— Тебе не убежать, Полиид. Покорись.
Лишь тогда я узнал Эвридамию. К счастью, тоска по Ариадне не оставила мне сил, чтобы сопротивляться. Это сейчас я знаю, что транс девушки был вызван женской амброзией, в которую добавляют специальный грибок, растущий у основания критской сосны. Этот грибок дает женщинам огромную силу, которая позволяет вакханкам разрывать свои жертвы на куски голыми руками.
Эвридамия схватила мои руки и положила их на свою грудь, не переставая выкрикивать непристойности. Она скакала на мне, а я чувствовал себя змеей, свернувшейся на ее теле, рекой, ломающей лед, пантерой, раздирающей ей спину, деревом, хлестающим ветвями ее плечи. В тот момент я понял тайный смысл своего имени и увидел, как изменчивое лицо Эвридамии принимает черты моей матери, которую я никогда не знал.
Когда она остановилась, моя голова вдруг просветлела. Я схватил за руку Эвридамию, уставшую терзать мое обессилевшее тело.
— В тебе мое семя, — сказал я ей. — У тебя родится сын. Его будут звать Эвкенор. Сделай так, чтобы он никогда не взял в руки меч.
Она презрительно посмотрела на меня, полуоткрыв рот, облизала верхнюю губу и резким движением вырвала руку. Затем она отправилась на поиски другого мужчины.
Я проснулся днем, посреди аллеи, с ног до головы покрытый собственной рвотой. Рядом никого не было. Я чувствовал себя избитым, все мое тело болело, и в довершение ко всему ногти Эвридамии оставили мне на шее глубокую кровоточащую царапину. Я поискал воды и, не найдя ее, не спеша отправился в Гог.
Клыки богини
Когда несколько дней спустя меня срочно вызвали к Миносу, я был удивлен тем, что в царских покоях собрались все дворцовые врачи. Было видно, что царь сильно не в духе.
— Дорогой Полиид, у меня есть для тебя прекрасная новость. Я решил назначить тебя своим личным врачом и выгнать взашей всех этих шарлатанов, — сказал он, кивнув на злобно косящихся на меня ахейцев. — Вот уже несколько недель я чувствую себя усталым и разбитым, а эти бесполезные профаны, вместо того чтобы вылечить меня, лишь заискивают передо мной в надежде урвать кусочек послаще. Они говорят, что этот недуг — плод моего воображения и что у меня железное здоровье.
Новость привела меня в ужас. Над головой врача такого непредсказуемого и капризного царя, как Минос, вечно весит дамоклов меч. Но как отказаться от столь «заманчивого» предложения, я не знал.
— Господин, — сказал я, — ты хочешь оказать мне честь, которой я недостоин. Твой врач должен быть опытным и разбираться в разных снадобьях.
— Чушь! Здоровье Главка, особенно после… после его смерти, — лучшее доказательство того, что ты прирожденный врач.
— Я буду счастлив оберегать твое здоровье, господин.
Последнюю фразу я произнес тонким дрожащим голосом. Я ничуть не врал, когда говорил, что мои познания в области лекарственных трав оставляли желать много лучшего: несколько раз я присутствовал при том, как пифии лечили людей. Меня всегда притягивали точность их движений и та чистоплотность, которой они дорожили, в отличие от ахейцев, искренне веривших, что грязь закаляет кожу и укрепляет кости. Еще я знал пару заклинаний, ничуть не помогавших мне в моей повседневной жизни. В общем-то, это было все, что я мог предложить царю как врач. Впрочем, я сильно надеялся на то, что по сравнению с ахейскими врачевателями, чье лечение обычно состояло в вознесении молитв Асклепию, прижигании болячек и самом разнообразном кровопускании, мои методы не покажутся царю странными.
— Я хочу, — воскликнул Минос, с презрением глядя на своих врачей, — чтобы ты сегодня же приступил к своим обязанностям!
— Прежде всего прикажи этой кучке шарлатанов убраться отсюда, — сказал я царю, повторив его слова и подражая его тону. Я не хотел, чтобы они увидели, как мало я смыслю во врачевании.
Вся молчаливая ненависть, на которую только были способны почтенные старцы, излилась на меня, когда они покидали зал. Чтобы избежать сглаза, я два раза плюнул на грудь собственной туники. Оставшись один на один с царем, я попросил его раздеться. В комнате запахло медведем. Я отодвинул кожаные занавески, чтобы немного проветрить помещение. Потом я вызвал слугу и приказал ему приготовить дворцовую баню.
— Неужели я действительно должен мыться? — спросил меня Минос голосом испуганного ребенка.
— Грязь, покрывающая твое тело, без всякого сомнения, полезна для здоровья, но мне все же придется смыть ее, чтобы взглянуть на твою кожу и определить, какие целебные травы подойдут тебе, а какие — нет.
Минос несколько растерялся и, подумав, решил делать все, как я скажу. После того как слуги отмыли и надушили царя, я внимательно осмотрел его. Когда-то я слышал, что тело взрослого человека подобно карте, на которой видны все его слабости и болезни. Может быть, так оно и было, но мой осмотр не принес мне ничего особенного: царь был толст, как слон, как и у любого воина, у него было много шрамов по всему телу, особенно на правой руке, ударом по которой враг всегда стремится обезоружить противника.
— Во-первых, — сказал я твердо, — тебе, господин, придется отказаться от носилок и больше ходить пешком, чтобы укрепить ноги. К тому же всю следующую неделю ты будешь питаться только рыбой.
— Проклятье! — воскликнул Минос, вставая. — Ни один врач не будет мне указывать, как перемещаться и что есть.
И тут я увидел их: у основания шеи царя виднелись две крошечные, едва затянувшиеся ранки на расстоянии в два пальца. Они не могли быть нанесены никаким оружием. Я уже слышал об Эмпусах, женщинах-демонах, которые сосут кровь из укромных мест на шеях и лодыжках своих любовников, когда те спят, утомленные любовными утехами. По моей спине пробежал холодок.
— Я не могу отвечать за твое здоровье, если ты не будешь в точности следовать моим предписаниям, — сказал я царю. — Ты всегда можешь вновь обратиться за помощью к своим шарлатанам. Скажи, скольких женщин ты посетил за последнюю неделю?
— Я старею, — ответил он после долгого напряженного молчания. — Вот уже несколько месяцев я не знаю другой женщины, кроме моей жены Пасифаи, хоть это, сказать по правде, и не приносит мне особой радости. Она самая настоящая ведьма. Ее любовные ласки изматывают меня. Я надеюсь, что все это останется между нами.
Пасифая. Я не мог раскрыть царю истинную причину его слабости, не причинив зла моей истинной покровительнице здесь, в Кноссе. С другой стороны, если я скажу царю, что не могу вылечить его, он наверняка вызовет какого-нибудь заморского лекаря, а тот рано или поздно найдет причину, которую я обнаружил в первый же день.
— Ты действительно серьезно болен, господин, и тебе придется последовать моему совету: никаких носилок и рыбная диета.
Если бы царь и вправду последовал моим советам, моя голова вскоре распрощалась бы с моими любимыми плечами. Но я надеялся на его лень и неизлечимое обжорство. Помимо этого, я посоветовал ему принимать отвар абсолютно бесполезных трав и начал усиленно молиться Богине.
Атлет Андрогей
Андрогею, брату-близнецу Федры и наследнику Миноса, исполнилось пятнадцать лет. С самого детства мальчик был очень силен, а когда он подрос, стал самым быстрым бегуном и самым опасным борцом острова, чем очень гордился.
С разрешения Миноса Андрогей отправился в Афины, чтобы участвовать в Панафинеях, самых важных ахейских играх, проходивших каждые четыре года. Там его с почестями принял сам царь Эгей. Андрогей легко победил во всех соревнованиях и покрыл славой имя Крита. Упиваясь своими победами, Андрогей решил задержаться в Афинах, и вскоре весь город говорил о нем как о жутком пьянице и знатном хвастуне. Благодаря этим качествам он сдружился с сыновьями Паланта, младшего брата Эгея, всеми правдами и неправдами стремившегося захватить трон. Напрасно Эгей старался уберечь своего гостя от опасного пути. Однажды ночью, позабыв всякий стыд, Андрогей явился во дворец и прилюдно пригрозил, что отнимет трон Эгея и отдаст его брату царя, чтобы палантиды могли унаследовать царство.
Эгей удалился, не сказав ни слова. На следующий день он вызвал гостя к себе.
— Я призвал тебя, — сказал Эгей Андрогею, который стоял перед ним с тяжелой хмельной головой, — чтобы попросить тебя исправить тот огромный ущерб, что нанес Крит земле нашей. Огромный бык, приплывший сюда с вашего острова, опустошил окрестности города Марафон. Если уж ты так храбр и силен — покончи с ним или возвращайся домой.
Речь шла о том самом быке, что вышел из моря на критский берег по просьбе Миноса и предназначался в качестве жертвы Посейдону. Долгий и странный путь проделал он, прежде чем добраться до Марафона, и столь сильна была живущая в этом звере жажда разрушений, что повсюду за ним тянулся кровавый след.
Даже похмелье не могло сбить с Андрогея спесь. Источая презрение, он ответил:
— Мне ли бояться быка, что лизал ноги моего отца и танцевал с моей матерью подобно теленку? Если уж никто из вас, афинян, не набрался храбрости убить его, придется мне это сделать.
Андрогей умер, пронзенный рогами марафонского быка, который, прежде чем добить царевича, измотал его бессмысленным бегом и поиграл с ним, как ветер играет с куклами Дедала. Когда забальзамированное тело царевича привезли на Крит, на острове объявили четырехнедельный траур. А потом началась война: Минос, давно искавший предлога, чтобы напасть на Афины, откуда должна была прийти погибель его царства, собрал критский флот и не пожалел ни серебра, ни золота, чтобы усилить его кораблями и наемниками с соседних островов. Затем армада отправилась к Коринфскому перешейку.
Перед тем как отправиться в путь, Минос в тронном зале держал совет с главами ахейских семей, когда двери распахнулись и в зал вошел одетый в боевые доспехи Главк. Царевич подошел к своему отцу и поклонился ему.
— Я прошу тебя взять меня в Афины, хотя бы простым солдатом. Мой долг — сражаться вместе с твоими людьми.
Главк к тому времени сильно вырос и во многом напоминал Андрогея.