о-английски болтать, многое прояснилось. С шестнадцати лет они с братом на своих хлебах. Без звонка к родителям зайти не могут.
– Вот это да-а-а! – А мы своим детям да внукам последнее отдаём. Бывает, и не надо, так в зад пихаем. Тоже крайности, конечно…
– Что говорить, разный у нас менталитет! После такого отдыха на океанском побережье одного каждый раз хотелось – недельку в нашем диком русском лесу вдвоём с мужем пожить да в себя прийти.
– До сих пор с ними знаетесь?
– Нет! Поссорились из-за фильма одного. Они всё с собой кинокамеры возили. И фильм этот мне показали. У меня слёзы градом! Всё житьё-бытьё наше в таком свете представлено! Старушки, что перед подземным переходом на коленях стоят, уткнувшись лбом в грязную заснеженную землю, транспортные пробки в часы «пик», неубранные помойки городских дворов и эти вот железнодорожные станции…
– Видно, душа горела плохое высветить. Всё не могут они победы нашей простить!
– Вот, вот! Хоть вы, говорят, и выиграли эту войну, а о простом человеке заботиться не научились. У нас, говорят, в Германии таких богатых людей, как у вас новые русские, в помине нет! Куда ваши правители смотрят?! У моей жены, говорит, пенсия в десять раз больше чем твоя зарплата. А она, мол, у меня без высшего образования, в школе убирает. На это смолчала. А чем тут крыть будешь?
– Им бы о наших пенсиях рассказать!…
– И об этом спрашивали. Как услышали про сто долларов,
загорланили, руками замахали. Мол, быть такого не может! Невозможно человеку на такую сумму месяц прожить! А как, мол, счета оплачивать?! Жильё, газеты, свет, телефон, лекарства!.. Понимаю, во многом, конечно, правы, но фильм этот простить им не могла. Слёзы мои увидели – оправдываться стали, мол, куда от реальности денешься? Это, говорят, документальные кадры! Мы, мол, всё это своими глазами видели!
– А Вы? Что Вы на это сказали?!
– А что тут скажешь?! Красота, говорю, в глазах любящего! Я бы другой фильм о России сняла. Петродворец с его фонтанами, наши дачи, что в цветах утопают, купола Кижских церквей в золотой оправе одуванчиков, и, в конце концов, наши русские столы, накрытые для гостей… Им в гостеприимстве с нами не тягаться! После фильма этого не приглашала больше, хоть долго потом ещё меня на Новый Год и Рождество поздравляли. Уж больно хотелось им нашу Сибирь посмотреть. Не решилась. Тяжело с ними спорить. Не найти ответа на многие вопросы. А они, знаете, какие въедливые да дотошные! Ну, как им объяснишь, почему для иностранцев у нас билеты в несколько раз дороже. Или: увидят на киоске табличку: «Перерыв на десять минут» – у них сразу лица вытягиваются. «На десять минут, с какого и по какое время?!». Наш человек на это и внимания не обратит, к другому киоску кинется, а у пунктуальных немцев от этого, как молодёжь сегодня говорит, «крышу сносит»!
И, махнув рукой, уткнулась глазами в журнал. Пар вышел. Продолжать разговор на больную тему сил больше не было.
И только впечатлительные колёса долго ещё не могли успокоиться. «Вот-это-да! Вот-это-да! Вот-это-да!».
Купе шестое. «Любовь зла!..»
На нижних полках копошатся и шуршат пакетами старик со старушкой. Разворачивают на столике свёртки с едой. Тут и яйца вареные с огурчиком солёным, сало домашнее, отварная курочка, бутерброды с селёдочкой. В нос так и бьёт запах соблазнительной снеди. Две женщины на верхних полках разом зашевелились. У одной в глазах такая беспросветная тоска, словно мчит её поезд не домой на север, а на край света, откуда нет никому возврата, по крайней мере, в день вчерашний. Лежала, как мёртвая, отвернувшись лицом к стене, почти сутки. Старики поглядывали на неё с тревогой. Другая, что постарше, причём прилично, лет на пятнадцать, с какой-то затаённой завистью разглядывая красивый южный загар попутчицы, не может сдержать любопытства.
– В какой стране отдыхала?
– В Турции.
– Понравилось?
– Очень!
– Турки красивый народ! В фильмах-то посмотришь!.. Ох, и темперамент! Говорят, наших белокурых девчонок жуть как любят!..
Молодая женщина вспыхивает, стыдливо отводит взгляд в сторону, будто уличили её публично в чём-то неблаговидном. Прячет золотые пряди вьющихся волос под заколку. Берёт в руки журнал, чтобы спастись от ненужного ей разговора, но соседка не унимается, всё пытается зацепить крючком откровения. И это ей удаётся.
– Моя знакомая в прошлом году из Турции вернулась и сразу с мужем развелась. Так в турка влюбилась, что голову потеряла. В жизни, говорит, такого счастья не испытывала. Больно ласковый кавалер попался…
– А муж что ж, плохой был? – осторожно спрашивает попутчица.
– Кто его знает! На вид приличный такой. Не пил, не курил, с мальчишками занимался. Двое парней у них было. То, глядишь, на лыжах с ними идёт, то на рыбалку тащит… Ей тоже во всём помогал, и в огороде, и по дому. Да и был бы плохой, так на курорт одну не отправил. Нарядов ей летних перед поездкой напокупал, в вагон, как королеву, усаживал. Прощаясь, обнимались, миловались. А вот видишь, как получилось!
– Ну, а дети с кем остались?
– К свекрови отправила. Та в ней души не чаяла! «Наташечка наша!» –
иначе и не звала.
– А как муж узнал про её роман?
– Да как!…Сама во всём и призналась. Глупая! Кто за язык тянул?!
Муж среди ночи встал и ушёл. Теперь вот детей одна воспитывает. На минуту ума не хватило! Хотя, что осуждать?! Любовь, говорят, зла!…
– Ну, а мужчина тот, он-то что? Не приехал к ней?
– Какое там! Она сама к нему полетела. А он уж с другой крутит! Мало, что ль, там отдыхающих! Нашего брата на все возрасты и вкусы хоть «пруд пруди».
– Что Вы так про нас, женщин!…
– А что, не так, что ли?!
– Сами-то никогда в других мужчин, кроме мужа, не влюблялись?
И даже этот вопрос в лоб ничуть не озадачил неугомонную на общение
соседку.
– Некогда было! Муж у меня инвалид. Семью тянула. Две старшие
дочки, сынишка младшенький. Пока всех растила!.. А потом, оглянуться не успела, как внуки пошли. Опять бабушка нарасхват. Не до курортов!
– Ясно! Сильных чувств испытать не довелось, потому в любовь не верите.
– Ты про знакомую мою? Э-э-э! – повела головой она. – Какая там любовь! Сексуальная распущенность, если хотите… А любовь, вот она! – и кивнула на старика и старушку, что сидели на нижней полке, тихо и степенно обсуждая какие-то свои семейные заботы. Он нежно гладил её худенькую руку, она в ответ благодарно ласкала его взглядом. Потом, заботливо поправив воротничок его рубашки, прильнула щекой к высокому плечу.
Некоторое время обе женщины молчали, с интересом наблюдая за стариками.
– Я тоже своего мужа только сейчас по-настоящему ценить стала. Раньше всё какие-то претензии вынашивала, всё себя лучше считала. А теперь, так его жалею. Случись что с ним, не пережить! Уж тридцать три года, как женаты. Моя мама, бывало, на этот счёт шутила: «К половику и то привыкнешь!». Кажется, что знаю его лучше, чем саму себя. Все мысли по взгляду читаю. Да и не только… Он палец прищемит, у меня всё нутро заледенеет. Вот что это, а?! Давно уж меж нами ничего интимного нет, а виском, вот так вот, к его груди прижмусь, – снова кивнула она на стариков, – и так легко, так спокойно сделается, все проблемы, как вода в песок, уходят. – Добродушно улыбнулась. Понизила голос. – Не сердись на меня за то, что я тебя так, холодным душем!.. Приедешь домой, мои слова вспомни. На пользу пойдёт!
Загорелая попутчица взглянула на часы, встрепенулась, ловко и быстро спрыгнула с полки, стала собирать вещи. Уже одевшись, поблагодарила всех за компанию и подмигнула соседке:
– Доброго пути Вам! И всё-таки любовь зла!..
Та усмехнулась, помахала в ответ и перевела задумчивый взгляд в окно.
Колёса злорадно мусолили попавшую на стальной язык фразу: «Лю-бовь зла!.. Лю-бовь зла!.. Лю-бовь зла!..», будто поддразнивали кого-то.
Купе седьмое. «Казачка»
На этот раз у меня в соседях мальчик лет шести. Так и мельтешит перед глазами. То к окну протиснется, то под стол заберется, то на железной лесенке, что на верхнюю полку ведёт, повиснет. Таких шустрых давно не встречала, хоть в школе работала много лет. На личико смазливый. Больше на девочку похож. Ростика небольшого, круглолицый. Светло-карие глаза формы берёзовых листочков. Куда-то едет с бабушкой. Та выглядит очень моложаво. Худенькая, но крепкая. Быстрая, но не суетливая. Все делает четко и уверенно, под зависимость чужих взглядов не попадает, будто и нет вокруг никого. Завидное качество! Раскладывает вещи, переодевается во что-то более удобное для дальней дороги. Знакомиться со мной не торопится. Всё внимание на ребёнке.
– Смотри, Васик, не упади!
– Баба! Я на верхнюю полку хочу!
– Там не наше место.
– Ну и что! Я хочу! Попроси тётеньку пересесть!
– Разрешите вы, этому баловню, часок на вашем месте полежать. Он у меня такой непоседа. «Хочу! Хочу!» – шутливо передразнивает она мальчика. – Я вашу постель сверху своим одеялом накрою.
Она не спрашивает, только заявляет о своем решении. Я не возражаю. Ничего с моей постелью, конечно, не сделается. Ребёнок – святое дело. Спускаюсь на нижнее место. Мальчик по лесенке быстро взбирается наверх.
– По путёвке или на каникулы к родственникам едите? – осторожно начинаю разговор.
– К мужу переезжаю. Двадцать лет врозь жили. В разводе. Загулял, когда я второй дочкой беременна была. Ох, и хлебнула горя! А сейчас вот больной совсем. У него диабет, без инсулина не может. К тому же с сердцем проблемы, ноги гнить стали. Видно, долго не протянет.
– Простили, значит? Это хорошо.
– Простила?! Ну, уж нет! Не в моей натуре! Всё может женщина простить, только не измену. Двадцать лет его на крючке держу. Как только какая зазноба на горизонте появляется, я – тут как тут. Он той отворот поворот даёт. Всё-таки свои дети, свои внуки. А потом снова отставку даю и «под колпак» сажаю. – Заметив удивление на моём лице, добавляет: – А как с ними иначе?