– Тебя бьют, ты падаешь, а потом опять поднимаешься и идёшь, хотя туда совсем не надо идти. Ты идёшь до конца, каким бы ни был этот конец, и ничего не делаешь наполовину. Это хорошо. Что толку в недосказанности? Главное, что всегда поднимаешься! А значит, никогда не сможешь по-настоящему упасть.
Так я пыталась подбодрить себя, сидя на заднем сидении старой разбитой машины, которая тряслась на каждом камне. И, подпрыгивая, я чувствовала так, словно у меня не осталось ни одной целой кости. Именно поэтому в глазах моих стояла вязкая противная жидкость.
На вокзале в платном, а потому чистом зале ожидания, устроившись в мягком кресле, под надсадную трескотню сломанного телевизора, я пыталась собрать во что-то целое свою разбитую жизнь. Вроде бы чего-то ждала, жила, к чему-то стремилась, а в результате – ни квартиры, ни дома, ни семьи, ничего… Ничего, кроме жалкого плана действий, не способного подбодрить даже бродячую собаку… ошиваться у друзей, снимать квартиру, и снова искать то, что невозможно найти…
Утром я была настроена более оптимистично. Переступив порог офиса с чемоданом в руке.
– Вы уезжаете в командировку? – недоуменно вытаращился охранник (ещё бы: в данных обстоятельствах командировка означает сбежать, а если я сбегу, все они останутся без работы)
– Нет, я никуда не еду. Это просто так.
На его лице все ещё было недоумение, поэтому я выпалила(как последняя дура):
– Я развожусь с мужем и ушла из дома, поэтому чемодан.
Охранник покраснел и пробормотал извинения, а я, глупо улыбаясь, прошествовала в кабинет. Хороша директор фирмы, болтающая о личных делах с охранником! Надо заканчивать это нелепое мальчишество и становиться серьёзней. Женщине, способной решительно и бесповоротно уйти от мужа, серьёзность к лицу.
И был день, в который я успела совершить много дел. Позвонить Галине и договориться, что несколько дней поживу у неё. Найти несколько подходящих вариантов квартир (я собиралась посмотреть их в выходные). И провернуть по работе столько, сколько не делала в обычных обстоятельствах за неделю. В четыре часа секретарша передала, что меня спрашивает по телефону мужской голос. Я взяла трубку.
– Наталья, я решил дать тебе последний шанс одуматься и вернуться полюбовно домой.
– Я не твоя студентка и ты не принимаешь у меня экзамен.
– Да хоть послушай себя со стороны! Ты же сумасшедшая! У тебя шизофрения! Необходим доктор!
– Если я сумасшедшая, зачем ты звонишь?
– Звоню потому, что всё-такитебя люблю. И надеюсь, что, когда ты одумаешься, мы сможем быть вместе.
– Не тешь себя иллюзиями. Этого не будет. Никогда.
– Хорошо. Раз так, послушай, что я скажу. Я думал всё утро. И сейчас я собираюсь выйти из дома. У меня есть два направления. Я могу поехать к тебе на работу, это первое. Но я могу выбрать и второе. Так что решать тебе.
– Знаешь, по-моему, это тебе необходим доктор!
– Если ты сейчас скажешь, что готова мириться, я немедленно еду к тебе. Но если ты откажешься вернуться домой категорически, я выберу второе.
– Не могу понять, чем ты мне угрожаешь. Поэтому – пошёл к черту!
– Этотвоё последнее слово!
– Разумеется! Пошёл к черту и как можно на дольше! Я не собираюсь тебя видеть! И чем мириться с тобой, лучше утоплюсь!
– Ладно. Ты сама выбрала свою судьбу.
В трубке раздались короткие злобные гудки, и я недоуменно уставилась на белый аппарат телефона. Что это было? Чем он угрожал? Чушь какая-то! Полная нелепость! Я не поняла ничего из его слов! Чем он мне угрожал? Что он может сделать? Или на почве потрясения он действительно съехал с ума? У меня не было времени ломать голову. В конце рабочего дня я захватила чемодан и отправилась к Галине.
Ещё в прихожей я обратила внимание на её растерянный вид.
– Что-то случилось?
– Да, в общем… Понимаешь… сначала я не хотела тебе говорить… Но лучше, если ты будешь знать…
– Не тяни! Этот кретин, мой бывший супруг, явился сюда?
– Твой муж? Нет. Тут совсем другое… буквально полчаса назад у меня были из милиции… Следователь по фамилии Никитин. Кажется, капитан.
Чемодан грохнулся на пол.
– Но зачем он к тебе приходил? Почему именно к тебе? Что он хотел?
– Он спрашивал, правда ли, что в ночь на такое-то число ты провела у меня в квартире. Я сказала, что да, правда. И тут… ты меня извини… но поступить иначе я не смогла…. Он спросил, в котором часу ты пришла и я сказала… я сказала, что в три ночи….
– Ты это сказала?
– Да… что у тебя была важная деловая встреча и что ты пришла около трёх… Я не должна была этого говорить, наверное… Но он такой хитрый, он из меня буквально вырвал… я испугалась…
У меня похолодели руки.
– Ничего страшного. Раз сказала – что поделаешь. Вопрос в другом: откуда он узнал, что ночь убийства Ольги я провела именно у тебя?
– Убийства? – взвизгнула подруга. – Какого убийства?!
– Этой ночью убили мою компаньонку, Ольгу. Откуда он узнал, что я была у тебя?
– Наверное, ты сама сказала…
– Нет. Я ничего не говорила. Если только…
Мною овладели самые плохие предчувствия. Галина растерянно уставилась на меня.
– Ты её убила, Наташа? У тебя такой характер… Ты можешь…
– Нет. Жизнью тебе клянусь – не я!
Я не знала, верит она или нет, но видела, что она слишком напугана появлением в доме милиции и собирается выставить меня за дверь. Я не собиралась злоупотреблять её терпением, поэтому дала себе слово, что найду квартиру в ближайшие несколько дней. И ещё одно слово: утром найти хорошего адвоката и с помощью каких-нибудь связей положить конец этим преследованиям. И обязательно позвонить Рыжику (я не заметила, как мысленно назвала его, самого любимого на этой земле, так, как называла в далёкие-далёкие годы прежде – Рыжик), и быть уверенной в поступках, и ничего не бояться, я…
Галина постелила мне на диване. Я легла в чистую, пахнувшую травами постель. Все тело болело, и я знала: эту ночь я не буду спокойно спать. Я не смогу заснуть, даже если до рассвета стану считать глупых и никому не нужных (как я) овец.
Боль. Слепящий колодец, по гладким стенкам которого я скатываюсь вниз, не чувствуя ног. Боль пульсирует, рвётся, жадно желает жить, прожигает плоть раскалённым дыханием обнажённых нервов. Только боль…. Больше ничего нет. Разве что пятно, на котором пульсируют и дрожат смутные, неясные тени… Сколько мне наложили швов? Насколько это до боли осталось в моей памяти… Я помнила всё: каждый шов и свою кровь, ещё до погружения в бездну разлившейся дурноты, где выступал отравой и мутью сам воздух. Где они были, эти швы? Мысли блуждали в слепящем колодце боли, в туманящей дурноте… Их невозможно собрать. Слишком быстрые, они проскальзывали сквозь мои изломанные пальцы.
Дурнота означала, что мне всё-такидали наркоз. Там, несколько часов назад, вместе с болью были надрывные голоса, в сверкающей чистым кафелем операционной. Несколько рваных, грубых, проникающих сквозь мышцы и вены в самую сокровенную сердцевину сверкающего колодца боли, уничтожающей и мысли, и глаза… Визгливые… особенно визгливый один. Женский.
– Вы что, из ума выжили? С чего вдруг я буду ей давать? Вы не понимаете, сколько стоит одна ампула? Я могу вам это сказать! Это средство у нас получают не все пациенты! Только очень состоятельные, способные заплатить. А вы хотите, чтобы я ей бухнула целую ампулу! Просто так! Мало того, что вы привозите мне по ночам всякий сброд, так ещё требуете, чтобы я делилась наркозом? Ничего, вживую зашьют! Тоже мне барыня! Пусть сдохнет, на том свете будет лучше, чем в тюрьме! Я вашим уголовникам бесплатно давать наркоз не буду! И нечего мне тыкать в лицо всякими бумажками!
Голоса, топот ног…Слепящий колодец… Всёниже и ниже…
Я отдавала отчёт, что открываю глаза. Я понимала, что медленно, постепенно прихожу в себя, возвращаясь оттуда, откуда не возвращаются. Меня преследовал страшный тошнотворный привкус. Сильно тошнило, буквально выворачиваянаизнанку. Раскалывалась голова. Перед глазами всё плыло. Я не могла различать ниместа, где нахожусь, ни человеческих лиц. Только смутные пятна, тени, посреди слепящего колодца боли. Постепенно тени концентрировались, приобретая неясные очертания. Я отчётливо видела две. Пятна, приближавшиеся всё ниже и ниже. Если быя была в нормальном состоянии, если бы у меня не отходил наркоз, я сказала бы, что они вошли в комнату. Снова начинали преследовать голоса. Все слова яразбирала отчётливо.
– Извините за маленький инцидент, – сказала одна тень, посветлей, – она будет наказана. Произошло недоразумение, она просто не подумала….
– Ничего страшного, – перебила тень потемней, – скажите лучше, жить будет?
– Будет! Обязательно будет! С ней ничего страшного. Ей повезло. Несколько сантиметров ниже, да удары посильней – иразрезали бы весь живот из-за травмы поджелудочной. А так ничего страшного, обойдётся. Ушибы, синяки да несколько небольших швов. Швы, правда, глубокие, но жить будет.
– Жаль. На её месте лучше не жить.
– Так серьёзно?
– Лет пятнадцать. А условия, сами видите.
– Извините… Если это не секрет, что она сделала?
– Убила двоих человек. Пятнадцатьлет дают только за убийство.
– Такая молодая, красивая…Что с нею произошло?
– Знаете, как это бывает. Оказалась не в тот час не в том месте. Скажите лучше, долго ей здесь?
– Дней пять. Швы снимают на пятый день. Но уже через несколько часов сможет двигаться. С нейбудет охранник?
– Постоянно! Вы даже не представляете, что мне будет, если она сбежит! Не бомжей ведь прибила. А раньше выписать нельзя?
– К сожалению, нет. Швы снимают только на пятый. Если раньше – ничего хорошего не выйдет.
– Когда она придёт в себя?
– Я думаю, уже пришла. Слушает внимательно наш разговор и делает вид, что спит.
Тени наклонялись всё ниже и ниже. Голос был приятный, молодой – у той тени, что была посветлее. Второй же голос показался мне знакомым…
– Красавица, открывай глаза! Хватит прикидываться!