Он лежал на специальной реанимационной кровати, изголовье которой меняло угол наклона, и жизнь в его теле поддерживалась за счёт странных приспособлений, облепивших его со всех сторон. Лицо Савельева было настолько бледным, что не отличалось по цвету от стен палаты и белья на кровати. Теперь-то Элка поверила, что очаровательному сердцееду скоро стукнет пятьдесят. Если успеет стукнуть…
– Антошенька, миленький мой, ты только не умирай, слышишь? Это я, твоя Элка! Я согласна, понимаешь? Согласна стать твоей женой, стирать твои носки и стрелять в твоих любовниц! – горячо залепетала Эльвира, осторожно взяв Савельева за руку и нежно перебирая его безжизненные пальцы.
И вдруг эти пальцы дрогнули и слабо зашевелились. До слуха Карелиной донёсся очень тихий почти шелестящий голос:
– Наверно, ради такого признания мне стоило перенести инфаркт! Только не вздумай делать этого из жалости!
– Это ты ещё сто раз пожалеешь, что женился на глупой молодой женщине, нечаянно разбившей тебе сердце! – несмело улыбнулась Эльвира и коснулась губами прохладного лба Антона.
– Ничего, врачи склеят! У них работа такая! – усмехнулся Савельев.
– Ну, раз парень шутит, значит, пойдёт на поправку, – заключила фельдшерица, совсем недавно записавшая вице-мэра в потенциальные покойники. – А теперь, милая барышня, кыш отсюда, и чтобы в ближайшие сутки не появлялась! Врачи будут выполнять свою работу: клеить твоему женишку сердце!
В коридоре Элка обняла Инну Ивановну и разрыдалась. В этих слезах было все: страх за Савельева, облегчение, надежда и всё-таки жалость. Жалость к себе любимой: ну почему опять судьба нанесла ей удар? Чтобы доказать, как сильно ты его любишь? Неужели, чтобы оценить что-нибудь по достоинству, надо это что-то непременно потерять? Видимо, так оно и есть.
Глупы люди, непроходимо глупы! Сначала не хотят брать того, что щедро, от всей души, даётся им в награду неизвестно за какие заслуги, ещё и упираются при этом. А потом ревут белугой: ой, у нас это отобрали! Верните обратно! Но законы жизни таковы, что обратного хода многие дары судьбы как раз не имеют. Так что молись, глупая Элка, чтобы небеса не забрали у тебя твоего Савельева райским девам на потеху!
40
Прошёл месяц.
Город N начал потихоньку забывать и о пресловутой статейке в московской жёлтой газетёнке, и о самом романе заместителя мэра и журналистки, послужившем поводом к написанию этой статьи.
В этот вечер в квартире Валентины Денисовны раздался звонок в дверь. Ненакрашенная, кое-как причёсанная, одетая в затрапезный халат, Валя нехотя отправилась отпирать.
«Кого чёрт принёс в этот невыносимо душный июньский вечер? Хоть бы пузырёк с собой захватили!»
В коридор, обдав подругу облаком аромата хороших духов (Валя успела забыть ощущение удовольствия, которое способны вызвать дорогие духи), впорхнула Ларочка. Выглядела она просто сногсшибательно! Похудела, смело постриглась, перекрасилась, сделала весьма удачный макияж и нацепила джинсы. Это Лариска-то, которая всегда носила костюмчики с претензией на романтический стиль!
– Ну, Чарская, ты даёшь! – искренне восхитилась Валентина. Ей самой уже не хотелось ухаживать за собой. Психологи бы легко определили причину подобного состояния: отсутствие мотивации. Молодёжь дала бы иную формулировку: депрессняк. Сама же Валечка выразилась совсем просто: запой!
Да, госпожа Савельева ушла из жестокой реальности в иллюзорный мир бутылок с разноцветными этикетками и примерно одинаковым содержимым: она подсела на водочку. И от Чарской она ждала только одного: счастливого момента, когда та выставит из модной сумочки на заляпанный чем-то липким стол вожделенную ёмкость.
– Между прочим, с сегодняшнего дня – нет! Мы разошлись с Дмитрием Сергеевичем. Через загс, по обоюдному согласию. А это стоит отметить! – И Ларочка торжественно водрузила в центр стола (читайте: центр Вселенной!) литровую бутыль мартини.
– Эх, мне бы водочки сейчас! – тоскливо вздохнула Валя, и только теперь Лариса Георгиевна соизволила обратить внимание на то, что творилось с хозяйкой квартиры. Та выглядела хронической алкоголичкой, старой как мир.
– Ты что, с ума сошла, подруга? Посмотри, на что ты стала похожа! Во что ты превратила жильё! Ты из-за этого козла, что ли? Да не стоит он этого! Все они не стоят! – запричитала Лариса, зачем-то бегая вокруг стола и переставляя с места на место обнаруженные в красивом антикварном серванте чистые бокалы, предназначенные специально под лучший среди вермутов.
– Во-первых, Савельев не козёл. Это я старая сволочь и сполна заслужила то, что получила. Во-вторых, я не из-за него. Игорёк уехал, вот уже две недели его нет. Сбежал в Москву. Я, идиотка, догадалась рассказать ему, что Антоша не его отец. И кто меня за язык тянул? Игорёк впервые ударил меня! Ударил свою мать! А потом собрал вещички – и адью! Северовский сынок ему предложил хорошую работу, он там продюсерскую фирму открыл. Вот так я и осталась совсем одна. Игорь даже не звонит. А за что, спрашивается? – каялась Валентина Денисовна перед искренне офигевшей Ларочкой.
Та ведь даже не представляла себе, какие скелеты таятся в шкафу вице-мэрши! Значит, Тошенька воспитывал чужого сынка, а мама Валя хихикала в кулачок, наблюдая эту идиллию! Эх, Савельевы. Савельевы! Как же вас всех эта прохиндейка-журналисточка обломала!
Лариса Георгиевна плеснула себе мартини и, понимая, что глупо было бы просить у Вали лёд, опрокинула сладко-горький напиток в рот почти одним глотком. Савельева повторила её подвиг, чувствуя, как по телу разливается тепло, а ноги перестают слушаться.
– А ещё я собираюсь замуж, – выложила экс-Чарская свою последнюю новость. Валентина воззрилась на подругу и, не сдержавшись, матюгнулась по-мужицки.
«Как легко всё даётся этой вертихвостке: раз – и перепрыгнула из одной официальной койки в другую! Наверняка она и у Антона в постели побывала!»
И Валентина, подозрительно щурясь, поинтересовалась:
– Признавайся, стерва, трахалась с моим мужиком, ведь так?
– Ты что, Валечка! Да я ни сном ни духом, вот те крест! – Но испуганное выражение лица Чарской говорило об обратном.
– Нет на тебе креста! – выдохнула Валентина и, резко выбросив вперёд кулак, ударила Ларису прямо в лицо. Что-то хрустнуло на этом издевательски красивом лице. Ларочка схватилась за кровоточащий нос и ретировалась в коридор, приговаривая:
– Иди ты в жопу, подруга называется! Я к ней как к человеку, а она – нос ломать! Да я на тебя в суд подам, сука старая! Правильно твой Савельев делал, что гулял от тебя с настоящими бабами! Да, была я с ним. Понятно? Завидно, да? Зато с тобой он больше никогда не будет! Ни-ког-да! – отчеканила Лариса и, увернувшись от очередного удара Валентины, с диким криком ринувшейся за ней с полупустой бутылкой наперевес, выскочила из квартиры Савельевых.
А Валя, выпустив пары и растеряв боевой пыл, села прямо на пол, высосала из бутылки весь мартини и зарыдала в голос, оплакивая свою закончившуюся жизнь. «Может, вены порезать? – лениво подумалось ей. – А зачем? Кто оценит? У виска пальцем покрутят да забудут. Лучше уж ещё немного попить!» И Валентина всерьёз озаботилась проблемой: где достать выпивку?
Чарский явился домой в приподнятом настроении, с шампанским и цветами.
– Танечка! Поздравь нас! Знаешь, что сегодня произошло? Я свободен! – пропел Дмитрий Сергеевич, подражая Кипелову.
– Поздравляю! – немного меланхолично откликнулась Татьяна. – И что ты предлагаешь нам сделать? Выпить? Я – пас!
– А что так? Ты не рада? Не вижу выражения бесконечного счастья в любимых глазах! – Чарский, обняв Таню, закружил её по комнате. Она сделала многозначительное лицо и погрозила разбушевавшемуся Димочке пальцем:
– Осторожнее, о мой питекантроп! Мы плохо переносим качку!
– Постой-ка, постой-ка… ты сказала «мы»? Так ты что… – Чарский плюхнулся в кресло, уставившись на Танечку с выражением полного обалдения.
– Да, да, да! У нас будет наследник! – торжествующе завершила бессвязную речь Димы Татьяна.
– И он будет носить мою фамилию! – обрадовано воскликнул Чарский.
– А пан непременно хочет, чтобы ребёнок официально носил его фамилию? – уточнила Исаенко, приподняв красиво очерченную бровь.
Дмитрий Сергеевич поднялся из кресла, приосанился, схватил со стола оставленный на нём букет, а затем, картинно упав на одно колено, по-юношески порывисто протянул цветы любимой женщине и торжественно произнёс:
– Танюша! Теперь уже на правах абсолютно свободного от прежних обязательств мужчины я хочу спросить тебя, самую прекрасную даму в округе: примешь ли ты униженные мольбы о нашем браке? Осчастливишь ли ты меня, недостойного, согласием стать моей законной женой?
– Детский сад какой-то! – хмыкнула Танечка.
– Ладно, Чарский, осчастливлю!
– Наследника назовём Артёмом! – тут же потребовал Дмитрий Сергеевич. – Артём Дмитриевич – звучит здорово!
– Особенно если это будет девочка, – не сдержавшись, добавила Таня.
– Наследник не может быть девочкой! – возразил Чарский.
– Я люблю тебя, Димка! – рассмеялась Татьяна, спрятав лицо в цветы.
– Тогда в койку! Бегом! – скомандовал Чарский, салютуя пробкой от шампанского прямо в потолок.
– Я не хочу быть Чижовой. И вообще, почему ты решил, что я должна выйти за тебя замуж? – возмущалась Дина, недовольно глядя на Влада, по-хозяйски устроившегося в её со вкусом оформленной маленькой кухоньке.
– Это не я так решил, это мы так решили. Мы же подали заявление почти месяц назад, ты забыла? Через неделю свадьба! – кипятился Владик. Он привык к идеальному порядку и размеренности, а тут взбалмошная Диана решила спутать все карты, отказавшись от официальной свадебной церемонии.
– На фиг ты мне сдался со своими претензиями? «Это не пей, с тем не встречайся, туда не ходи», – очень похоже передразнила Резник Влада, и он невольно хихикнул.
– И не смейся! – взвилась Динка. – Я, между прочим, решила стать звездой сцены! Я петь хочу! Ты меня раскрутить сможешь?