– Оно мне надо? – Иван зевнул. Вытянул ноги, потянулся. Аж зарычал от удовольствия. – Мне и так хорошо.
– Ты еще и поглупел, Меркулов, – сказал хлопец. – Смотри, допрыгаешься. Тебя генерал зовет. Сказал срочно, одна нога здесь, другая…
– В заднице, – отчетливо закончил за спиной Ивана голос Гладышева. – А мы червями… н-ня! – продолжал голос. – Вот такие кренделя. Н-ня! И ватрушки с маком… Н-ня! Вот такая вот…
В деревянную столешницу с треском впечатывались замусоленные карты.
– Что?! – Хлопец побагровел. Казалось, еще чуть-чуть, и он лопнет, так его раздуло от ярости.
– …хуйня! И семь тысяч с гаком!
Хлопец повернулся к Ивану, пылая гневом праведным и неправедным сразу, и заорал:
– Приструните своих людей, диггер!
– Ну, – сказал Иван и только сейчас заметил у хлопца на камуфляжных плечах полковничьи погоны. Прямо как у старой милиции. Это ж что получается, они уже и звания ввели? Мы тут сидим-то всего четыре дня. – Давайте, что ли, потише, мальчики, – произнес Иван нарочито томным голосом. Полковник вздрогнул. – Ну… как бы… э-э-э… спать пора.
Дальше Ивану стало лень ломать комедию, поэтому он замолчал. Пойти действительно поспать, что ли? Штурм все равно отложили.
– Что вы несете, диггер?!
Иван поднял брови.
– Ну не орать же мне, как какому-то дебилу? – сказал он вежливо. – Верно? Гладыш, – повернулся Иван к пожилому диггеру, – у нас гранаты остались?
Хлопец Помидор поперхнулся.
Гладышев лениво поднял руку и почесал небритую морду. Жесткий металлический скрежет щетины.
– Да вроде…
– Не слышу, – сказал Иван.
– Есть, говорю… – Гладыш повернул голову и натолкнулся на Иванов взгляд. Подскочил как ужаленный, выпрямился до хруста, руки по швам, глаза стеклянные. Заорал – слюни аж до другого конца комнаты долетели.
– Так точно! Замочу любую тварь за милую душу! – И смотрел при этом на хлопца.
– Другой разговор, – согласился Иван. – Вольно, солдат. Так что вы говорили, товарищ полковник? – Он повернулся к посланнику из штаба.
– Вас просят к генералу, – вежливо сказал юный полковник. А в глазах белым огнем плавилось бессильное бешенство. – Товарищ диггер, прошу следовать за мной.
Иван улыбнулся. Бодро поднялся:
– Слово генерала для меня – закон, полковник. Ведите.
– Позиционные бои… – начал Орлов.
Иван не выдержал.
– Какие к черту бои?! – сказал он резко. – Там бойня натуральная. Мы не можем пробиться через туннельные блокпосты. Пробовали, наших укладывают в легкую. Я потерял уже двоих. Позиционные, говорите? Точно, позиционные.
Мемов спокойно смотрел на командира диггеров.
– Что вы предлагаете, Иван Данилыч?
По имени-отчеству, блин. Иван оглядел присутствующих – невские кто дремлет, кто равнодушен, кто в носу ковыряет. Адмиральцы не лучше. Лица – прикладом бы, да нельзя.
– Штурм, – сказал Иван.
Сработало. Зашевелились, как крысиное гнездо, куда бросили «зажигалку».
Мемов поднял брови.
– Понятно… спасибо, сержант. Вы, – обратился он к Иванову соседу, с «Невского». – Ваше предложение?..
Тот испуганно поднялся, забормотал. Генерал спокойно выждал, когда невский запутается в собственных словах, затем обратился к следующему.
Иван слушал. Большинство присутствующих высказывалось за продолжение медленной войны. На истощение, угу. Первая бесславная попытка многих напугала.
«Да меня самого напугала, – подумал Иван. – Порвем – меньше надо было орать про «порвем»…»
– Итак, решаем. Во что нам выльется немедленный штурм? – Мемов оглядел собрание, останавливая взгляд на каждом по отдельности – словно булавкой к стене пришпиливал. Иван поежился, когда взгляд верховного остановился на нем.
Водяник рассказывал на уроках про Северный ледовитый океан. А здесь северный ледовитый взгляд. Застывший. Парящая черная вода. И куски льда плавают.
– Чего, господа полководцы, притихли? – Мемов усмехнулся. – Что скажете? Во что нам станет штурм Восстания?
Иван мысленно напряг мозг. Все-таки жаль, что мозг – это не мышца. Было бы гораздо проще. Накачал как следует, и знай себе думай…
Мысль не шла.
– Иван Данилыч, прошу, – теперь генерал смотрел на него.
Иван вздохнул. Единственный способ – встать и по-быстрому отделаться.
Только не говори ничего лишнего. Пускай господа полковники сами отдуваются.
– Первое, – сказал Иван, – распространить слухи, что наступать мы будем дня через три. Второе: отправить бордюрщикам ультиматум с требованием вернуть дизель и выдать виновных в убийстве Ефиминюка. На размышление дать те же три дня. Третье… – Он остановился.
В комнате нарастал возмущенный гул. Выкрики: «какие еще переговоры!», «кто это вообще такой?», «дело говорит!», «чушь!», «бред!»
Один Мемов спокойно ждал, когда Иван закончит. Лицо генерала ничего не выражало.
– Я слушаю, Иван Данилыч, – напомнил он, когда пауза затянулась.
– Третье, – сказал Иван. – Сделать все это… и атаковать сегодня ночью.
Гвалт стих, словно отрезало.
Люди начали переглядываться.
– Во время срока на размышление? – Мемов смотрел внимательно. – Я правильно понимаю?
– Да.
– Каким образом?
– Снять посты диггерскими группами, – сказал Иван. – Затем немедленный штурм. Быстрый захват «Маяка» – наш единственный шанс. Если бордюрщики побегут – прорваться на их плечах на «Площадь Восстания». А там им не удержаться. Но если они запрут нас в переходах… – Иван повел плечом. – Перекроют туннели гермой… то это надолго. Не знаю как вам, – он прищурился, оглядел собравшихся, – а мне лично тут рассиживаться некогда.
Когда военный совет закончился и все расходились, с грохотом сдвигая скрипящие стулья, Ивана оклинул генерал:
– Иван Данилыч, вы могли бы задержаться?
«Ну вот, – подумал диггер. – Допрыгался. Умник, бля».
Когда они остались наедине, Мемов выставил на стол бутылку коньяка и два металлических стаканчика. Разлил. Кивнул: давай, сержант.
Коричневое тепло протекло Ивану в желудок и там разошлось на всю катушку.
Стало хорошо.
– Моему сыну было бы как тебе, наверное, – сказал генерал. – Возможно, вы даже стали бы друзьями. Я плохо его помню, к сожалению. Он все время с матерью, я всегда в разъездах… Теперь я об этом жалею. А мы с тобой похожи. Только, кажется, в твоем возрасте я все-таки был помягче.
Иван дернул щекой.
– И что? Теперь я должен расчувствоваться и заменить вам сына?
Мемов хмыкнул. Покачал головой:
– Ты слишком резкий, Иван Данилыч. Оно и неплохо бы, но временами смахивает на хамство. А я не слишком люблю хамов.
Вот и поговорили. По душам.
Иван не выдержал. «Чертов коньяк!»
– Знаете, сколько я таких исповедей выслушал? – сказал он. – Каждый третий из вашего поколения, генерал. И это правда. У каждого из вас были дети – знаю. И у каждого из вас они погибли – понимаю. И каждому из вас тяжело… верю. Но знаете, что я думаю? Хотите откровенно? Готовы выслушать?! – Иван наступал на Мемова, в глазах генерала зажегся опасный огонек. – Вы сами просрали свой прекрасный старый мир. А теперь пытаетесь превратить наш новый, не такой уж, блин, прекрасный, в подобие своего, старого. Не надо. Потому что это жалко и мерзко – все равно, что гнильщик, копающийся в отбросах… Мы как-нибудь разберемся без вас. Слышите?!
– Не кричи, – поморщился Мемов. – Слышу. Ты мне вот что скажи… – Он помедлил. – Ты сейчас на совете наговорил разного – ты действительно так думаешь?
Иван помолчал.
– Зло, – сказал он наконец. – Должно быть наказано. Справедливость может быть корявой, дурной, но она должна быть. Я так считаю. Бордюрщики должны заплатить за сделанное.
Пауза.
– Мой револьвер быстр, – задумчиво произнес Мемов, глядя на диггера.
– Что?! – Иван вскинул голову.
– Фраза из одного старого фильма. Про американских ковбоев. – Мемов покачал головой. – Ты прав, Иван Данилыч, сейчас новый мир. Скорее даже – безмирье. Полоса между старым миром и новым, что рождается у нас на глазах. Завоевание Америки. Освоение целины. Молодая шпана, что сотрет нас с лица земли. Метро стало зоной Фронтира.
– Я не понимаю.
Мемов словно не слышал.
– Как же я раньше не понял… – Он в задумчивости потер подбородок. – Фронтир. Пограничная зона. Место, где правит револьвер. Спасибо, Иван Данилыч, за интересный содержательный разговор. Можете идти, сержант!
Иван резко кивнул и пошел к двери. На пороге помедлил. «Да уймись ты, наконец! – приказал он себе в сердцах. – Всего глоток коньяка – и ты уже пьяный».
Генерал, сидя за столом, читал бумаги.
– Что-то забыл? – Мемов поднял голову.
– Не револьвер, – сказал Иван.
– Что?
– Вы ошибаетесь, генерал. Этим местом правит не револьвер. – Иван помедлил. Неужели не поймет? – Этим местом правит отвага.
Мемов выпрямился. С интересом оглядел Ивана.
– Я запомню ваши слова, сержант.
– И еще, – сказал Иван.
– Да?
– Ваш Фронтир по-нашему – Межлинейник.
К станции выдвинулись под утро, когда бордюрщики смотрели последний сон. «Час быка» назвал это время Водяник. «Время, когда скот ложится на землю». Час мо́нтеров, когда темные силы особенно сильны. В густом тумане, образовавшемся от дымовых шашек, на ощупь двинулись группы Шакилова и Зониса, мелкого въедливого еврея, способного убить ребром ладони одного человека, а пространными речами задолбать всех остальных.
Команду Ивана поставили в штурмовой отряд. Если вдруг у диверсионных групп не получится бесшумно снять часовых и открыть дорогу наступающим силам Альянса, в бой пойдут именно они.
«В темноте идем, как гнильщики». Ивана передернуло. Его маленькому отряду выдали по две гранаты на бойца, всего десять, одиннадцатая запасная, у Ивана. Вообще, оптимальная пехотная группа для действий в узких помещениях – четыре человека, но выбирать не приходится. Наблюдателя из адмиральцев ему всучили почти насильно.