в дополнительные бабки. У нас это запросто.
С «где» и «куда» разобрались. Осталось дать ход извечному русскому вопросу: «Что делать?» Действительно, еще Герцен в девятнадцатом веке задался им и наказал потомкам добить тематику. Не добили. Измельчали потомки.
— Помогите! — разнеслось на весь темный подъезд.
— Заткнись, шмара! — Грубый мужской окрик и звук удара прервали женский крик.
— Не подходите к нам!
— Мы уже подошли. Девочки, ну что вы ломаетесь?! Вы такие девочки, что уже не целочки, ха-ха-ха! Не бывает девочек-целочек с такими буферами.
Кипящая злость заполнила меня по маковку. Вернуться домой ради того, чтобы с ходу нарваться на каких-то уродов, затащивших в новостройку двух девчонок… Порву… На шнурки порежу…
Стараясь не цокать когтями, выбираюсь в подъезд. Здоровенная площадка и широченная лестница. Сбоку — две лифтовые кабинки. Оказывается, нелегкая занесла меня на третий этаж, а голоса доносятся со второго. Как они меня не слышали, не понимаю. Грохнулся-то я с изрядным шумом. Ладно, проехали. Чужое невнимание нам только на лапу и хвост. Эх, руки бы строителям повыдергивал. Это надо же догадаться оставить на площадке баллоны с кислородом и ацетиленом. Еще один кислородный баллон стоит на пролете. Что они тут режут, что всего в двойном количестве? И где, спрашивается, сторож? Милиция, сигнализация и видеонаблюдение? За баллонами не видать насильников.
— Не трогай меня!
— А то что? — глумливо отвечает невидимый, но уже скоро совсем мертвый клиент. Собаке — собачья смерть.
Так, тихонько. Вдоль стеночки. А вот и я! Сюрприз!
Три урода и две девчонки, похожие как две капли воды… Сердце подпрыгнуло и сделало попытку вырваться из груди. Вот они, нашлись духовные связи, оборванные, но не исчезнувшие… Машутка и Дашутка. Как они выросли…
— А-а-а! Штырь!
Щелкнул спусковой крючок пистолета в руках худого как оглобля типа в кожаной куртке и кепке-восьмиуголке. Звук заставил меня сорваться в атаку. Удар, подсечка хвостом, добивающий когтями по горлу. Разворот, зубы смыкаются на толстой ляжке небритого качка. Культурист верещит, как укушенная за ягодицу продавщица гастронома. Громко и противно:
— А-а-а! Пусти меня, пусти!
Пущу я тебя, не беспокойся. На ленточки для бескозырок! Подбрасываю здоровенного мужика словно пушинку и добавляю кинетики в импульс. Разбив подъездное окно, качок вылетел на улицу. Глухой удар, перемежаемый хрустом. Металлический щелчок, звук передергиваемого затвора. На одних инстинктах ухожу в сторону. Выстрел. В сторону. Выстрел. Приглушенный свист. Тара с ацетиленом обзавелась дыркой, через которую стремительно выходит газ. Выстрел. Синий баллон с площадки качнулся и полетел вниз.
— Изыди! Сдохни! Сдохни!
Третий урод разряжает в меня восемь пуль. Две находят цель, остальные улетели в белый свет как в копеечку, по ходу пьесы зацепив газовые баллоны. Последнее, что я успеваю сделать, — это, выпустив неприкосновенный запас маны, накрыть дочек крыльями…
Взрыв…
Боль…
В этот раз тебе, Скайлс Сергеевич, так просто не выкарабкаться. Отбегался и отлетался, родимый. Холодное дыхание костлявой леди с косой ощущается уже физически, я чувствую, как жизнь капля по капле покидает меня. Взрывы, огонь, как банально. Почему так? Как там мои девочки, доченьки… Ни за что не прощу себе… Странно, почему ничего не горит? Это я так?
— Даша, кто это?
Левый глаз ничего не видит, выгорел или вытек… не знаю, зато правым различаю две испуганные перепачканные мордашки дочек. Спас, спасибо, Господи! Живые, хоть здесь успел.
— Ты глянь, Маха, настоящий дракон!
— Осторожно… мамочки, мамочки, — запричитала Маша. — Он нас спас… мамочки… Ой, он шевелится! А-а-а!
— Заткнись! — Даша всегда была более хладнокровной и сейчас одним грозным словом привычно остановила истерику у сестры.
Когтем пишу на закопченной стене детские прозвища дочек: «Привет, Пипка и Кнопка!»
— Папа?! — сдвоенный возглас на весь город. Быстро они, не думал я, что они моментально догадаются. — Папа!
«Умирать не больно». И улыбающийся смайлик…
Умирать действительно не больно. Холодно.
Дежавю. Где-то я уже это видел. Мироздание обожает повторять удачные шутки. Я умер. Да, я умер, но я выжил! Зачем я опять выжил, спрашивается? А Маша и Даша? Что с ними? Осознав себя, я забился изо всех сил. Кокон, в котором я оказался, треснул, выпустив пленника наружу. Кувыркнувшись через голову, выкатываюсь из непонятного логова и шлепаюсь на горячий камень. Мама!
— А-а-а! — непроизвольно повторяю крик укушенного за ногу качка.
Я снова новорожденный? Сколько можно? Ощупываю себя: крылья, лапы, хвост, черная чешуя. Все на месте, и колер прежний, но что-то не так. Что-то не дает мне покоя. Что? Точно! Обычно рурги не стоят в полный рост на задних лапах, а я стою, и морда у меня не клиновидная… Вот это покувыркался с симпатичной самочкой в сезон размножения. Кого я наплодил, хотелось бы знать.
Повинуясь инстинктам, ныряю под узловатую корягу, торчащую из земли рядом с логовом. Обиженно вскрикнув, над головой промелькнула чайка. Та-а-ак, чуть не сожрали. Замечательно! А где мамаша, спрашивается? Нет мамаши, да и гнездо не гнездо, оказывается, а корзина для переноски яиц. Вокруг — пустой каменистый пляж с длинными песчаными языками, поросшими густой травой, что мерно раскачивалась ветром под тихий плеск волн. Что ж, мне не привыкать выживать в лесу…
О, кузнечик, давно я не ел кузнечиков…
ЭЙСА ЗАВЕРШАЮЩАЯ,в которой утверждается, что финал истории может быть и романтическим
Закутавшись в монашескую рясу, Лилина сидела у окна и безучастно наблюдала за дерущимися во дворе петухами. Брат Грох и брат Лайн делали ставки на победителя, но пока ни один из кочетов не спешил сдавать позиции. Молодость и задор драчуна с цветным хвостом никак не могли перебороть опыт и сноровку старого властелина курятника. Казалось, они будут драться вечно, но в какой-то момент молодой задира пустился наутек. Старик вальяжно подбоченился, показывая курам, кто в доме хозяин и кто будет топтать наседок. Хохлаткам было без разницы, лишь бы кормить не забывали. Довольный победой, брат Грох подсыпал герою поединка свежего зерна.
Лилина грустно улыбнулась и вернулась к чтению старинного трактата. Делать ничего не хотелось, душа ни к чему не лежала. Сегодня исполняется ровно три года, как она пришла к обители и постучала в деревянные ворота. Монахи с опаской впустили высоченного путника, с головы до ног закутанного в мешковатую рясу…
Тогда, в шатре архимага, она лишилась тела. Вышедшая из повиновения магия обрушилась на неосторожную неофитку, как гигантское цунами — на беззащитный берег. Хрустальная сфера, зажатая в ладонях, лопнула с оглушающим треском, освободив странный светящийся завиток. Растворяясь в магии, Лилина увидела, что завиток вытягивается в линию, остатками разума и естества магичка вцепилась в нее. Горячий поток подхватил Лилину и потащил вдоль светящейся полосы…
В себя Лилина пришла в каком-то коконе. Воздуха не хватало. Задыхаясь, она ногами разбила осклизлую стенку и выбралась наружу. Каково было ее удивление, когда она поняла, в чьем теле она повторно родилась. Лилина долго не могла опомниться. Пресветлая любит ироничные шутки. Она рург! Самка с черной чешуей на спине и боках и золотистой на лице, груди и животе.
Вскоре из крупного раскачивающегося яйца проклюнулась вторая самочка с черной и золотой чешуей на теле. Буквально через десяток минут начали пошатываться остальные яйца. Оставшаяся четверка была намного меньше первой пары. Глядя на свою копию и вылупляющихся рургов, Лилина сравнивала размеры. Она и сестра оказались раза в четыре крупнее прочей мелюзги и сильно от них отличались. Черно-золотые самочки походили на миниатюрную смесь рурга и человека. От рургов — крылья, хвосты, когти, чешуя (еще и рога вырастут) и полный рот мелких зубов. От людей — руки и голова с громадными глазищами. Только ноги подкачали, они были словно у вставшей на задние лапы кошки. Зрачки вертикальные, тут уж ничего не попишешь. Насчет волос тогда Лилина была не уверена, будут ли они расти (выросли через год). Нос наличествует, все лицо покрыто мельчайшей чешуей.
Полгода Лилина провела в логове золотой самки и около него. Она и вторая черная росли намного быстрее остальных, золотая не успевала кормить «кукушат». Вскоре места в гнезде стало не хватать, и Лилина предпочла выбраться наружу. Летать она научилась довольно быстро, а затем стала охотиться. В выслеживании добычи хорошо помогали приемная мать и другие рурги, оказавшиеся не настолько глупыми созданиями, как она думала раньше. Довольно быстро Лилина научилась ментальному общению, подолгу «болтая» с названой сестрой, тоже учившейся охотиться. Тия словно губка перенимала знания бывшей человечки, расширяя границы разума. В семь месяцев они ушли из гнезда и поселились в бывшей пещере Скайлса, которую Лилина нашла по запомнившимся приметам.
Больше двух лет, скрываясь от остального мира и охотясь по ночам, сестры прожили бок о бок в пещере. Юные девы изрядно подросли, вымахав до двух метров ростом. Лилина учила Тию читать и писать, рассказывала о мире и странах. Как-то она обмолвилась о южном континенте и гигантских рургах. Если бы она только знала, к чему приведут ее слова, то о юге Тия не услыхала бы до конца своих дней. Сестра просто бредила югом, мечтала найти таких же, как они… Однажды вернувшаяся с охоты Лилина вместо сестры обнаружила записку с мольбой о прощении… Тия улетела на поиски мечты…
Лилина осталась одна, что-то держало ее на берегах озера, не давая покинуть обжитое место. Какая-то надежда. На что только? Лилина сторонилась людей, и было из-за чего. Кто бы мог подумать, что она влюбится в рурга.
Лилина отрицательно помотала головой: не в рурга, а в того, кто носил шкуру ее домашнего питомца. Любовь изменила ее до неузнаваемости. Говорят, что любовь делает уродцев красивыми, с ней вышло наоборот. Ногти на пальцах рук сменились крепкими острыми когтями, бархатную кожу заменила гладкая чешуя, об остальном и говорить не хочется. Зато появились крылья и небо. И глаза — красивые и выразительные, несмотря на вертикальный зрачок. Через год на головах юных самок появился легкий золотистый пушок, вскоре превратившийся в густые шевелюры, скрывавшие аккуратные рожки, росшие назад. Лилина стала намного сильнее физически и магически, в остальном же была все той же доброй, немного стеснительной девчонкой.