Вместо глаз у него – воспаленные, неровно заросшие впадины. Перекрученное розовое мясо.
– Думаю, на этот вопрос могу ответить я, – сказал поводырь. В руке он держал свечу, воск капал на морщинистую кожу запястья. – Видите эту свечу? Посмотрите внимательно – потому что это последний свет, что вы видите в своей жизни.
– Почему так? – удивился профессор. Он сидел в клетке по правую руку от Ивана. В тусклом свете диггер разглядел его заросшее бородой лицо, вдавленное в решетку, словно Проф мечтал быть поближе к свету. А ведь он сидит здесь уже давно, понял Иван. Ничего себе.
– Именно так, – ответил слепой.
– И никаких вариантов? – Водяник не сдавался. – Какой-нибудь договор кровью или еще что?
– Ну. – Поводырь вдруг усмехнулся. – Если вы спрашиваете…
Братья за его спиной молча ждали. Тусклый свет позволял видеть только часть клеток. Сколько их тут? В одной из клеток Иван заметил примостившийся на полу скелет. Привет, приятель.
– И так тоже бывает, – сказал слепой, словно почувствовав его взгляд. – Видите ли в чем дело, уважаемые… гости. Выбор у вас невелик. Или вы становитесь одними из нас, или… скажем так, не становитесь. Совсем. Как он. – Слепой кивнул на клетку со скелетом.
– Одним из вас? – Клетка Уберфюрера была напротив Ивановой. Скинхед стоял, положив кисти на перекладину решетки. – Христианином, что ли, брат? Так я запросто, только открой дверь. Вера во мне крепка как никогда.
– Не ерничай, – сказал слепой. – Впрочем, если ты готов, брат…
– Готов, не сомневайся, брат. – Убер облизнул губы. Нетерпение в нем нарастало. Иван видел, как блестят глаза скинхеда. – Открывай, брат.
– …если ты готов, я велю брату Симеону… – Один из белых братьев кивнул. Здоровый, с плоским, как тарелка, лицом. Висок у него был обожжен. – …велю приготовить железные прутья… Или ты предпочитаешь кислоту? Позволь дать тебе совет, брат – химический ожог болит дольше, а зарастает хуже. Так что на твоем месте я бы выбрал раскаленное железо.
Уберфюрер стиснул челюсти. Казалось, кожа на скулах у него сейчас лопнет.
– Так что позволь мне, брат мой, подождать, пока твоя вера станет крепче, – заметил поводырь. – Скажем, пару дней.
– Ну ты и урод, – сказал Убер.
– То есть другого выбора у нас нет? – уточнил профессор. – Только смерть или ослепление?
– К сожалению, – сказал поводырь. – Вы готовы? Сейчас свеча погаснет. Считаю до пяти. Раз, два…
Иван смотрел на колеблющееся пламя, вбирал его в себя.
– …три…
Вокруг все исчезло, кроме этого маленького язычка пламени.
…Танины руки обнимают его сзади за шею. Иван чувствует их тепло и одновременно прохладу. Когда у него не было сил, достаточно было приложить Танину ладонь ко лбу – и силы появлялись. Так и сейчас. Лоб горит. Иван берет ее ладонь и прикладывает к своему лбу. Прохлада ее пальцев заставляет мрак отступить. Все будет хорошо. Все будет…
– Когда ты вернешься? – говорит Таня. Ее дыхание щекочет ему волосы за ухом. Она нагибается и заглядывает Ивану в глаза – сбоку.
– Скоро, – говорит Иван. – Совсем скоро…
Пламя свечи трепетало – здесь был легкий сквозняк.
– …Четыре. Стоп. – Поводырь задрал голову, его острая борода смотрела на Ивана. – Игнат, брат мой, подойди.
Шаркающей походкой подошел один из слепых – низкорослый, очень пожилой, лысоватый. С испуганным мелким лицом.
– Это брат Игнат. Ваш смотритель. Если что-то понадобиться, обращайтесь к нему. Если у вас появятся вопросы о нашей вере, думаю, брат Игнат с удовольствием на них ответит. Верно, брат?
Смотритель равно тюремщик, перевел Иван мысленно. Ага.
– Да, – сказал Игнат. – Один «щелчок». И я уже ответил.
Профессор вдруг выпрямился, зашевелился, хотел что-то сказать, но передумал. Закрыл рот.
– Спасибо, брат Игнат. И… один… ффу-у, – Поводырь задул свечу. Иван сморщился. Перед глазами плыл призрачный отпечаток язычка пламени… скоро и он исчезнет…
– Нет! – крикнул Кузнецов. – Пожалуйста, оставьте свет! Пожалуйста!
– Думайте, – велел в темноте поводырь. – У вас десять кормежек на раздумье. А они бывают два раза в сутки. Игнат, засекай время. Через десять кормежек я приду, и вы сообщите братьям свое решение.
Когда шаги в темноте удалились, Иван сел на пол. Не верилось, что так бывает. Он выжил, когда в него стреляли в упор, а тут…
«Выживу и тут», – упрямо подумал Иван.
– Вот это да! – Убер вдруг начал смеяться. – Ученье свет, а неученых – тьма. Они нам таких ввалили, эти незрячие, даже вспомнить страшно. Не, ну это же надо?! – Смех вдруг перешел в откровенный хохот, словно скинхед сбрасывал нервное напряжение и не мог остановиться.
«Черт». Иван прислонился лбом к железной решетке, металл холодил кожу.
«Я бы тоже посмеялся, подумал он. Но такое ощущение, что кто-то не хочет, чтобы я добрался до дома.
Да ну, ерунда. Так и чокнуться недолго. Лучше заняться делом».
Иван встал и начал разминать суставы. Когда придет время, он будет готов.
Прошло время. Опять неизвестно сколько часов. Внезапно в темноте раздались шаги – шаркающие, усталые. Звук катящейся тележки. Иван прислонился к решетке.
Звон металла. В проем внизу очень ловко всунули что-то металлическое… и еще одно. Иван протянул руку, нащупал круглый гладкий бок. Так и есть. Миска. А рядом – круглое поменьше. Кружка, запотевшая, прохладная. Вода.
– Что это? – спросил он.
– Ваш завтрак, – буркнул невидимый тюремщик. – Ешьте.
Шаги и скрип колес тележки удалились куда-то вправо. Иван мысленно прикинул расстояние. Метров двадцать, наверное. А потом поворот… направо, кажется. «Мы в старом бомбаре? Может быть».
Ладно, пора завтракать. Чем у них кормят, интересно?
В тарелке оказалось нечто склизкое и шевелящееся. Иван от неожиданности едва не выронил миску. Отдернул руку.
– Блять! – Уберфюрер выругался в темноте. Зазвенела миска.
– Что это? – спросил Иван.
– Виноградные улитки, – раздался в темноте спокойный голос Водяника. Профессор в отличие от спутников воспринимал свое пленение как своеобразный психологический эксперимент. – Любопытно. Зря воротите нос, молодые люди. Это прекрасный источник белка, между прочим. Улитки очень неприхотливы. Если достаточно тепло, то они могут размножаться и плодиться, как… скажем, как улитки. Ха-ха. А ну-ка, попробуем, – загремела тарелка, в темноте раздалось чмоканье, потом звук жевания. – Неплохо, – сказал Водяник с набитым ртом. – Конечно, не хватает лимона, но все же… все же.
Проф, меня сейчас вывернет, – предупредил Уберфюрер.
О! Иван выпрямился. Только этого нам не хватало.
– Это же деликатес, молодой человек! В прежние времена его в лучших ресторанах Парижа…
– Да знаю я! – ответил голос Убера. – Но то при свете! При свете бы и я съел парочку. Хуйли, деликатес. Но в темноте?! Мерзкие, скользкие…
Профессор закашлялся.
– Зачем же так преувеличивать? – сказал он наконец. – Улитки, конечно, не особо привлекательны внешне и шевелятся, но…
Уберфюрер, в панике:
– Бля, они шевелятся!
– Кто шевелится?!
Пауза.
– Профессор, это вы сказали? – осторожно спросил Иван, хотя уже понимал, что – нет. Голос был своеобразный по тембру. Незнакомый. С необычным мягким произношением.
– Конечно, нет, – возмутился профессор.
– Миша, ты?
– Не-а.
– Ты еще меня спроси, – язвительно предложил из темноты Уберфюрер. – Ясно же, что тут есть кто-то еще, кроме нас трех… извините, профессор… четырех придурков. Эй! Слышишь? Отзовись!
Молчание. Капающая вода.
– Я спросил, кто тут еще есть? – Уберфюрер начал терять терпение. – А ну отзовись!
Молчание.
– Отзовись, говорю, – ласковым, до мурашек по коже, голосом попросил Убер. – Я вообще-то добрый, конечно. Но могу и в лоб – даже на ощупь. Кто тут есть?
– Я, – сказали в темноте. Эта клетка находилась гораздо ближе к выходу. Когда горела свеча, ее обитателя Иван не заметил.
– Кто «я»? Как зовут? – допрашивал скинхед.
– Юра зовут, – ответил тот же голос. Пауза. – Иногда еще Нельсоном называют.
– Как британского адмирала, что ли? – спросил Уберфюрер.
– Ну… – пауза. – Не совсем.
– У меня есть другие варианты. – Водяник зашептал совсем рядом. – Но что-то я не думаю, что нашему другу они понравятся…
– С какой станции? – продолжал допрос Уберфюрер.
– С «Техноложки», – ответил невидимый Юра.
– Ни фига себе! Так ты из «мазутов»? А как сюда попал?
– По глупости.
– Оно и понятно, что не от великого ума, – вздохнул Убер. – Правда, Проф?
Водяник обиженно засопел в темноте.
– Не боись, братан. – подбодрил Уберфюрер. – Мы тебя отсюда вытащим. Кстати, – скинхед помедлил. – У кого есть варианты, как это провернуть?
Варианты не появились ни через четыре кормежки – двое суток, отметил Иван, ни через пять, ни через шесть.
Тюремщик все так же шаркающее развозил еду – иногда это были не улитки, а грибы, иногда безвкусная, без соли, вареная крупа. Час выбора приближался. А они пока ничего не придумали. Что можно сделать против слепых – в полной темноте? Что вообще можно сделать?
– Профессор, – сказал Кузнецов жалобно, – я не хотел говорить. Но я уже давно вижу… вижу свет и слышу голоса. Словно со мной кто-то говорит. Но мне кажется, что на самом деле этого нет. Я… что со мной?
– Ничего страшного. Это последствия сенсорной депривации, – сказал профессор.
– Что? – Иван поднял голову.
– Помните, что принесло нам победу над «Восстанием»?
Иван почесал щетинистый подбородок.
Интересное, кстати, ощущение. Иван снова провел ладонью по подбородку. Скребущий звук. Словно челюсть увеличилась в размерах и теперь огромная, метр на полтора как минимум. Провел другой ладонью – мда. Теперь казалось, что подбородок уменьшился до размера ореха. И вообще сам Иван маленький, словно спрятан в шкатулке.
– Помните? – повторил профессор.