— Я-то пойду спать, — сказал Рудольф, — а ты что станешь делать? Пить здесь один?
Лей мельком взглянул на него.
— Знаешь, почему у меня бутылка стояла?
— Почему?
— Догадайся!
— Спокойной ночи. — Гесс поднялся. Он почему-то поверил, что Роберт не напьется в это утро, более того, вообще прекратит взбадривать себя бесконечной чередой рюмок и стаканов, по крайней мере, в ближайшие дни.
Вечером следующего дня Вальтер Гейм, прогуливаясь в парке с этюдником — для конспирации, — видел выезд длинного кортежа машин, повернувших к центру города.
Общество направлялось к баронессе фон Шредер, на большой прием, куда съехались все, кто желал выразить свою лояльность приобретающим все большую популярность энергичным лидерам НСДАП. Лидеров было четверо — к Гессу, Геббельсу и Лею присоединился прилетевший утром Геринг, сделав крюк по пути из Берлина в Мюнхен. Геринг никогда не упускал случая блеснуть на подобного рода мероприятиях, что фюрер и партия всячески поощряли.
Вальтер знал, куда направляется кортеж, а значит, знал, где будет Ангелика. Решимость увидеть ее снова сотворила чудо — художнику удалось проникнуть в дом фон Шредер под именем Генриха Шуленбурга, своего бывшего сокурсника по Академии художеств, доброго малого, сибарита и лентяя, приходившегося племянником графу Фридриху Вернеру фон дер Шуленбургу, известному веймарскому дипломату. Вальтер позаимствовал у Генриха фрак, визитку и прочие аксессуары молодого денди и отправился на прием с намерением вполне определенным. Он собирался ни больше ни меньше как решительно заявить о своем существовании всему имеющемуся в наличии окружению Ангелики.
Когда он вошел в бальный зал, там уже готовились к танцам. Гели он увидел сразу, едва переступил порог, — его взгляд точно магнитом притянуло к ней.
Она сидела на диванчике в окружении живописного общества, по поведению и манерам которого можно было сразу определить его абсолютную избранность. Здесь была хозяйка, наиболее влиятельные из гостей и все четверо наци, из которых Вальтер узнал Роберта Лея и Геббельса.
Зал был просторный; всюду сидели, стояли или прохаживались гости, но беспокойный взгляд Ангелики тоже почти сразу выхватил стройную крупноголовую фигуру художника, и ее лицо вспыхнуло отчаянной радостью.
«Любит, — сказал себе Вальтер. — Она любит меня».
Он хотел пригласить Ангелику на первый же тур вальса, но когда раздались нежные, вкрадчивые звуки, она, виновато взглянув на Вальтера, положила руку на плечо одного из наци, высокого, элегантного, с мягкой улыбкой, каким-то образом возникающей на очень тонких губах, какие в романах принято называть злыми.
Вальтер решительно прошел между колоннами, ловя на себе заинтересованные взгляды дам, и приблизился к тому месту, куда, по его мнению, кавалер Ангелики должен был усадить после танца свою даму. Там еще оставалось несколько солидных господ, из которых Вальтер знал в лицо управляющего франкфуртским банком, часто мелькавшего в газетах, а также Геббельса и Лея, тоже не танцующих. Четвертый наци — плотный, высокий, во фраке и белом галстуке с огромной бриллиантовой булавкой и такими же запонками — довольно ловко, несмотря на некоторую тучность, вальсировал с Маргаритой, подругой Ангелики, посвященной в их роман.
«Все они непременно вот-вот соберутся вместе, и тогда я подойду к ней», — рассуждал Вальтер, чувствуя, как у него колотится сердце.
Танец едва окончился, как тотчас зазвучал новый, но Гейм был уже у той колонны, возле которой стоял диванчик, и, едва Гели присела, он оказался подле нее и раскланялся. Ангелика поспешно встала, но Вальтер вспомнил, что, по правилам хорошего тона, должен был быть представлен девушке, с которой желал танцевать, или хотя бы сам обязан был ей представиться. От волнения он сморозил совсем не то, что следовало, а именно — назвался графом фон Шуленбургом и под этим титулом повел свою даму в круг.
— Должно быть, племянник Фридриха, — несколько удивилась баронесса. — Очень милый… А говорили, он мот, картежник, едва ли не коммунист.
Лей и Маргарита, проводив новоявленного графа изумленными взглядами, переглянулись. Роберт укоризненно покачал головой, а Грету неожиданно разобрал смех. Она кусала губы и отворачивалась, пока один из молодых аристократов не выручил прелестную фрейлейн Гесс, пригласив на танец.
— Гели, не ругай меня, я знаю, что поступил глупо, — скороговоркой произнес Вальтер, — но, возможно, не представься я графом Монте-Кристо, меня бы отсюда вывели. Мне необходимо поговорить с тобой. Когда ты уезжаешь?
— Завтра.
— Остается тебя только выкрасть. Бежим прямо сейчас?
— Ну что ты! Нас поймают… через пять минут! Я должна тебе кое-что сказать. Ты узнал Роберта Лея?
— Да. Он меня тоже.
— Он знает все.
— Что знает?
— О нас.
— Ты ему рассказала?
— Грета. Я просила ее.
— И что он сказал?
— Что нужно подождать немного.
— И все?
— Да, кажется.
— Что значит «немного подождать»? Пока он не расскажет твоему дяде?
Даже в танце Вальтер почувствовал, как она вздрогнула.
— Он не расскажет.
— Но все равно кто-то должен…
— Нет, никто не должен! Если это случится… если… нет, ты не понимаешь… Но он не расскажет! Никогда!
Опять этот страх, этот необъяснимый ее ужас при упоминании дяди…
— Тогда чего же ждать? — снова спросил он. — Поможет он нам или нет? Я сам его спрошу об этом.
— Нет, Вальтер, только не сегодня!
— Ты и его боишься? Ты их всех боишься? И этого пузатого? И того, кто танцевал с тобой?
— Нет, нет…
— Кстати, кто они? Назови мне их имена. Я должен знать.
— Герман Геринг и Рудольф Гесс.
— Геринг — это который в Пруссии…
— Да! А Рудольф — секретарь дяди. Его самый близкий друг. Я его очень люблю. Его жена Эльза — мой идеал. Ах, как бы мне хотелось… — Она не договорила, но он догадался: познакомить его с этой Эльзой.
— Если любишь, то доверяешь. Почему ты ему не рассказала?
— Нет, что ты! Он… Как тебе объяснить? Для него Адольф — все!
— А остальные — ничто, так, что ли? И ты в том числе?
— Вальтер, не мучай меня!
— Прости, Гели, милая… Да ну их всех к чертям! Я люблю тебя. Чего же ты боишься?
Она молчала, опустив глаза, чтобы скрыть под ресницами навернувшиеся слезы.
— Как, однако, разговорился граф с очаровательной фрейлейн Раубаль, — заметила слегка озадаченная баронесса. — Держу пари, что они были знакомы до этого вечера.
— Да, странно, — согласился Геринг, прищурившись. — Болтают на манер ссорящихся супругов.
— Видимо, об искусстве, — поспешно вставил Лей. — Дело в том, что я как-то возил девушек в театр, и мы встретили там этого… графа. Он сидел по соседству и проповедовал… сюрреализм.
— А, теперь понимаю, — улыбнулась баронесса. — Молодые люди отчего-то именно в спорах скорее всего находят общий язык.
— Парадокс времени! — заметил Геринг.
— Граф, коммунист, сюрреалист — и влюблен в Ангелику? — спросил Геббельс. — Похоже, у этого господина большое будущее.
Лей с досадой кусал губы. Он понял, что Гейм пошел ва-банк и что ситуация может разрешиться скандалом. Скандал вокруг личной жизни фюрера был недопустим.
Роберт, пользуясь своим положением не вполне оправившегося от ран, имел на этом приеме больше прав, чем прочие. Он мог, например, попросить у хозяйки позволения уединиться на полчаса, чтобы отдохнуть. Во всяком случае, это никого бы не удивило.
— Немедленно уведите этого шутника от Ангелики, — шепнул он Маргарите, когда та села рядом с ним. — И проводите его вон до той двери. Дальше его проводит лакей. Я должен с ним поговорить.
Затем Лей приложил руку ко лбу и закрыл глаза. Баронесса тотчас обеспокоилась. Она сама проводила его во внутренние покои, порываясь вызвать врачей, но он попросил лишь оставить ему лакея, сказав, что полежит полчаса. Маргарита тоже все сделала правильно, и через несколько минут Вальтер Гейм вошел в уютный кабинет баронессы, где Лей лежал на диване с холодным компрессом на лбу.
— Что вам угодно? — спросил художник уверенно.
— Вопрос переадресую вам. — Роберт, поднявшись, смерил его тяжелым взглядом.
— Мне? Мне угодно жениться на фрейлейн Раубаль.
— A-а… Хотите сделать ее графиней?
— Но фрейлейн Ангелика сказала, что вам все известно, что она сама просила подругу доверить вам свою тайну. Только потому я…
— И я потому же! Садитесь.
Вальтер пожал плечами и сел у окна. Лей застегнул рубашку и пересел с дивана в кресло.
— Во-первых, уезжайте отсюда поскорей, пока вас не увидел кто-нибудь из друзей Шуленбургов. Во-вторых, постарайтесь впредь не вести себя так, рискуя поставить девушку в нелепое положение. В-третьих, если вы решили бросить вызов не всем, что видно из вашего поведения, а кому-то конкретному… я к вашим услугам.
— А какое вы имеете отношение к Ангелике? — с вызовом спросил Гейм.
— Фрейлейн Раубаль, как и ее подруга, находится здесь под моей личной защитой и ответственностью.
— Гели совершеннолетняя и не нуждается в опекуне.
— Я сказал: защитой и ответственностью.
— И от кого вы намерены ее защищать?
— В частности, от безответственных молодых людей, ведущих себя подобно скверным актерам из школьной самодеятельности.
— Тут вы правы, конечно, — вздохнул Вальтер. — Но как еще мне было увидеться с ней, если вы держите ее за забором и под охраной?
— А тут я не стану возражать. Да, именно за забором и под охраной.
Вальтер минуту смотрел в окно, но все еще видел перед собой мокрое полотенце на лбу Лея, его висящую на перевязи руку… Конечно, у этих людей могут быть основания охранять и Ангелику, но…
— Но ведь это почти тюрьма! А она мечтает стать актрисой. Нельзя же всю жизнь продержать ее… в клетке!
— А вы предлагаете выпустить канарейку на мороз?
— Она не канарейка! — рассердился Вальтер. — А мороз вы сами создали вокруг себя и вокруг нее! Почему она должна расплачиваться?