Хорошие манеры! Как ни низко он пал, ему было ясно, что это самое главное.
Откуда-тo из глубины — может, из глубины его сердца? — раздавался тихий скрип, будто скрипели ржавые петли огромных ворот, а потом настойчивый стук, как бывает в глухую, бессонную ночь.
— Как ты себя вёл сегодня? — спрашивал неотступный голос. — Надеюсь, прилично?
— Слава! — восклицал он. — Сегодня мне улыбнулась слава!
— Слава? — повторял далёкий голос его славной школы. — Разве воспитанные люди хвастаются этим?
— Меня боялся Корабельный Повар! — настаивал Крюк. — А Корабельного Повара боялся даже Флинт.
— Флинт? Корабельный Повар? — звучало насмешливо в ответ. — Разве они учились в нашей школе?
Больше всего капитана мучила мысль: прилично ли воспитанному человеку думать о приличиях?
Этот вопрос не давал ему покоя. Пот градом катился по его бледному лицу и заливал камзол. Он отирал его рукавом, но всё было бесполезно.
О нет, не завидуй Крюку!
Внезапно он ощутил какое-то холодное дуновение, словно предчувствие близкой кончины. Может быть, до него донеслась клятва Питера? Ему захотелось, пока не поздно, произнести предсмертную речь.
— Гордость и тщеславие! — воскликнул он. — Вот что сгубило Крюка.
Только в самые мрачные для себя часы он говорил о себе, как о постороннем.
— Меня не любят дети...
Как странно, что он вдруг подумал об этом! Раньше это его совсем не волновало. Может, стук швейной машинки навёл его на такие мысли? И долго он бормотал что-то про себя, уставившись на Неряху, который мирно строчил в полной уверенности, что дети его боятся.
Боятся! Боятся Неряху! Да они уже все его полюбили (конечно, я говорю о тех, кто находился в ту ночь на борту пиратского корабля). Он наговорил им ужасных вещей и даже бил их ладонью, потому что кулаком он бить не мог, но они полюбили его за это ещё горячее. Майкл уже примерил его очки.
Если бы бедный Неряха узнал, что он так нравится детям, он бы очень огорчился. Крюку очень хотелось сказать ему об этом, но это было бы слишком жестоко. Его мучила мысль: почему им так нравится Неряха?
Внезапно Крюку показалось, что он нашёл ответ на этот вопрос. Это было ужасно! Как? Неужели потому, что Неряха — воспитанный человек? Пусть сам он об этом не подозревает, но, видно, так оно и есть.
Крюк вспомнил, что для того, чтобы тебя приняли в члены школьного клуба, нужно доказать, что ты и не подозреваешь о том, что ты человек воспитанный.
Он закричал от ярости и занёс крюк над головой Неряхи. Но вдруг он остановился. Его удержала внезапная мысль:
«Прилично ли убить человека только за то, что он хорошо воспитан?»
И голос далёкой школы тут же ответил:
«Воспитанные люди так не поступают!»
Несчастный Крюк почувствовал, что обессилел, и, как сноп, повалился на палубу.
Верные его псы, решив, что он на время выбыл из игры, забыли о дисциплине и стали так буйно плясать и горланить, что он вскочил на ноги, словно на него вылили ведро ледяной воды. В голосе его не было и следа недавней слабости.
— А ну молчать, подлые псы! — крикнул он. — А не то проколю вас якорем!
Все тут же смолкли.
— Заковали вы детей в цепи, чтобы не улетели?
— Да, капитан.
— Тогда тащите их на палубу!
Несчастных мальчишек приволокли из трюма и выстроили в ряд перед Крюком. Казалось, он их не замечал. Он сидел, развалясь, с колодой карт в руках, мыча себе под нос обрывки какой-то грубой песни (впрочем, отказать ему в музыкальности было бы несправедливо). Сигара у него во рту время от времени разгоралась, бросая зловещий отблеск на его лицо.
— Слушайте меня, — произнёс он наконец решительно. — Шестерых из вас сегодня ночью я отправлю по доске в море. Двоих я оставлю. Мне нужны юнги. Кто будет у меня юнгой?
Когда мальчиков выводили из трюма, Венди сказала им:
— Постарайтесь особенно не раздражать его.
И вот Малыш вежливо выступил вперёд. Ему претила мысль о службе под началом у Крюка, но он чутьём понимал, что лучше свалить за это вину на кого-нибудь отсутствующего. И хоть он не отличался особым умом, всё же и он знал, что только матери всегда готовы принять вину на себя. Это знают все дети и относятся к матери свысока, хоть и пользуются их слабостью.
Малыш решил быть благоразумным и сказал:
— Видите ли, сэр, наверное, моя мама не захочет, чтоб я был пиратом. А твоя, Хвастун?
И он подмигнул Хвастуну
Хвастун тут же грустно произнёс (можно было подумать, что он глубоко сожалеет об этом):
— Наверно, и моя не захочет, чтобы я был пиратом. А твоя, Близнец?
— Нет! — ответил не задумываясь первый Близнец. — А твоя, Шутник?
— Заткни глотку! — рявкнул Крюк.
И пираты снова выстроили пленников в ряд.
— Ну а ты, мальчик? — сказал Крюк, обращаясь к Джону. — Похоже, что ты не трус. Разве тебе никогда не хотелось стать пиратом, храбрец?
Нужно тебе сказать, что Джон и вправду нет-нет да и мечтал об этом, особенно на уроках арифметики. Его поразило, что Крюк обратился именно к нему.
— Да, я подумывал об этом, — признался он. — Мне хотелось, чтобы меня звали Кровавый Джон!
— Молодец! Хорошее имечко! Так мы и будем тебя звать.
— Что ты на это скажешь, Майкл? — спросил Джон.
— А меня как вы будете звать? — спросил Майкл.
— Майк Чёрная Борода.
Майкл заколебался.
— Ну как, Джон?
Он хотел, чтобы решение принял Джон. А Джон, конечно, хотел, чтобы решение принял Майкл.
— А родиной нашей останется Англия? — спросил Джон.
— Ну уж нет! — прошипел Крюк сквозь зубы. — Придётся вам отречься от своей родины!
Возможно, сначала Джон вёл не слишком-то хорошо, но тут он не сплоховал.
— Тогда я отказываюсь! — вскричал он, стукнув кулаком по пороховой бочке прямо под носом у Крюка.
— И я отказываюсь! — подхватил Майкл.
— Да здравствует Англия! — взвизгнул Задира.
Разъярённые пираты кинулись на детей, а Крюк прорычал:
— Значит, решено и подписано! Ведите наверх их мамочку! Готовьте доску!
Увидав, что Билл Джукс и Чекко тащат роковую доску, мальчики побледнели. Не забывай, ведь они ещё маленькие.
Но, когда на палубу вывели Венди, они постарались принять бодрый вид.
Невозможно описать, до чего Венди презирала пиратов. Мальчикам хотя бы чудилось в пиратстве какое-то величие. Но Венди видела только, что на корабле всюду ужасная грязь. Стёкла в иллюминаторах были такие пыльные, что на них так и хотелось написать: «Грязнули». Что Венди и сделала, пока её вели на палубу. Она написала это слово на всех иллюминаторах, которые попадались ей на пути. Но, когда мальчики окружили её, она, конечно,забыла об иллюминаторах.
— Ну, красотка, — сказал Крюк голосом сладким, как сироп, — сейчас ты увидишь, как твои детишки пройдутся по доске.
Как ни изыскан был наряд Крюка, брыжи его уже потеряли свежесть. Увлечённый своими мыслями, он не заметил этого. Вдруг он увидел, что Венди не отводит от брыжей взгляда. Он попытался прикрыть их рукой, но было поздно.
— Они должны умереть? — спросила Венди с таким презрением в голосе, что Крюк чуть не лишился чувств.
— Да, должны! — отрезал Крюк. — А ну потише! Последнее слово матери к сыновьям.
Сейчас Венди была просто великолепна!
— Вот моё последнее слово, мальчики, — сказала она твёрдо. — Это говорю вам не только я, но и ваши настоящие мамы: «Если вы должны умереть, то мы надеемся, что вы умрёте как подобает англичанам!»
Даже пираты были потрясены, а Малыш взволнованно крикнул:
— Я оправдаю твою надежду, мама! А ты, Шутник?
— Оправдаю! А ты, Близнец?
— Оправдаю! А ты, Джон?
Но тут Крюк опомнился.
— Привязать её к мачте! — заревел он.
К мачте Венди привязывал Неряха.
— Послушай, милая, — прошептал он, — если ты обещаешь стать моей мамой, я тебя спасу.
Но она не могла этого обещать даже ему.
— Нет уж, лучше не надо мне никаких детей, — сказала она с презрением.
Мне грустно признаться, что, пока Венди привязывали к мачте, никто из мальчиков даже не взглянул в её сторону. Их взоры были прикованы к доске. Они должны были пройти по ней за борт — в воду! Им уже не казалось, что они смогут храбро встретить свой конец.
Они ни о чём не могли думать, а только смотрели на доску и дрожали.
Увидев их испуганные лица, Крюк осклабился и шагнул к Венди. Он хотел повернуть её так, чтобы она видела, как одного за другим мальчишек побросают в воду. Но он так и не дотронулся до неё, так и не услышал её горестного крика. Внезапно он услышал что-то совсем другое:
«Тик-так, тик-так!»
Крокодилица!
Её услышали все: и пираты, и мальчики, и Венди. И тут же все взгляды метнулись в одну сторону — не на воду, откуда раздавалось тиканье, а на Крюка. Все знали, что опасность грозит ему одному и что в этой трагедии они будут зрителями, а не действующими лицами.
Какая страшная перемена! Ноги у Крюка подкосились, и он рухнул на палубу.
А тиканье всё приближалось.
И все подумали: «Сейчас Крокодилица залезет на борт».
Даже железный крюк бездействовал. В этом ужасном положении любой другой человек лежал бы, где упал, не открывая глаз. Однако гигантский ум Крюка ни на секунду не переставал работать. Следуя его указаниям, Крюк потихоньку пополз на карачках по палубе — подальше от страшного тиканья. Пираты с уважением расступились перед ним. Так он дополз до фальшборта. Дальше ползти было некуда, и Крюк заговорил.
— Спрячьте меня, — сказал он хрипло.
Пираты столпились вокруг него. Они не смотрели за борт. Что толку сопротивляться? Это была Судьба. Как только Крюк спрятался за пиратами, мальчики опомнились и кинулись к борту. Неистовое любопытство гнало их посмотреть, как Крокодилица будет влезать на палубу. К величайшему своему удивлению, они обнаружили, что это была совсем не Крокодилица — это был Питер!
Питер подал им знак молчать — он не хотел, чтобы их радостные крики выдали его раньше времени. А потом он снова затикал.