Старик крякнул, прищурился. С новым чувством посмотрел на Питона.
– Ты серьезно?
– Нет, я обычно так по-дурацки шучу! Он готов?
– Номер у нас сделан начерно. Я собирался тебе его показать через пару дней. Хотя над ним нужно еще поработать. Месяц-два. А лучше все три.
– Старик!
Акопыч помолчал, седые брови, похожие на крошечные взрывы, нависали над яркими, блестящими по-молодому, глазами.
– Ладно, можно попробовать. Только ты сам скажи ему.
– Опять твоя дурацкая теория мотивации?
Старик усмехнулся. Седые брови, впалые щеки, лицо сморщенное, как старая картофелина.
– Опять она, да, – он помолчал. – Игорь?
– Да?
– Никакой мотивации на самом деле не существует.
Силач помедлил.
– Это и есть твоя теория?
– Да, это моя теория.
– Хорошо, я запомню.
Питон оглядел его с ног до головы. Артем прищурился, внутренне напрягся. Ему даже показалось, что сейчас изо рта силача вырвется трепещущий раздвоенный язык. Питон закончил осмотр. Потом кивнул:
– Ладно, иди гримируйся.
– Чего?
Артем в первую секунду не понял, что это означает. В следующую секунду у него пересохло в глотке, ладони вспотели. Он будет выступать?! Мир покачнулся, поплыл в звоне.
Колени ослабели. Голоса нет. Все валится из рук.
Как тут выступать?!
Боязнь сцены. Артему показалось, что стены отдалились и пытаются кружиться.
– Но… как же…
Его первый выход. Не может быть. Не мо…
– С Дворкиным?
Питон равнодушно повернул голову.
– Дворкина не будет, выйдешь соло.
– Соло? – Артем не мог поверить ушам. В устах Питона это звучало так обыденно, что казалось изощренной издевкой. – Но я… Это же отдельный номер!
– Ты справишься. Или не справишься. Мне, в общем-то, по барабану. У тебя десять минут. Готовься.
Оглушенный, Артем вернулся в палатку, служившую циркачам гримерной. Тут было битком народу, шум, толкотня, разговоры. Артем с трудом протолкался в угол, на место Дворкина, сел перед крошечным зеркалом. Из мутного отражения на Артема взирал «юноша бледный со взором горящим». Вернее, белый как полотно, испуганный мальчишка.
«Клоуном? Соло? Да Питон с ума сошел!»
Он протер лицо клочком ваты, начал быстро накладывать основу для грима. Руки дрожали.
Артема подташнивало. Он с усилием проглотил комок, подкативший к горлу. Голова немного кружилась.
Готовый, полностью загримированный и одетый, он встал у выхода из палатки. Проверил реквизит. Вспомнил и вернулся за мячиками. Привычное ощущение в ладонях немного успокоило его, но сердце продолжало стучать. Бу-бу-бу-бух. Бу-бу-бу-бух. Нестерпимо захотелось в туалет. Артем вздохнул, выпрямился. Это просто нервы. Это ничего, это нормально. Сейчас номер закончится, и будет его выход. Он попытался мысленно представить, что в номере следует зачем, и понял, что не может вспомнить ничего. Пустота.
– Ну что, Мимино? – раздался голос. – Готов?
Артем повернул голову. Над ним возвышался Питон.
– Готов, – огрызнулся Артем. – И не называй меня Мимино.
Питон усмехнулся. Под его тяжелым тусклым взглядом Артем замер.
– Ну-ну. Хорошо, не-Мимино. Вперед!
Артем помедлил. Глубоко вдохнул. И – сделал шаг. Затем другой. Огромные башмаки вдруг сделали его походку нелепо утиной, клоунской. Артем вдруг почувствовал прилив энергии, словно ему вкатили заряд от пяти-шести банок с электрическими угрями.
– А вот и я! – закричал он странно высоким голосом. – Вот и я! О, прекраснейшая публика! Как я счастлив… бесконечно, безмерно счастлив быть здесь!
Артем выскочил в круг света, и арена поглотила его, словно бездна…
Питон с Акопычем сидели в палатке, силач смотрел на выступление новичка сквозь тонкую щель. При звуках этого голоса («Прекр-раснейшая публика!») он поморщился. Отвернулся.
Старик Акопыч пожал плечами. Он сидел на сундуке фокусника и делал вид, что разглядывает что-то наверху, под самым куполом палатки.
– Пережимает? – сказал, наконец, Питон. Но в щель заглядывать не стал.
– Пережимает, – кивнул Акопыч.
– Клоуну позволено «плюсовать».
– Позволено, да.
– Но не так.
Акопыч пожал плечами, чтобы не отвечать.
Еще помолчали. На арене новенький продолжал выступление. Аплодисменты – какие-то не такие. Смех. Тоже какой-то… непривычный. Словно вполголоса.
– Это провал, – сказал Питон.
– Может, и так, – невозмутимо произнес Акопыч. Он теперь сидел с закрытыми глазами и слушал голос Артема и зрительный зал.
– Это точно провал.
Питон поднялся. Акопыч мгновенно открыл глаза, словно по звуку угадал его намерения. Старик протянул руку, останавливая Питона.
– Не беги впереди лошади, Игорь. Дай ему отработать.
– Я… дай мне пройти, старик.
– Не мешай. Он работает.
– Я слышу, как он работает.
Акопыч помедлил. Потом сказал сухим, надтреснутым голосом:
– Если это провал, пусть это будет целиком его провал. Его собственный. Нельзя отнимать у артиста его первый успех и его первый провал.
– Что ж, – сказал Питон. Повернул к старику свое непроницаемое холодное лицо. – Видимо, это будет его собственный эпический первый провал.
Физиономия старика медленно вытянулась.
Глава 19На поверхности
Перегон Достоевская – Лиговский проспект, день X + 2
У мертвого офицера веганцев нашлась схема метро – карманный календарь за 2012 год. Целый год до начала Катастрофы. Помятый кусок картона с картинкой – рыжий котенок смотрит трогательно. Ми-ми-ми, оставшееся с мирных времен. Сейчас кошку в метро попробуй найди. Предмет роскоши.
Убер и компания сгрудились над схемой. Пора было планировать маршрут.
– Если уж спасать свою шкуру, то на совесть, – сказал Убер. – Давай, Комар, жги.
– Если имперцы захватили ССВ 5-4, то на Пушку нам соваться не стоит. Звенигородская тоже, скорее всего, захвачена. По крайней мере, я бы так и сделал, – Комар провел пальцем по замызганному календарику. – Ближайшая дружественная станция – это Гостинка. Но идти напрямую – все равно, что лезть бегунцу в пасть, надеясь на лучшее. Думаю, веганцы уже штурмуют Гостинку с поверхности. Или вход перекрыли.
– Сенная?
Убер вздохнул.
– Не вариант. Во-первых, веганцы могут и ее блокировать, во-вторых… В сторону Гороховой улицы и Апрашки я бы вообще соваться не стал.
– Это почему? – удивился Комар.
– Демоны, – сказал Убер, зловеще понизив голос.
– Кто?!
– Демоны Апраксиного двора. То ли мутанты, то ли вообще неизвестно кто и с боку бантик. Целая банда. Или стая, не знаю. Один мой приятель… – скинхед помедлил. – Хмм… потом расскажу. Короче, в Апрашку соваться – это даже я не настолько чокнутый.
Компания переглянулась. Это аргумент, да.
– Тогда куда нам идти? – Герда растерялась.
Комар с сомнением почесал лоб. Скинхед задумчиво покрутил головой, старательно размял шею. Щелкнул позвонок.
– Убер?
– Ну, можно рвануть к Адмиралтейской.
– Но это…
Убер кивнул.
– Ага, ага. Километра полтора по прямой. У диггеров такая заброска считается дальней – не каждый рискнет. Нам-то хорошо, у нас выбора нет. Но идти по прямой мы не можем – потому что там как раз Гостинка. Значит, пойдем в обход.
– Через Исаакий, – произнес Комар неожиданно для себя. Убер поднял брови.
– Почему это через Исаакий? – удивился он. – Слушай, брат Комар, любоваться видами будем в следующий раз. Это же крюк какой – офигеть можно! Тут бы ноги унести. В общем, решено, идем. А чего? Нормальные герои всегда идут в обход. Чем мы хуже?
– Тем, что ненормальные? – съязвила Герда.
Убер хмыкнул.
– А ты рубишь фишку, женщина.
Возвращение на Достоевскую. «Все пути ведут в Рим… и так далее», – поморщился скинхед, оглядываясь. Никого. Убер опустил автомат. Станция была темная и непривычно тихая. В воздухе чувствовался сильный запах мокрой зелени и гниения. Что бы это значило?
– Убер! – позвал Комар. – Смотри.
В центре платформы, рядом с бывшей базой приморцев, были ровными рядами сложены трупы. Огорожены заборчиком, на котором висела табличка. Буквы аккуратные, по трафарету. Табличка гласила:
«СОБСТВЕННОСТЬ ИМПЕРИИ. НЕ ТРОГАТЬ. НАКАЗАНИЕ СМЕРТЬ».
Грядки из мертвецов. Из некоторых уже пробивалась молодая зеленая поросль. Ферма трупов. Вот откуда этот странный запах.
Комар тихо спросил:
– Они что, совсем чокнутые?
Убер посмотрел на трупы веганцев. Затем на трупы бандитов.
– Мда, как-то неловко получилось.
– Зато теперь у нас есть все, что нужно, – сказал Комар не очень уверенно.
– Если бы. У нас ничего нет, – Убер вздохнул, отбросил в сторону очередную обувку. – Даже ботинки для меня не нашлись. Ни одного сорок четвертого с половиной! Поверить не могу! Словно взвод балерин ухлопали, а не элитный отряд. Им что, в детстве всем ступни забинтовывали? Как китайским девочкам?
Герда фыркнула.
– В общем, надо сваливать, – подвел итог Убер. – Ничего полезного мы здесь не найдем, – он потянулся. – Жрать охота. Герда, милая, позови Таджика, у него наше НЗ.
– Так я сама его ищу, – сказала Герда. Нахмурилась.
– Таджик! Ты куда пропал? Таджик!
Молчание.
Герда с Комаром переглянулись. Оба так привыкли к молчаливому присутствию плотного, коренастого, невозмутимого Таджика, что его исчезновение их немало озадачило. Что происходит?
– Сбежал? Эх, брат, а я только начал в тебя верить.
Кажется, Убера впервые что-то заставило растеряться.
Скинхед встал, почесал лоб.
– В общем, дело такое. Мы в тылу наступающих сил Вегана. И живы только потому, что им не до нас. Как только веганцы приостановят натиск на Большое Метро, то вспомнят о тылах. И тогда конец нашему партизанскому движению.
– Но что делать? – Комар в сердцах махнул рукой. – Как наверх – в этом?