а в аккумуляторном отсеке, бросая в центральный пост отсвет, мерцавший на черной воде. Воды в лодке было по щиколотку. Красин сказал, что чуть позже, возможно, удастся запустить насосы откачки. Впрочем, не до жиру. Иван выдохнул. Все пока идет нормально, тьфу-тьфу-тьфу. При такой скорости часа через три будем у ЛАЭС.
Бум. Бум. Гулкие удары по металлу.
«Ну вот. Накаркал».
– Иван, – из соседнего отсека высунулась макушка Уберфюрера. – Там какая-то хуйня топчется, как раз над нами. Над двигательным… ну, ты понял. Кордебалет, бля. Глянуть бы, как думаешь?
Иван кивнул.
Надо проверить, что там у нас за пассажир…
Иван осторожно выглянул из двери рубки. Так, птеродактилей нет – они улетели, когда лодка вышла в Невскую губу, зато оставили за собой огромные белые пятна помета. Одно слово – твари.
Он поднял автомат, прислушался. Тишина, нарушаемая только гулом в ушах и рокотом дизеля. Толкнул дверь ногой. Скри-и-ип. Иван ступил на палубу, присел на корточки. Вправо, влево… черт.
Иван почувствовал приступ головокружения. Вокруг простиралась огромная гладь моря, залитая бледным, туманным светом. Лодка под ногами слегка вибрировала и покачивалась, идя с волны на волну. Слабые белые буруны вскипали под ее носом и убегали назад, оставались за кормой. Слева по ходу лодки темнела полоска берега.
Справа… Иван вдруг почувствовал давление в затылке. Да что ж такое! Он застыл. Все-таки, блять, накаркал.
Привет из глубины Невских вод.
Иван зажмурил левый глаз, плавно повел стволом автомата – в прорезь прицела попало смутное пятно, чуть светлее окружающей темноты. «Да что же это такое?» Иван помедлил. Пятно продолжало расти. «Чертова фигня. Всю жизнь я боялся, что встречу что-то, что убьет меня быстрее, чем я его увижу – и вот на тебе! Я вижу эту фигню, насколько это возможно в таком мраке, но мне совсем не хочется умирать». Иван положил палец на спусковой крючок. Одно нажатие… И серое пятно. Пятно росло вверх, словно человек вставал на ноги.
Может, и человек. Только нарисованный ребенком, без соблюдения размеров и пропорций. Потому что будь там, на корме, даже самый высокий человек, он все равно казался бы раза в два меньше, чем этот. Серый выпрямился. Ивана качало, прицел плавал по серому пятну вверх, вниз, в сторону. Этот выпрямился и обернулся.
«Тому, что для нас непривычно, незнакомо, непонятно, мы бессознательно пытаемся придать антропоморфные черты», – говорил Водяник.
– То есть? – спросил тогда Иван.
«Мы делаем их людьми силой своего воображения, а затем убеждаемся, что они… или оно… человеком не является даже близко. Глупо приписывать кому-либо собственные устремления, желания и страхи только на основании внешнего сходства. Особенно, – тут профессор делал эффектную паузу, – когда даже сходство – и то воображаемое».
Серый человек повернул к Ивану свое лицо… или что у него там? Круглое, маленькое в сравнении с остальным телом, оно светилось в темноте. Два глаза – две круглые дыры, но ими серый смотрел на Ивана – и, самое главное, видел его. Диггер почувствовал, как шевелятся волосы на затылке. В этом, казалось, не было ничего страшного. Стоит высокий серый человек и смотрит – но у Ивана почему-то отнялись ноги. «Пассажир» не двигался, не говорил, только слегка покачивался от движения лодки.
«Мы думаем, что видели все. А потом мы видим еще больше. И тогда разум наш оказывается подвешен на тонких ниточках, идущих куда-то в высоту. И ниточки вот-вот оборвутся».
Иван умер.
В следующее мгновение он отшатнулся, рухнул обратно в рубку; в приступе паники Иван пытался удержать себя на грани, прислонился к ржавой стене. Спину и затылок холодило. Иван отстраненно смотрел на себя со стороны. Кто этот смешной, усталый человечек с ввалившимися глазами?
Рывком он вернул себе ощущение тела.
Холод в затылке, вибрация корпуса, негромкое румм-румм-румм двигателя. Звук выбрасываемой через шпигаты отработанной воды.
В последний момент, отчаянным усилием, Иван приподнялся, схватился за ручку, данг! – захлопнул дверь рубки и с громким скрежетом повернул запор.
Рубка С-189 в прошлой жизни не закрывалась герметично, а заливалась водой, чтобы не раздавило чудовищным давлением при погружении. Иван выпрямился, отшатнулся от двери, поднимая автомат. Нога скользнула по выпуклой крышке люка. Это спуск вниз, в безопасную темноту отсеков.
Ощущение парения над собственным телом прошло.
Ивана затрясло. Спина мокрая.
Он непослушными руками открыл крышку люка, спустился и закрыл за собой. С трудом стянул противогаз, едва не уронив в плещущуюся в отсеке воду. Постоял на трапе, прислушиваясь…
Ничего.
«Пассажир» вел себя на редкость тихо.
Надолго ли?
Вытянутое тело лодки резало волну.
Иван спрыгнул с трапа и провалился в темную жижу по колено. Ничего себе.
Воды явно стало больше. Мы тонем?
– Что происходит?! – заорал Иван, пытаясь перекричать шум дизеля. Румм-румм-румм. Тот работал на пределе, Иван слышал подозрительные шумы. Чуткое ухо диггера уловило какой-то сбой в ритмике двигателя.
Красин не отозвался.
Моряк прильнул к перископу, повернул рукоятки. Иван мысленно выругался. Черная грязная жижа все поднималась – насосы, работающие напрямую от генератора, минуя высохшие аккумуляторы, выбрасывали за борт десятки литров воды, но этого все равно было мало. Иван огляделся. Корпус лодки подтекал. Дифферент на нос стал такой, что скоро гребные винты окажутся в воздухе – и прощай, родная.
– Что происходит?! – прокричал Иван. Капитан оторвался от перископа и наклонился к иванову уху.
– Мы тонем, – сказал он. Иван вздрогнул. Красин усмехнулся. – Ну, или погружаемся, мы ж таки не хуйня какая, а подводники.
Лодка шла на полной скорости. Корпус вибрировал, гремели стаканы и стекла шкафов. Скольжение с волны на волну стало жестким, как приземление с разгона на твердый пол.
– Что делать будем?
– Лево руля, – приказал Красин. – Курс держать двести девятнадцать.
– Есть! – Кузнецов плавно, словно опытный рулевой, повернул штурвал. Стрелка указателя перед ним дернулась и поплыла вверх по металлической шкале.
– Ставлю лодку поперек волны, – пояснил Красин. – Под восемьдесят градусов к берегу. Волнение сильное, а С-189 не самый мореходный корабль, прямо скажем. Завалит. Если пойдем вдоль волны, нас просто опрокинет.
– Можно?
Красин кивнул.
Иван взялся за рукояти перископа, прислонился к окуляру. Старая резина была жесткой и острой. Врезалась в лоб, в щеки, в нос.
Иван увидел сквозь мутное стекло и туман длинную полоску берега, вершины деревьев. Какие-то размытые здания виднелись справа. Призрачные. Может, и почудилось.
Многое увидел Иван, но главного не увидел.
– Но там же нет… этого… причала. – Иван оторвался от перископа. – Как же мы?
– Верно. – Красин улыбнулся. – Конец всем печалям, концам и началам – мы рвемся к причалам заместо торпед. Высоцкий. «Спасите наши души». Люблю эту песню. Причала там нет. Мы выбросимся на берег, как киты-самоубийцы. Другого выхода я не вижу. Мы слишком быстро набираем воду.
Иван помолчал. Кузнецов стоял за штурвалом управления бледный, как мертвец, но держался молодцом. В зеленоватой воде, которая дошла ему до пояса, мягко отражались отсветы циферблатов. Вода все прибывает, ежу ясно. «И она холодная, м-мать».
Кузнецов был спокоен. «Подрос мальчик», подумал Иван и отвернулся.
Даже сквозь мощное румм-румм-румм Иван слышал, как невнятно ругается в двигательном отсеке Убер.
– …ать! – долетело обрывком.
– А этот? – Иван не стал договаривать.
Еще этот «пассажир», будь он неладен.
– Приготовьтесь к выходу наверх! Занять места у трапа на выход. Двигательный. – Красин взял микрофон. – Слышите меня? Самый полный вперед.
Он помолчал. Корпус лодки вибрировал. Шум ударов волны стал глуше.
– Всем приготовиться покинуть корабль, – сказал Красин наконец. – Ну же! Чего ждете? Иди, матрос!
Он выпихнул Кузнецова с места рулевого, встал сам.
– Ты сразу за нами! – крикнул Иван. Красин, не поворачивая головы, кивнул.
Полезли наверх – один за другим. Иван взобрался, подсветил фонариком… «Мда». Он смотрел теперь прямо в зад Уберфюрера, закрытый штанами «химзы». Белесые пятна грязи на сером фоне.
«Проклятая жизнь, – подумал Иван в сердцах. – Вечно оказываешься подозрительно близок к полной заднице».
– Надеть противогазы, – велел Иван.
– По моей команде! – крикнул Красин снизу. – Три! Два!
Иван выдохнул, проверил пистолет. Когда сомневаешься, лучше проверить. Пистолет был в порядке. Ниже по трапу зашевелился Кузнецов. Еще ниже Мандела. Седой должен идти замыкающим, сейчас он стоял внизу.
Пахло сыростью, дизельной гарью и тухлой водой.
– Один! Ноль! Пошел! – скомандовал Красин.
Скрежет. Грохот, словно опрокинули что-то большое. Свет ослепил Ивана. Под перчатками чавкала ржавая грязь, осыпалась облупившаяся краска.
Иван уцепился за край люка, его схватили за запястье и выдернули наверх.
Луч фонаря высветил ржавые заклепки. Что-то скрежетнуло металлом по рубке, удар. Еще удар. Словно ломом долбят.
– Спасите наши души, – хрипло запел Красин. – Мы бредим! От! Удушья!
Эхо в брюхе лодки множилось и дробилось – казалось, уже не один голос поет, а много. Все мертвые матросы лодки С-189 подпевают нынешнему капитану.
– Спасите наши души! Спе-ши-те к нам!
– У-у-услышьте нас! На суше! Наш SOS все глуше… глуше…
– И ужас! Режет… души…
«Выбросимся на берег, как хренов кит».
– На-по-по-лам. – последнее, что услышал Иван.
Они выскочили из рубки – с автоматами наготове.
Иван вздохнул и выпрямился. Ночной «пассажир» исчез, словно его и не было.
Иван посмотрел в другую сторону… Та-ак.
Крылатые твари загадили весь нос лодки. Она шла на скорости, буруны вокруг носа бежали споро.