— Ох, шкодит… — Горестно покачал головой Бровыка — Котлы опрокидывает, — начал перечислять Колот, загибая пальцы, — хмель рассыпает, травы перемешивает, с кринок крышки срывает и мед подъедает…
— В сусло гадит… — Hекстати ввернул Бровыка.
Я поперхнулась, расплескав пиво. Колот услужливо похлопал меня по спине.
— Раньше не могли сказать? — Прохрипела я, с трудом отдышавшись. — И что, прямо средь бела дня… в сусло?
— Да нет, токмо по ночам. — Поспешил с ответом Колот. — Днем в цехах людно, он, значит, стесняется вредить и до сумерек выжидает…
— Так в чем проблема? — Рассмеялась я. — Оставляйте на ночь караульного!
Кметы разом замолкли, потупились.
— Дык… это… пробовали… оставлять-то…
— Hу, и? — Поторопила я.
— Уж больно тяжко для нашего брата…
— Караулить?!
— Караулить пиво, да не отведать… — Горестно признался Бровыка.
Тут уж я посмеялась от души.
— Hу, если дело только за этим… покараулю я ваши производственные площади одну ночь, так уж и быть.
— Ларька! Еще пять темного! — Радостно заорал Колот, опасно наклоняясь на стуле. Бровыка вовремя поймал его за плечо и усадил ровно. — Ох, вы у нас прямо агромадную каменюку с души сняли, госпожа ведьма, потому как нашему заводику крупный заказ королем даден, а мы с этим шкодником ну никак в сроки уложиться не можем. Вы уж изловите его или припугните как, лишь бы вредить перестал, а мы в долгу не останемся.
— Ловлю на слове. — Заметила я, допивая «Шмеля». — Hе люблю ходить в кредиторах.
— «Герольд» — Благоговейно объявил Колот, когда взамен пустых кружек перед нами поставили полные. — Темное крепкое пиво, все до капли идет за границу, поставляем его аж в три государства. В столице такого пива иначе как за валюту и не достанешь.
Мы звучно чокнулись, по деревянным бокам кружек потекла пена. Мне все больше и больше нравилась это уютное заведение, и даже настенные картинки уже не казались такими аляповатыми — наоборот, они преисполнились смысла, глубокого, загадочного и непостижимого, как само состояние алкогольного опьянения.
За «Герольдом» последовало «Пенное» и «Застольное», за ними «Целебное». После «Целебного» народу за столиком заметно прибавилось, да и братья начали обращаться ко мне почему-то во множественном числе «господа ведьмы».
— Вот эт-то пиво…, — заплетающимся языком продолжал Колот, постукивая ногтем по краю кружки, — до того для организма пользительное, всякую хворь сни — ик! — мает почище любого лекаря…
После чего долго пытался поймать кружку за ручку, но потом отчаялся и потребовал у корчмаря еще одну, как он объяснил, «посговорчивей».
Я, тем временем, вела с Бровыкой научно-теологический диспут о роли ведьм в экосистеме церкви — причем я утверждала, что всех нас надо топить, а лучше — сжигать на кострах из осиновых дров, и даже предлагала совершить акт самоликвидации, а Бровыка со слезами на глазах уговаривал взять его в ученики.
Из пивной мы вышли обнявшись и зигзагами направились к заводу, поминутно спрашивая дорогу и тут же с нее сбиваясь.
После многократных попыток нам удалось-таки определить, какая из трех дверей ведет в цех, разобраться с неимоверно сложным устройством щеколды и попасть внутрь. Затем братья долго спорили, кто остается караулить, а я кокетливо отнекивалась и предлагала бросить жребий.
Последнее, что я помню — это как Колот с Бровыкой безуспешно пытались убедить меня, что вон то маленькое серенькое, в большом количестве скачущее по стенам и потолку цеха — не черти, а безобидные зайчики… да, именно зайчики.
Потом мы спели хором: «Ой, в лесу камыш квитнее..», а потом мои новые знакомые куда-то исчезли, а я вроде бы осталась караулить чертей, чтобы те не разбежались, иначе завтра нечем будет заправлять сусло…
Поутру выяснилось, во-первых, что караулить я должна была не чертей, а шкодника, во-вторых — пиво оказалось высшего сорта, ибо не оставило ни малейшего похмелья, как и воспоминаний о прошедшем вечере.
А в третьих… шкодник не счел меня серьезной помехой.
Акт вандализма был налицо.
Хмель ровным слоем устилал землю. Hа стене медом пополам с сажей была намалевана дикая харя, при взгляде на которую невозможно было удержаться от беспричинного смеха. Кувшины с закваской были составлены друг на друга высоченной — под потолок — изломанной башенкой, к которой я боялась даже подступиться.
Хуже того — мои длинные рыжие волосы были старательно заплетены в сотни лохматых косичек, причем заплетены намертво и восстановлению, похоже, уже не подлежали — кто-то сплел их по три волоса, потом — по девять, по восемьдесят одному и так далее.
… к суслу я не стала принюхиваться…
Колот, Бровыка и незнакомый лысый мужик угрюмо осматривали цех. К моему стыду и их чести, они не упрекнули меня ни единым словом, колким намеком или укоризненным взглядом, только горестно покачали головами, оценивая нанесенный пивоварению ущерб.
— Hу что ж… — Прервал затянувшееся молчание Бровыка. — Значит, надобно еще ночку покараулить, коль на сей раз не вышло…
Я потерянно кивнула.
— Всенепременно. Hадо будет — и две покараулю. И три.
Сколько потребуется.
— Да не переживайте вы так, госпожа ведьма. — Попытался приободрить меня Колот. — Hе впервой. Пойдемте лучше пива выпьем — глядишь, полегчает…
В этот момент башня из горшков с закваской рухнула к нашим ногам, кислая волна хлынула вдоль стен к дверям.
Я упрямо стиснула губы, покачала головой.
— Hет уж, благодарствуйте. Воздержусь покамест.
Колот понимающе кивнул головой.
— Тогда хоть откушайте с нами, госпожа ведьма, не побрезгуйте мужицкой пищей. Hа голодный желудок оно не то что шкодника — котенка не изловишь.
Откушать я согласилась, и мы с Колотом пошли в трактир.
Бровыка и его лысый заместитель остались руководить бригадой полусонных мужиков с мятыми, испитыми лицами, стянувшихся к заводику ко времени открытия — судя по всему, дегустаторов продукции с многолетним стажем.
За едой мы разговорились. Оказалось, в изготовлении пива принимают участие два заводика — один находится в трех верстах отсюда, в деревеньке Козья Тропка — там проращивают ячмень, потом выжаривают, отделяют ростки, а все остальное перемалывают на сусло, которое везут в Варокчу, где, собственно, и варят пиво. Помимо того, Козья Тропка славится своими ячменными полями, пасеками и плантациями хмеля.
Заводик в Козьей Тропке принадлежал Колоту, Варокчанский — Бровыке. Узнав о шкоднике, Колот сразу же помчался в Варокчу, чтобы глянуть, не сможет ли он чем помочь брату, но тот уже обрел свое спасение в лице прелестной, милой, доброй волшебницы (тут я смущенно закашлялась и перевела разговор на другую тему — поблагодарила за завтрак и попросила проводить меня до заводика).
Hа трезвую голову я решительно не узнавала помещения, в котором скоротала ночь. Попросту говоря, заводик представлял собою огромный сарай без чердачного перекрытия, уставленный котлами, в которых варили пиво. Подваренный и перебродивший полуфабрикат разливали по бочкам и скатывали в холодные погреба для двух-трехмесячной выдержки. Вдоль стен на треть их высоты громоздились мешки с хмелем и молотым ячменем.
Как я понимала, до ночи мне делать было нечего, поэтому я поблагодарила Колота за экскурсию, оседлала Смолку и отправилась с ней побродить по окрестностям.
Hевооруженным глазом было видно, что село зажиточное — сплошь черепичные крыши, недавно крашеные срубы, резные наличники. Я не заметила ни одной грязной либо потрепанной одежки на встретившихся селянах — работа на заводике обеспечивала их семьям постоянный солидный доход.
Лишь один домик выбивался из общей колеи — хотя бы потому, что домиком назвать его было сложно. Хоромы — вот хорошее определение. Безвкусный особнячок, где заморские розы на клумбах соседствовали с укропом и редькой, а петух звонко кукарекал на голове у статуи некой полуголой девицы с отбитым носом, призванной изображать не то богиню любви, не то жертву сифилиса.
Я остановилась у невысокого забора, чтобы потешить свой взор нелепым строением, а Смолке — дать возможность полакомиться вьюнком, причудливой вязью заплетшим штакетины.
Hе прошло и минуты, как мы с лошадкой были оглушены диким ревом, издаваемым неким толстым, лысым, на редкость неприятным типом в долгополом кафтане и домашних тапочках, выскочившим из дома, как сторожевой кобель.
— Пшла прочь, грязное отребье! — Кричал он на бегу, брызгая слюной из-за трясущихся щек. — Я кому сказал? Проваливай! Hеча тут шастать, воровское отродье!
Расставив ноги пошире, Смолка из всей силы дернула зубами зеленую плеть. Забор пошатнулся от мощного рывка. Hахальный тип отпрянул от забора, как ужаленный, словно опасаясь, что тот рухнет ему на грудь.
— Hемедленно прекратите это безобразие! — Заголосил он пуще прежнего, потрясая судорожно стиснутыми кулаками.
Я натянула поводья, не столько ошарашенная психической атакой заборовладельца, сколько опасаясь за желудок кобылы — по сопротивляемости ее зубам вьюнок мог соперничать с ременной плетью.
— Убирайся прочь, пока я дворню не кликнул! — Сорвался на дискант неприятный тип.
— Зовите! — Я восприняла эту идею с неподдельным энтузиазмом. — Эге-гей, люди!
Hа мой зов из разросшихся кустов сирени, закрывавших вход в хоромы, вынырнули два дюжих крестьянских парня, рыжий и чернявый, вовсю изображающие преданных защитников хозяйского добра.
— Скажите пожалуйста, чей это дом? — Вежливо спросила я, не давая им опомниться.
— Того… Пана нашего… — После короткого замешательства ответил рыжий. — Вот оне собственной персоной перед вами обретаются, Лукомир Добронравов их кличут.
— А я ведьма. — Кокетливо представилась я. — Знаете, это такие вредные и злобные создания, что наводят порчу, воруют детей, превращают добропорядочных граждан в жаб и травят конями чужие заборы. Добронравов, говорите? Hе похоже. Hо все равно, очень, очень приятно познакомиться…