Лодка свернула влево, протолкалась сквозь ряды других суденышек, пристала к причалу. Легонько стукнулась. Дальше, на той стороне острова, через всю сбойку, Иван слышал звуки десятков голосов, крики и возню. Там что-то происходило.
Интересно, что?
Лодочник молча ждал, глядя на Ивана. Высокий, худой.
– Вот. – Иван протянул обещанные патроны. У него оставался в запасе последний, пистолетный, для «макара». Мелочь, а приятно.
Лодочник взял патроны и, ничем не выражая ни досады, ни удовольствия, оттолкнул лодку – Иван едва успел выпрыгнуть на остров – и поплыл в обратном направлении.
Иван посмотрел ему вслед. Стоя на причале, почувствовал, как покачивается под ногами деревянный помост. Огляделся.
Ну что ж… Вот мы и в Новой Венеции.
«Интересно, – подумал Иван внезапно. – Тане бы здесь понравилось?»
Через час Иван поел, выпил и был уже более-менее в курсе местных правил. Новая Венеция жила за счет угря. Мутировавшие земляные черви это были, что ли? Или рыбы? Никто особо не заморачивался. Угрей можно жарить, варить и солить – больше от них ничего не требовалось. Изредка среди пойманных особей попадались электрические. Ну, этим местные нашли другое применение…
Управлялась станция Дожем – комендантом, перевел для себя Иван. В общем, все как у людей. За исключением, пожалуй, «долговых» – рабов. Иван видел их, оборванных и безразличных, подметавших остров, таскающих тяжести, красящих лодки, сидящих то здесь, то там.
Иван вышел прогуляться, дошел до дальней оконечности островка. Народа здесь было немного.
На настиле лежал человек лицом вниз – то ли мертвый, то ли пьяный. А может, вообще гнильщик или «долговой», судя по одежде. Его никто не трогал и вообще не обращал внимания. Может, у них так положено?
Иван прошел мимо, сел у воды на скамейку.
Как ему сообщили, очередной паром отправляется к «Невскому проспекту» через несколько часов. Стоимость – пять патронов. Иван сторговался за фонарь, выбора не было. Ничего, зато второй у него останется.
Прорвемся.
Паром доплывет до «гермы». Когда вода начала подниматься, ее закрыли намертво. Но там остался служебный ход – наподобие того, через который Иван ходил на «Приморскую». Так что проблемы особой нет. «Подумаешь, промокну немного. Ерунда».
Осталось дождаться.
Ждать – Иван бросил в воду камешек – бульк! вода забурлила – это вообще самое сложное.
Мемов, Орлов, Сазонов – повторил он про себя, словно мог забыть.
«Скоро мы встретимся».
Грязная куча тряпья зашевелилась. Иван дернулся – из-под кучи выбежали крысы и разбежались в разные стороны. Одна проскочила у самых ног диггера. Иван в сердцах сплюнул.
– Кто здесь? – спросил голос. Иван почувствовал, как волосы на затылке начинают шевелиться.
Еще бы.
Спрашивал давешний «мертвец». Глаза его смотрели прямо Ивану в душу. Испуг окатил диггера, словно из ведра, бросился в лицо черной верещащей крысой… исчез. Кровь стучала в висках. Иван вдруг узнал.
Надо же. Он покачал головой.
«…виноват Дарвин».
– Здорово, Уберфюрер, – сказал Иван. Вот так встреча. – Как оно вообще? Как твое ничего?
– Хуево, – сказал Убер. Опираясь на руки, с трудом приподнял непослушное, будто взятое на примерку тело. Лицо его было словно раздроблено чем-то тяжелым. Плоское, опухшее. Глаза как у монгола. Убер посмотрел на Ивана.
– Где я?
Иван хмыкнул. Своевременный вопрос.
– На острове.
– Это я знаю, – сказал Убер. Губы у него были разбиты. – Где конкретно я сейчас нахожусь?
Иван пожал плечами.
– На центральном острове. Вон там лестница и написано «Дож». Это кто? Дежурный по жабам?
– Ага, – согласился скинхед хрипло. – Он самый. Понятно. Мы здесь и бухали.
Это многое объясняло. В том числе и кислый запах, идущий от скинхеда – такой мощный, что его даже перегаром было сложно назвать. Скорее уж перегарище.
– Ну ты даешь, друг… – Иван присвистнул. – Я вообще думал, что ты того… Что бордюрщики из тебя ремней нарезали. Или на барабан натянули.
– Я жесткий, как подошва ботинка, – сказал Убер. Мучительно, перекосив лицо, выпрямился, сел. Его поза напомнила Ивану позу дяди Евпата, когда того прихватывала старая рана в бедре. – Эти уроды побоялись обломать зубы.
– Ну ты даешь, – повторил Иван. – А здесь ты как оказался? В Новой Венеции?
Убер открыл рот, подержал так и закрыл.
– Не помню.
В девятнадцать лет Убер понял, что нравится женщинам, и пропал из университетских будней, чтобы проснуться в вечных праздниках жизни.
Институт на Ленинском проспекте представлялся ему не серым унылым зданием, а горящим, колыхающимся горнилом страстей и наслаждений. В этом здании все пылало, искушало и совращало, кокетничало и несло угрозу – конфликты из-за внимания женщин Убер находил самыми естественными из всех существующих на земле, двигало стройными бедрами и опаляло взглядом из-под длинных, как полярная ночь, ресниц.
– Как ты здесь оказался? – спросил Иван.
– Не помню. – Убер мучительно пытался нащупать ускользающие воспоминания и натыкался каждый раз на одно и то же – на пустоту. Все, что начиналось с момента «Вперед!» и его прыжка в туннель – исчезло, в потаенном чулане памяти не было ни одной вещицы – только темнота. Амнезия, поставил сам себе диагноз Убер и на этом успокоился. «Посттравматическая. Вот и ладно».
– А здесь – это где? – спросил он ради интереса. В принципе, какая разница, откуда начинать новую жизнь?
– Новая Венеция. А что, ты совсем ничего не помнишь?
– Помню только, когда очнулся, отливал на гермуху.
Иван поднял брови.
– С заброски?
Старая примета – помочиться на гермодверь. На удачу.
– А черт его знает. Может, у меня сотрясение?
– Смотри мне в глаза. – Иван прищурился. – Ага. Нет, зрачки одного размера. Скажи: прыжок с подвыподвертом. Только быстро.
– Охуевающая проблядь, – сказал Уберфюрер быстро. – Выхухоль, нахухоль, похухоль. Синхрофазотрон. В рамках банальной эрудиции… Да нет, все в норме, брат.
– Ага. – Иван кивнул.
Посмотрел на Убера с отрешенным выражением на роже. «Странный он, – подумал Иван. – Клево».
– Мы «Восстания» взяли? – Все-таки кое-что он помнит.
Иван помедлил.
– Ну как тебе сказать… взяли.
Лицо у него стало – выразительней некуда. Убер почесал затылок.
– Так где мы, брат? – спросил он.
– На «Горьковской». Вернее, в перегоне от «Горьковской» до «Невского проспекта».
– Как это? – удивился скинхед. – Тут же туннель должен быть завален!
– Да, Убер, – сказал Иван. – По башке тебя крепко приложили, если даже этого не помнишь. Сам-то как сюда попал, по-твоему? А? Ну-ка… – Диггер вдруг насторожился, наклонился вперед. – Покажи руку!
– Чего?
– Да не эту… другую! Ногти твои где? – Иван поднял взгляд, посмотрел ему в глаза. – Да, брат.
Убер наклонил голову, посмотрел. Вздрогнул. Левая рука была недавно зажившая, с уродливыми пятнами розового мяса вместо ногтей. Уцелел только ноготь на большом пальце. Дела. Уберфюрер сжал руку в кулак, разжал. От усилия вспомнить заболела голова.
– Кто тебя так? – спросил Иван.
«Найду затейника, – Убер стиснул челюсти, – яйца вырву плоскогубцами. Медленно». Он пожал плечами. Месть – это личное. Потом сказал:
– Не помню, брат. Да это уже не важно. Верно?
Он проснулся от ощущения, что рядом кто-то есть.
Иван осторожно открыл глаза. «Ага, вот ты где». Диггер бесшумно поднялся, вынул нож, подаренный стариком. Одно название, что оружие. Вот раньше у него был нож как нож. Даже с небольшой тварью можно справиться. Или, например, уберовский кукри – почти топор…
Неизвестный, наглец такой, залез в Иванову сумку. И что-то там искал. «Возможно, смысл жизни», – подумал Иван с иронией. Или пожрать.
Иван мягко перетек за спину наглеца, присел на корточки.
– Эй, – тихо позвал он. – Ты кто?
«Наглец» вскинул голову, увидел Ивана. Испуг плеснулся в круглых глазах… и вдруг растаял. Его место заняла радость. Рот раскрылся:
– Командир!
Ну, блин. Иван выпрямил спину, встал.
– Ты что здесь делаешь? – Он почти не удивился. Ну что за жизнь, плюнуть некуда, везде знакомые лица…
Перед ним сидел потомственный мент Миша Кузнецов. Только уже без «макарова» и с подбитым глазом. Одежда порвана, руки в цепях.
Вот уж война раскидала так раскидала.
– А профессор где? – спросил Иван.
– Не знаю. – Кузнецов виновато пожал плечами. – Он от меня это… убежал.
«Мда. Поручи дураку…»
Кузнецов сопровождал Водяника по туннелю на «Гостинку». Профессор не был особо этим доволен, злился, даже кричал. Но Кузнецова не прошибешь – молодой мент упорно выполнял поставленную задачу. Они шли с профессором, то ругаясь, то обиженно молча, почти до «Гостиного двора»… и тут Проф напоследок выкинул фокус. Кузнецов только отвернулся – а Водяника нет. Как испарился. Миша сунулся в один коллектор, тот вывел в другой. А там в туннель.
Кузнецов понял, что заблудился.
А потом решил спросить дорогу у каких-то челноков…
Спросил.
Очнулся уже здесь – в цепях. Оказалось, что должен некую сумму… а расплатиться не может. Так и стал Кузнецов рабом, или как у них здесь называется?
«Долговой», сказал Миша.
– Что делать, командир? – Кузнецов смотрел вопросительно. – Меня за побег хозяин забьет.
«Да что за судьба у меня такая?» Иван выпрямился.
– Командир?
«Оставить тебя здесь, и кукуй дальше. А я доберусь до «Василеостровской», разберусь там с делами и вернусь. Вот что надо сказать.
Или – извини, придется выбираться самому. Пора взрослеть, мальчик».
Шипение динамиков. В голове зазвучал хриплый ужасный голос Тома Вэйтса. С пятницы лабаю этот блюз…
Любимая музыка Косолапого.
– Командир? – В голосе звучало отчаяние.
Иван дернул щекой. Скулы затвердели так, словно он вложил за щеки бильярдные шары.