– А где гадалка? – спросил он у соседа. Как у человека с неопределенным пока статусом, место у Артема было с низшим персоналом. С рабочими сцены.
– Болеет она, – сказал старший униформист. Покосился на Артема: – А ты с какой целью интересуешься?
Артем уткнулся в тарелку. Он знал, что на такой вопрос нельзя отвечать. Ловушка. И так люди косятся, когда он задает вопросы. Впрочем, он всегда задает вопросы.
После ужина его поставили в очередной раз убирать территорию. Артем, подметая, бродил по лагерю. Пока – шаг за шагом, вроде бы случайно, – не оказался рядом с палаткой с нарисованными птицами. Ее палатка. Лахезис.
Артем мгновение раздумывал. Постучать, нет? Аккуратно прислонил метлу к стене палатки. Затем откинул клапан и нырнул внутрь.
Темнота.
– Есть кто?
Когда зрение адаптировалось, он увидел гадалку. Лахезис сидела в глубине, полулежа, а в руке держала… бутылку. Мгновением позже гадалка увидела Артема. Глаза ее расширились. Бутылка мгновенно спряталась в широких складках ее разноцветных одежд. Но Артем все равно знал, что бутылка где-то там. Где-то рядом.
Он потянул носом воздух. В палатке пахло благовониями и мятным успокаивающим снадобьем. И – алкоголем. Проклятым ядовитым алкоголем. Вот она, болезнь гадалки. Артем знал несколько людей с таким заболеванием – и большинство из них кончили плохо.
Глаза Лахезис блеснули в полутьме.
– Тебя не учили стучаться?
– А вас – не пить из горла?
Пауза. Артем слышал дыхание Лахезис.
– Это будет наш секрет, хорошо? – голос ее стал мягче, с мяукающими вкрадчивыми нотками. Артема это задело, как фальшивая нота. Словно то, что она пытается его задобрить, делало ее… меньше, что ли. Не такой сильной.
Не такой отчаянной.
Он покачал головой.
– Нет? – Лахезис подняла брови. Лицо гадалки без грима выглядело старше. – Однако… и это мой новый рыцарь?
Он молча протянул руку. Гадалка хмыкнула.
– Красивый жест, – голос ее был полон сарказма. – Неужели ты думаешь, я тебе отдам?
Артем ждал.
– Упрямый, да?
– Упрямый, – сказал он.
– Милый мальчик, – сказала Лахезис насмешливо. – Тебе так хочется всех спасать. Понимаю. Но меня спасать не надо. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Артем сжал зубы. Он чувствовал, что выглядит глупо – с этой своей настойчиво протянутой рукой и своим наивным «отдай», но отступить не мог.
Вернее, не хотел.
– Мне лучше знать, – голос был хриплый, непривычный.
Лахезис помедлила. Потом насмешливо хмыкнула.
– Ладно, уболтал. Если я отдам тебе бутылку, ты никому не расскажешь?
– Никому.
– Хорошо.
Бутылка оказалась у него в руках. Стекло было еще теплым – от ее ладоней.
Гадалка провела рукой по изуродованной половине лица – словно хотела рассмотреть ее кончиками пальцев. Вздрогнула.
Помахала в воздухе длинными кистями. Ногти были выкрашены в черный цвет.
– Раньше я выступала в розовом трико с коричнево-розовыми ромбами, – сказала Лахезис. – Силач Максим поднимал меня на ладони, как пушинку. У меня были стройные и сильные ноги, они служили мне хорошо. По-настоящему. Хоть я этого и не ценила тогда. Это было так давно, – она помолчала. – Наш цирк был прекрасен. Намного лучше, чем сейчас.
– Я видел… Я помню.
Лахезис покачала головой. Щеки впалые, лицо заострившееся, под глазами – круги. Ведьма, подумал Артем неизвестно почему. Красивая и желанная ведьма. Ей можно только поклоняться, как богине.
– То, что ты видел – это старый цирк, – сказала Лахезис. – Его уже нет. То, что вокруг тебя – цирк новый. Им руководит Питон.
«Значит, Питон и есть таинственный Директор. Я подозревал». Но почему – новый?
– Подожди. Но это же… я видел этот цирк раньше! – Артем не понимал.
Гадалка покачала головой, повторила с нажимом:
– Это новый цирк. Прежнего подземного цирка больше нет, мальчик. Все закончилось на станции Парнас.
Артем молчал.
– Это было как страшный сон. И помню я только обрывки, как вспоминаешь после пробуждения осколки сна.
Фокусник Антон, или, как он себя называл «Исключительный Антонелли», мертв, съеден Пожирателем. Силач Максим, мой партнер по номеру, тоже мертв, – гадалка засмеялась грубым смехом без тени веселья. – Выжила Лера, девочка на шаре. Она же Элеонора фон Вайскайце, как ей нравилось себя называть. Глупая-глупая девчонка… Романтичная девочка выжила и стала Лахезис, циничной гадалкой в коричневом тюрбане, с длинной трубкой в желтых прокуренных пальцах. Тебе нравится моя трубка? А мои бордовые губы? А мое изуродованное лицо? Что ты молчишь?! Я же вижу, тебе нравится.
Темные глаза гадалки смотрели на Артема в упор.
– Ну, что молчишь, мальчик? Ты все еще хочешь меня любить?!
Он повернулся и вышел.
– Мальчик! – услышал он за спиной – Мальчик, вернись! Артем! Пожалуйста!
Он остановился.
– Иди сюда. Поцелуй меня, мальчик.
Он замер.
– Не заставляй меня говорить «пожалуйста». Или ты боишься?
Он решительно повернулся и пошел к ней. Остановился рядом. Руки словно чужие, не знаешь, куда их деть.
Гадалка смотрела на него. В ее взгляде была странная смесь издевки и мольбы.
– Пожалуйста, – сказала она.
Поцелуй. Ее губы пахли дешевой водкой, табаком, вишней и – чем-то невыносимо женским. Артему показалось, что голова его оторвалась и летит вверх. Так воздушный пузырек уносится в глубокой воде. И голова его выскочила на поверхность, и прыгает по волнам, словно поплавок…
Цветные сполохи. Сладость. Наслаждение.
– Питон нас убьет. Сначала меня, потом тебя… – пробормотала она. – Пусть, пусть.
Сладость. Горечь. Вспышки в глазах.
Пощечина. Звонкая, как выстрел. Артем отшатнулся, щека горела огнем. Дикая его натура вспыхнула пламенем, кровь вскипела. Он сжал кулаки. Вскочил на ноги, отступил на шаг.
– За что? – сказал он.
Лахезис засмеялась. От ее смеха по коже пошли мурашки.
– Глупый-глупый мальчик. Но такой красивый. Такой милый.
Мальчик?! Артем усилием воли заставил себя сдержаться.
И тут он понял, что она чудовищно, безобразно пьяна.
– Ты думаешь, я пьяна, мальчик? – она прочитала это в его глазах. – О, да. Я пьяна. Но еще я искренна. Знаешь, мальчик, как мне здесь душно?! О, ты не знаешь! Ты ничего не знаешь. Питон… Это он меня душит. Он такой, прекрасный, сильный, заботливый, все сделает, все проблемы решит. Он такой – мечта. Душная слепая мечта каждой женщины.
Знаешь, сколько раз я решала бежать от него? Сотни раз. Но ничего не получилось. Наверное, мне просто не хватает смелости.
Она смотрела на него темными глазами, полными страха и тоски.
– Потому что он найдет меня и убьет. Я знаю. В нем это есть. Он тоже в своем роде Пожиратель, наш Питон. Вроде того, что схватил меня на Парнасе. Только объятия его ласковей и – крепче. И он никогда не отпускает свою добычу. Можешь поверить. Ты в этом еще убедишься, мой мальчик. Убедишься. А теперь иди. И забудь меня. Слышишь?
Артем вышел из палатки гадалки, остановился. Теперь он хотел пойти и умереть. Как угодно, лишь бы сдохнуть. Лишь бы она пожалела, что так обошлась с ним. Лишь бы…
Он все еще ощущал, как горят губы от поцелуя. И ее запах… он был вокруг него, впитался в одежду, в волосы, в кожу. Артем покраснел. Что, если сейчас каждый поймет, что он целовался с гадалкой?
А что, если это поймет Питон?
«Он тоже в своем роде пожиратель», вспомнились слова Лахезис.
Плевать я хотел, подумал Артем упрямо. Плевать я на него хотел. На все его угрозы.
Поцелуй жег губы, словно напалм. Прожигал насквозь.
Как пьяный, натыкаясь на вещи и людей, он добрел до стены и уткнулся в нее лбом, чтобы остудить жар.
«Он убьет нас. Сначала тебя, потом меня». Слова Лахезис. Нужно бежать отсюда. Но согласится ли гадалка? И как это вообще провернуть? И эта пощечина…
Артем сжал зубы до скрипа.
– Черт! Черт! Черт! – он ударил кулаком в стену. Бетон глухо отозвался.
Он поднял голову и вздрогнул, увидев, что маленькая акробатка наблюдает за ним. Значит, она все видела? И все слышала?!
Уши словно раскаленные. Того и гляди, зашипят.
– Значит, ты здесь из-за нее?
– Не твое дело, – буркнул он. Отвернулся.
Лана помедлила.
– Ты ее любишь? – спросила наконец.
Артем не ответил.
– Значит, любишь, – миниатюрная акробатка насмешливо вздохнула. – Мужчины, когда любят, всегда об этом молчат.
– Я сегодня буду выступать, – сказала Изюбрь. – Ты… придешь посмотреть?
Артем почесал затылок. Отставил в сторону метлу, с которой уже свыкся, как с родной, и – оглушительно чихнул. Раз, другой.
– Извини, – сказал он. И тут же чихнул еще раз. На глазах выступили слезы. Проклятая пыль!
– Будь здоров.
– Ага, спасибо. Я постараюсь, – он помедлил. – Но я, наверное, буду помогать рабочим.
– А-а.
Изюбрь замолчала, словно забыла, что еще хотела сказать.
Артем почувствовал себя виноватым. Он отставил метлу и шагнул к девушке.
– Извини. Я… ну, я действительно постараюсь, хорошо?
Они вдруг замерли – когда поняли, что оказались слишком близко друг к другу.
– Ты… не бери в голову… – сказала Изюбрь и умолкла. Неловкое молчание. Напряжение.
И тут в их компании появилась третья.
Лана, воздушная гимнастка. Наглая и независимая. Вся в блестках. Бесцеремонно вошла в палатку и сложила руки на груди. С ехидной усмешкой оглядела обоих.
Артем почувствовал легкий привкус досады. Отступил от Изюбря.
– Слышала, ты опять с Питоном спорил? – акробатка была в голубом обтягивающем трико, тонкая ткань облегала ее тонкую фигурку. Очень плотно. Слишком плотно. Артем увидел ее соски и отвел глаза. Красиво. Завораживающе. Стыдно, черт. Взгляд все норовил вернуться…
Артем дернул головой. Потом кивнул.
– Да, поспорил.
– Смелый ты.
Прозвучало скорее как «ну, ты и идиот». Артем моргнул от неожиданности. Открыл рот, но сказать было нечего. Идиот, конечно. Кто сомневался.