В общем-то, это последнее, что удалось узнать об этом.
Поиска по Свиридову в городе Полтаве проведено не было и ничего нового узнать не удалось. Впрочем, 25-я дивизия через несколько лет после описанных событий из Полтавы была убрана, стала кадровой и погибла при обороне города Севастополя.
Вероятность встретить ветерана довоенной службы из 25-й дивизии имелась, но была невелика.
Спрашивать у возможных сослуживцев по 7-й Самарской кавалерийской дивизии опять же не стали. Хотя, возможно, маршал Жуков что-то мог сказать о Николае Семеновиче. Или командарм С. В. Вишневский.
Итого перед проводящими расследование возник вопрос: как интерпретировать то, что получено и не получено, потому что никаких новых данных практически нет?
Итак, настал момент истины…
Материалы были переданы в судебную инстанцию, судя по подписям, и родилось такое определение:
Приговор Военного трибунала Харьковского Военного округа от 1 ноября 1937 года, определение того же военного трибунала от 1 ноября 1937 года, а также определение Военной коллегии Верховного суда от 29 декабря 1937 года в отношении Свиридова Николая Семеновича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, и дело производством прекратить в части статьи 54–13 УК УССР за недоказанностью, а по статье 54–10 часть 1УК УССР за отсутствием состава преступления.
Председательствующий.
Члены.
Текст, кстати, в виде копии от руки.
Итого Свиридов невиновен, и рассказ можно завершать.
Что автор и сделает, немного пройдясь по реабилитаторам.
Что за «вновь открывшиеся обстоятельства»? Этим термином часто пользовались при реабилитации осужденных участников «военно-фашистского» заговора. Коли Тухачевский и его группа признаны невинными в оном заговоре, которого теперь уже и не было, тогда не виноваты и осужденные за это другие военнослужащие. Поскольку влезать в детали, очевидно, было недосуг, то, скажем, работники артскладов № 27 и 72 реабилитированы. А то, что они устроили на артскладах, а также изнасилование работниц женского пола (начальник склада № 72) – это уже как бы не считается, потому переквалификации дела в 193 статью за воинские преступления или иные статьи не будет.
Все довольны, кроме истины.
Здесь же нет такого привходящего обстоятельства. С большой натяжкой за него можно принять то, что свидетель Кочетов заявляет, что НКВД в 1937-м не допрашивался.
Но возникают другие вопросы.
Тогда как свидетель Кочетов рассказал все то же самое в 1967 году, что и в 1937 году? Ему-то дело Свиридова явно не показывали? То есть, если обойтись без магии, уполномоченный Кугно как-то провидел, что свидетель скажет через тридцать лет?
И, если взглянуть на подписи свидетеля 1937 и 1967 года, то обнаруживается, что Кугно артистически подделал их?
Когда счесть, что 72-летний человек не все помнит, все становится на свои места. И, кстати, то, что он лучше помнит события 1918 года, чем 1937 года – это тоже укладывается в известный закон Рибо.
Никаких других обстоятельств, открывшихся в 1967 году, в деле нет – не считать же ими архивный запрос или не отраженные, но явно имевшиеся бесполезные попытки найти свидетелей еще?
У меня нет претензий, что следствие 1967 года не докопалось до Жукова и Вишневского, хотя поиск по городу Полтаве явно напрашивался, но вновь открывшиеся обстоятельства, которых нет?
Теперь о недоказанности обвинения по статье 54–13.
Мое скромное знакомство со следственными практиками говорит, что не все дела к моменту ареста обвиняемого абсолютно однозначно доказывают его вину. Она зачастую доказывается после ареста. Потому что и бумаги приходят позже, данные экспертизы тоже требуют времени. Немаловажен и такой неявный фактор, как давление на подследственного обстановки ареста и следствия. Наконец, и у свидетелей охотнее развязываются языки, когда они знают, что подследственный сидит под замком и сидеть будет до суда. Ведь не все дела касаются «мирного» обвинения в неплатеже алиментов, есть и более опасные субъекты, способные угрожать свидетелям. Возможно, это разрушит некоторые хрустально чистые представления у читателей, извините за трещины в хрустале.
Ибо так и есть. Автор однажды был привлечен в качестве свидетеля на задержание воров, укравших при содействии охраны восемь мешков муки. Пойманные на горячем, они без всякого давления рассказывали о своем преступлении, о помощи охраны предприятия в этом деле и готовы были сообщить обо всем без дополнительного толчка. Рты у них прямо не закрывались.
Попозже, к суду, явно получив консультацию, они уже стали рассказывать, как все понимают, уже кое-что другое.
Другой пример. Наркоман в компании такого же, как он, собрал наркотикосодержащее сырье, и на кухне стал его готовить для своих удовольствий. Собственно, это то, что он делал почти каждый день. На этом месте появились оперуполномоченные и повязали его.
В РОВД он рассказал, что да, вот он сел в машину, поехал в поля за городом, собрал растение, привез домой, при помощи друга стал готовить и тут ему помешали.
Это был честный рассказ, и именно так и было.
Но со временем его также просветили, что машина его мамы, на которой он ездил в поля, таким образом является орудием преступления и может быть конфискована. Приготовление наркотика в компании – это уже отягощающий момент, то бишь групповое преступление.
В итоге родилась другая версия, что он купил сырье, у неустановленного лица возле своего подъезда, убрав таким образом сбор и перевозку сырья из обвинения, далее товарищ уже не помогал готовить наркотик, а просто ждал его, пока он закончит, и даже не помогал, лишь только сидел на табуретке и рассказывал анекдоты. Итого из букета правонарушений остается только одно.
Он с удовольствием бы отбрыкался и от приготовления наркотика, но просто никак не получалось.
Вот для чего иногда нужен арест – для того, чтобы получить правдивые и не измененные на нужный лад показания.
Для чего нужно признание подсудимого в преступлении? Не только для получения «палки», то бишь достижения следствия и прочих органов. Не всегда существуют неопровержимые улики, позволяющие уличить преступника, даже если он запирается, и адвокат костьми ложится за него.
Это хорошо получается только в сериалах вроде «Кости» или «CSI» – задействовали некий плазменный фетопротеизатор и вуаля – на тщательно протертом пистолете не сохранилось отпечатков пальцев, стертых убийцей, но остались следы отрыжки, которые трудами Института криминалистики Среднего Техаса однозначно определяются как свойственные только ему и больше никому другому! Потрясенные присяжные, хоть и ничего не поняли, но голосуют за виновность, порок наказан, добродетель торжествует – до будущего сезона, когда по сценарию это оспорят.
В реальности все куда хуже, и с Шерлоками Холмсами, и с тахионными инвертизаторами в лаборатории.
Поэтому атмосфера судебного разбирательства и предыдущего пребывания в следственной тюрьме тоже помогает признаться. Скажем, во время перепалки в суде даже крайне осторожный преступник способен сказать лишнее. Это и в сериалах многократно обыграно, но и в реале встречается, так как довольно много народу таковы, что чем больше говорят, тем меньше следят за речью. Так что нужно дать возможность только болтать без помех и ждать, когда он проболтается.
Есть и еще причины, но признание преступника – вещь ценная и до сих пор.
Почему я считаю это определение некорректным?
1. Николай Семенович признался в том, что он служил в карательном отряде и в какой-то мере участвовал в истории с отрядом Подтелкова и подавлении восстания иногородней слободы Чистяково.
Он заявлял, что лично никого при этом не убивал и не бил. Просто участвовал.
А вот это уже кое-что. Чтобы карательный отряд делал свое дело, нужно участие многих – кто-то арестовывает и сгоняет, кто-то казнит, кто-то стережет покой палачей, чтобы они действовали без помех. То бишь Николай Семенович дважды был соучастником преступлений палачей. Даже поверим ему – пусть не как палач, но как пособник.
Еще раз напомню про меру наказания по тринадцатой части, она одна. Она же высшая.
А тут это происходит дважды и в одном случае казнь над ВОСЕМЬЮДЕСЯТЬЮ СЕМЬЮ человеками, а за массовое убийство и наказание выше, даже если он «просто пособник, просто-напросто».
Этот скромный итог прошел мимо внимания судебной инстанции.
2. Уже помянутые мною ДВА признания в своей вине. Причем второе в форме: «в предъявленном мне обвинении я целиком виновен».
То есть в судебном заседании он признает свою вину полностью, то бишь в расстреле, получается, тоже.
3. Он отрицает огульно слова свидетелей о том, что участвовал в расстреле, причем об этом утверждал, что свидетели предвзяты.
4. Выше приведены многие показания, из которых только одно говорит, что ничего об участии Свиридова не знает. Свидетели часто не знают Свиридова как Свиридова Николая Семеновича, но знают, как Кольку-кадета. А вот тождество этих двух лиц даже Свиридовым не опровергнуто.
5. Еще есть показания человека, который не опознал Свиридова по фотографии. Увы, такое бывает. Некогда опознавалась фотография времен войны – изображен ли на ней генерал Елисеев или нет. Стороны даже эксперта задействовали для подтверждения, и он сообщил, что таки Елисеев. А позже нашлись другие фотографии из серии, из которой стало ясно, что это не генерал Елисеев, и даже вообще не генерал, хотя несколько похожий на него человек.
6. Сам же товарищ Свиридов неоднократно признавался и уличался во лжи, потому его показания не должны приниматься как абсолютная истина.
Поэтому «Определение» как минимум недостаточно обосновано в части решения по статье 54–13.
Но как бы то ни было, а решение состоялось. Колька-кадет может торжествовать, если есть чем это сделать.
Кстати, читатели могут оценить две юстиции.
А. Юстиция хутора Пономарев – группа лиц посидела ночь и решила, что красногвардейцам-подтелковцам не жить. Не исключено, что при помощи табака и алкоголя.