Мордва противилась. Князь Юрий пролил кровь русскую и мордовскую и овладел Дятловыми горами для постройки города.
Этот день "достохвальной княжеской победы" и праздновала в Нижнем православная церковь, а с нею вместе и оказавшийся "чудесным образом", по выражению епископа, в Нижнем "царь славы, государь Петр Алексеевич", который также следовал для побед на Каспий.
В церквах приказано было попам, кстати, произносить молитву и о ниспослании победы русскому оружию "над дерзостными грабителями и бунтовщиками, поднявшими меч свой против российских купцов и пограбившими богатство их".
Нижегородская первой гильдии сотня, ценя заботу царя о купечестве, о его благополучии, собрала крупную денежную сумму на расходы войны и молилась, как никогда, усердно и о здоровье царя, и о победе над врагами России, и о возвращении российским купцам разграбленного имущества, а заодно и о благополучном присоединении Кавказа "к землям державы российского императора".
Царь, сверкая глазами, взошел на амвон, и на весь Спасо-Преображенский собор начал читать громовым, ликующим голосом "послание к римлянам":
- "...Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога. Существующие же власти от бога установлены!"
Генералы стояли с каменными лицами, следя за царем. В положенное время они крестились, чуть наклонив голову. Лишь в задних рядах, где стояли чины пониже, перешептывались и делились впечатлениями о туалетах царицы Екатерины и ее приближенных.
Голос царя стал грозным в том месте "послания", где говорилось: "И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати начальникам платите, ибо они божии служители, сим самым постоянно занятые".
Подобно львиному рыку, гремело под сводами:
- "...отдавайте всякому должное: кому подать - подать; кому оброк оброк; кому страх - страх; кому честь - честь!.."
Глаза Петра налились кровью, волосы слиплись на лбу от крайнего напряжения. Его слегка охрипший голос оглушительным гудом дрожал под куполом собора.
Богомольцы притихли, замерли; их тела онемели от холода, которым вдруг наполнился собор.
Царица Екатерина стала беспокойно посматривать на Петра. Не случилось бы с ним припадка?
Но все обошлось благополучно. Царь, прочитав "послание", сошел с амвона и, тяжело отдуваясь, оглядел коленопреклоненных у его ног людей горящими от возбуждения глазами с видом победителя.
Богослужение совершал сам епископ, как всегда, картинно, величественно держась перед народом со всею подобающею его сану церемонией. На нем была греческая, низанная жемчугом по вишневому бархату, митра. Все облачение его было атласное, вишневое же, обшитое золотой материей. Его высокий, стройный рост, его красивое, черноглазое лицо, голос приятный, спокойный выражали непогрешимую убежденность истинно верующего пастыря в свое святое назначение быть носителем всех христианских добродетелей, подлинным отцом своей паствы.
Для такого торжественного случая Питирим повесил на груди самую дорогую, осыпанную изумрудами, панагию с изображением "Христа, несущего на раменах овча".
Золото, бриллианты, жемчуг, освещаемые косыми лучами солнца, пробивавшимися сверху сквозь окна в собор, разжигали воображение, мутили рассудок у посадских обывателей, вселяли великое уважение и почтение в них к епископу.
Когда царский певческий хор приготовился петь "херувимскую", Петр снова быстро прошагал по церкви, пристав к хору. Пел он, надувая подбородок, покачивая головой и упершись глазами внимательно в регента.
Опять все богомольцы грохнулись на пол и опять застыли в едином земном, подобном омертвению, поклоне.
По окончании Петр вошел в алтарь и объявил Питириму, что он жалует его саном архиепископа, о чем и вносит свое предложение в святейший синод.
Питирим скромно сказал на это царю, что он не заслуживает такой великой милости государя, что он выполняет долг свой перед православной церковью и перед родиной и полагает, что еще далеко не так он выполнил этот долг, как бы истинному пастырю церкви божией следовало, так как много еще скрытого лицемерия и недружелюбия таится в душах нижегородцев. По словам епископа, полным смирения и нелицеприятства, государю нужно было бы обождать с пожалованием ему, епископу Питириму, высокого духовного чина архиепископа.
Царь Петр сказал:
- Не для тебя то делаю, святой отец, а для благоденствия церкви и государства.
Питирим низко поклонился Петру, ответив:
- Воля твоя, государь!
- А теперь надо подумать нам о походе, - проговорил Петр по выходе из собора и тут же выразил губернатору свое "чувствительное неудовольствие" по поводу тех судов, "кои сделаны в нижегородских водах". Недоволен он был и "закоренелым упорством промышленников, строящих суда старым манером".
В конце этих разговоров он дал нижегородцам следующий указ:
"Кто имеет всякого чина люди у себя суда, на которых возят всякие товары вниз, оные б люди такия суда объявляли в Нижнем в Губернской канцелярии немедленно, понеже оныя суда будут клеймить погодно, и дать им сроку с сего числа два года возить на оных судах всякие товары на низ, а как два года пройдут, те все суда иссечь.
В оные два года делать им всякого чина людям суда такия, которым бы можно было ходить и на море для возки товаров, а именно, эверсы и новыя романовки, и иныя морския суда с полною оснасткою морскою.
А делать оныя суда, так и такелаж, не образом только, но делом чтоб были крепки и добрым мастерством, и сие не токмо волею, но и неволею велеть делать, а ослушников штрафовать сперва деньгами, а в другой раз и наказанием...
И для онаго судоваго строения послать в Санкт-Петербург в Адмиралтейскую коллегию указ о присылке мастеров, а именно судоваго, мачтоваго, блочнаго, паруснаго, боцмана и 15 человек матросов в Нижний Новгород.
Оныя суда делать в тех же пристанях, где прежде сего делали; а мачты, парусы, якори и прочий такелаж делать в Нижнем Новгороде, и для того учинить верфь с геленгом, кранами и прочим, что надлежит.
До прибытия мастеров надлежит готовить для строения судов лес заранее, чтоб в оном не было остановки, а прежних староманерных судов впредь не делать, и о том в Нижнем Новгороде и в других местах, где надлежит, публиковать.
Для надзирания над оным строением выбрать в сенат доброго человека штаб-офицера, которому состоять под влиянием интенданта Ивана Потемкина.
Мастерам быть на жалованье казенном, а работникам быть на верфи непременным мачтовым, парусным, блоковым, и содержать оную верфь комиссару; а для лучшей верности в продаже и в покупке материалов, и жалованья и прочих денежных расходов, при том быть вице-губернатору, да по два человека из посадских погодно". Чиновники и купцы поклялись исполнить государев наказ.
Вечером в ратуше, во время приема купечества, когда дошла очередь до Фильки, Петр сказал с улыбкой:
- А! Ты тот, который... Помню. Имя?
- Филипп Рыхловский.
Филька растерялся и, дрожа, в ответ на дальнейшие расспросы царя только мотал головой, будто лишившись языка.
- Епископ говорил о тебе... - И, указав на какого-то бледного нарядного вельможу, Петр сказал Фильке:
- Иди к нему.
Вельможа отвел Филиппа в сторону и сообщил шепотом:
- Его величество за старание в делах острожных жалует тебя дворянским званием, землею и грамотой. Явись в губернскую канцелярию.
А в губернской канцелярии ему объявили, вручив царскую грамоту, что Петр отдает ему в вечное пользование богатые угодья по рекам Суре и Кудьме, в местах, заселенных чувашинами и мордвой, дабы и там он "показал свое усердие".
Филька Рыхлый уже сообразил, что ему сказать в ответ на это. Он заявил, что в корабельном строительстве, задуманном государем, он со своими заводами будет прилагать все свое прилежание, чтобы стать полезным его величеству, государю, слугой.
VIII
Посадские "большие люди" поздравляли царя, посылали на галеры подарки, его путь усыпали зеленью, устилали коврами, чтобы потом на память сохранить этот ковер, по которому прошел царь. (Посадская мелкота притихла и приуныла - в эти дни базары не торговали, цены в рядах вздулись, а заработок у ремесленников сократился.)
Строганов вновь устроил пышный пир в честь Петра, не жалея ничего для торжественного дня. Купцы явились с женами, в том числе и Филипп со Степанидою.
Особо ото всех купцов Строганов поднес царю пять тысяч рублей на корабельное строительство, за что и получил "милостивую благодарность" Петра, но... кто и когда мог поручиться в том, что у царя не переменится через минуту, две, пять настроение?!
Так вышло и здесь. Петр, праздновавший день своего рождения, окруженный радостью и славословием, вдруг нахмурился, встал из-за стола, застегивая до того времени расстегнутый мундир, и подошел к Строганову:
- Хозяин, надо с тобой поговорить...
Тот вскочил, чуть парик с него не слетел, - так усердно тряхнул головой, кланяясь царю.
На воле, в небольшом садике около дома, Петр указал на построенный Строгановым храм:
- Отныне храм оный для богослужения закрыт. Повесь замки. Подвалы железом обей, заколоти. Вот мой приказ.
Строганов низко поклонился:
- Слушаю.
А у самого дух в груди перехватило от неожиданности и тяжелой обиды, нанесенной ему царем. Не он ли, Строганов, был во все времена, с самого начала царствования Петра, вернейшим холопом его величества? Не его ли, строгановский, купеческий род со времен Иоанна Грозного служит верою и правдою престолу русских царей? И не он ли, Строганов, только сию минуту получил от его царского величества милостивую благодарность за поднесенные им пять тысяч? Не у него ли, наконец, царь прожил все эти трое суток и не у него ли пировал все эти дни? Господи! Вот уж, истинно: не знаешь, где упадешь.
Петр угадал, очевидно, по лицу Строганова эти мысли, ибо ласково положил на плечо его руку и смягчившимся голосом сказал: