– Думаешь, получится? Уверен?
Черта с два тут уверен. Иван выпрямился.
– Вот и проверим.
– Хорошо мыслишь, – сказал генерал. – Раскованно. Выглядеть глупо не боишься. Это мне нравится.
Иван пожал плечами.
– Я же диггер.
– У меня этих диггеров хоть задом ешь, – откровенно признался Мемов. – Ты – другой… – Он помедлил. – Как закончим с войной, пойдешь ко мне замом? Мне нужны такие раскованные. Ты талантливый человек, Иван. Я таких людей ценю.
Иван даже сперва не понял, что ответить. От открывающейся перспективы кружилась голова. Заместитель первого человека в Альянсе? Это же офигеть, что такое.
«Таню на “Гостинку” перевезу, – подумал он. – Выходила замуж за диггера, а станет женой большого начальника. Вот тебе и семейное счастье. Хотел?»
– А если не выгорит? – спросил он.
– А это уже не так важно, Иван. Веришь, нет?
Иван посмотрел на Мемова. «А ведь не врет, сволочь». Серьезный мужик.
– Верю.
Через два дня заказанное прибыло с «Василеостровской».
– Думаешь, получится? – спросил Пашка приглушенно.
Он поднял биток и с силой опустил. Бум! Взлетело облачко фиолетовой пыли. Работать приходилось в респираторах и противогазах, иначе давно бы все лежали и радостно улыбались в потолок. У Пашки весь намордник заляпан фиолетово-серой грязью.
Иван покачал головой. Лямка ГП-9 привычно давила на затылок.
Опять вспомнилась почему-то та странная, последняя улыбка Косолапого.
– Я везучий, – сказал Иван.
Он размахнулся и ударил. Взвилось фиолетовое облачко, часть пыли попала на стекла противогаза.
«Таня, скоро я буду дома. Жди меня. Иван».
Глава 7Победа
Вот этот город.
Серый продрогший слон.
Идет дождь.
Струи дождя хлещут по отсыревшим фасадам, многие дома разрушены пожарами, но сохранили некий странный цвет… Послецветие. Когда дом почти умер, отошли в мир иной все его жильцы, но здание продолжает держаться.
Когда идет дождь, видимость в противогазе падает до нуля. Запотевшие стекла, брызги, разбивающиеся об окуляры, дробный стук капель по резиновой маске, по прорезиненной ткани плаща.
Иван остановился. Достал дозиметр, сверил показания. Чтобы увидеть хоть что-то, приходится наклоняться впритык. Стекло стукалось о пластик. Треск счетчика тонул в гуле дождя. Как с цепи сегодня погода сорвалась. Но дождь хорош тем, что твари его не особо любят – собаки Павлова точно. Пять рентген в час. Иван присвистнул. Сильно. Словно где-то рядом источник загрязнения. Иван прошел вдоль здания, до угла – уровень стал выше на пару рентген. Точно, там что-то есть. Иван спрятал счетчик в карман плаща, щелкнул предохранителем «ублюдка». Капли разбивались о поцарапанный металл ствольной коробки.
Иван подождал. Вот оно! Издалека медленно наплывал, искажаясь и размякая в сыром воздухе, чей-то тоскливый крик. То ли человек, то ли животное – не понять.
Выглядывать за угол не хотелось.
Иван посмотрел на бронзовую лошадь, стоящую на дыбах. Она была полностью зеленой, насквозь, и – мокрой. Капли разбивались о выпуклый лошадиный круп. Мост почти обвалился, но лошади уцелели. Странно.
Иван наконец решился. Тяжесть в затылке налилась свинцом, но он пересилил себя и сделал шаг. Еще.
Выдвинулся из-за угла.
Вздрогнул.
У парапета набережной, скрючившись и широко расставив костлявые колени, сидел Блокадник. Он задумчиво раздирал несоразмерно длинными пальцами собачью тушку, от каждого движения брызгала кровь. Шум дождя. По каменной мостовой бежали струи воды. Где-то далеко прогремел гром.
Вот и все, подумал Иван.
Блокадник выдернул кусок из тушки и повернул голову. В его черных глазных провалах были космическая глубина и мудрость. Капли барабанили по серой гладкой коже твари.
– Привет, Иван, – сказал Блокадник скрипуче. От звука этого голоса по спине диггера пробежал озноб. – Я тебя давно жду…
Иван открыл глаза – в уверенности, что проспал. Сбросил босые ноги на пол, вскочил.
Открыл рот, чтобы заорать «подъем!»…
Остановился.
На наручных часах было полпятого. Утро. Рано еще.
Иван вернулся и сел на койку. Теперь они ночевали в ТДП-шке, чтобы не отрываться от работы.
Он снова здесь, в метро, среди своих. И никаких Блокадников, слава богу. Ивана передернуло. «Это всего лишь сон». Чертовы кошмары преследовали его теперь каждую ночь. На соседней койке сопел Миша Кузнецов, рядом с ним посвистывал носом Пашка. В глубине подстанции темнела койка, откуда доносились легкий храп и бормотание Солохи. За вчерашний день все так умотались, что на Ивановы прыжки никто даже ухом не повел.
Койка профессора пустовала – впрочем, у него бессонница, понятно.
Все на месте. Все живы. Все хорошо.
Пускай еще часок поспят, решил Иван. Сегодня много работы.
Точно.
Иван потрогал повязку на ребрах, поморщился. Опять влажная. Ребра, поврежденные тварью на «Приморской», все не заживали. Иван, ежась от холода, натянул штаны, обулся и вышел из подстанции.
Подготовка материала заняла целый день. Иван устал как собака. Хорошо, на станции нашелся компрессор, чтобы закачать в баллоны сжатый воздух. Теперь заряженные баллоны надо поместить в шкафы с обозначениями «ПК» – пожарный кран, в ящики с пожарным оборудованием, в систему вентиляции «Маяковской». И еще нужны механические будильники. Или таймеры на батарейках. Но лучше механика – она надежнее.
В общем, работы до хрена. И все строго секретно. Н-да.
Есть еще одна проблема.
– Вообще, надо бы испытать… – Профессор посмотрел на баллон с фиолетовой мутной жидкостью.
Беспомощно огляделся. В ТДП-шке – туннельной дренажной подстанции, отведенной под секретную химлабораторию, проходил смотр высшим начальством научных достижений. Но пока показать было особо нечего.
– Нужен доброволец, – сказал Мемов. – Кто?
Иван шагнул вперед.
– Я доброволец.
Мемов покачал головой.
– Не ты. Нужен здоровый человек.
Значит, он знает про Ивановы болячки? Нормально жизнь идет.
– А кто тогда? – спросил Иван.
– Почему это сразу я? – удивился Солоха.
Профессор добродушно улыбнулся. Приблизился, собственным крупным телом отсекая диггера от двери.
– Надо, Сеня, надо. Снимите очки, пожалуйста, молодой человек.
Солоха отступил на шаг.
– Предупреждаю сразу – у меня неадекватная реакция на некоторые лекарственные препараты! – Но очки все-таки снял.
– Аллергия? – деловито осведомился Водяник. – Что-нибудь смертельное?
– Вроде нет… э, вы что делаете?!
– Сейчас проверим, – сказал Водяник, натягивая противогаз. Взялся за баллон, повернул распылитель в сторону диггера. – Готов? – глухо спросил профессор.
– Мама, – сказал Солоха.
Коротко ударила струя жидкости под давлением, распыляя в воздухе мелкую водяную пыль. Бесцветное облачко повисло в воздухе, быстро рассеиваясь.
Солоха помедлил и сделал осторожный вдох. Все ждали. Ничего не происходило.
Диггер весело оглядел экспериментаторов и улыбнулся:
– Скажите, Проф. А Йозеф Менгеле – случайно не ваш кумир детства?
– В общем, испытаниями я доволен, – сказал Мемов. Кивнул в сторону, где лежал матрас с подопытным. – Он, похоже, тоже.
Иван хмыкнул.
Солоха радостно улыбался. И пожалуй, кроме расширенных зрачков, ничем не отличался от прежнего, не опрысканного Солохи. Разве что никто никогда не видел диггера таким расслабленным.
Солоха просто излучал счастье. В маленькой захламленной комнате от него шло своеобразное сияние, легко забивавшее слабый свет карбидки.
– Агрессии ноль, – сказал Проф, подходя к генералу с Иваном. – Кажется, наш мох имеет сходство с ЛСД – тот тоже блокирует адреналин. У реципиента отмечена повышенная внушаемость. Синестезия. При этом мягкий и быстрый приход. Отмечены некоторые довольно сильные признаки мышечного паралича, быстро, впрочем, проходящие. Причем очень мощная реакция, хватило одной десятой намеченной дозы…
– Профессор, все ясно, – прервал Иван, хотя половины слов не понял. – Ну что? – Он посмотрел на генерала. – Оставляем «Маяк»?
– Я нашел «точку сборки», – сказал Солоха, прежде чем Мемов успел ответить. – Слышите меня? Вам не передать… словами… Но я попробую. Смысл жизни – я вижу его: четко и ясно…
Генерал крякнул.
– Отличные новости, – произнес Водяник успокаивающим тоном. – Просто отличные. – И пошел к Солохе. Видимо, чтобы занести на бумагу найденный тем смысл жизни.
Мемов усмехнулся. Оглядел команду химиков.
– Приступаем к «Плану Меркулова», господа-товарищи.
– Станция Ушедших, – сказал профессор Водяник. – Это легенда, конечно. Однажды они собрались все – мужчины, женщины, дети, старики – и вышли из метро на поверхность. Открыли гермоворота и поднялись по эскалаторам. На что они надеялись? Что прорвутся через зараженную зону? Там от треска счетчиков Гейгера уши закладывало, наверное…
Что в отдалении от мегаполиса можно жить?
Не знаю.
Но никто из них не вернулся.
Не подал о себе известия. Может быть, они добрались до незараженной местности и устроились там жить? Или нашли там других людей, тоже поверивших?
Или погибли все от лучевой болезни, эпидемий и голода.
– Боюсь, мы никогда этого не узнаем. – Профессор Водяник покачал головой. – Мы – дети техногенной цивилизации. У какого-нибудь чукотского эскимоса или австралийского аборигена больше шансов выжить, чем у нас. Хотя бы потому даже, что его не пригибает к земле ощущение, что все – все! – закончилось. Даже Интернета больше нет. Впрочем… – Профессор оглядел Ивана и остальных, кто попал в метро еще в детстве. – Вам это слово все равно ничего не скажет… Выражусь иначе: все кончено. И виноваты в этом мы. Мы, человечество, все люди вместе – совершили групповое самоубийство. Сунули пистолет себе в рот и нажали на спусковой крючок. Ба-бах. И мозги по стенам. Я не знаю, на что в такой ситуации надеяться. Что наши мозги самопроизвольно стекутся в новую мыслящую форму жизни?