знал!..». Она покачала головой: «Такой душевной муки, что испытала, и врагу не пожелаю!».
***
Открыла глаза. В незашторенное окно робко заглядывали по – северному голубые сумерки. В кухне муж, Алексей, смотрел телевизор. Прислушалась. Опять про этот теракт…в гостинице Hilton. Значит, всё-таки не сон…
Нащупала рукой на полу мобильник, набрала sms и отправила на номер Мустафы. «Как Самир?!». Через несколько минут с каким-то надрывным писком пришёл ответ: «Его больше нет!».
Долго лежала, не шевелясь, тупо глядя на то место, где на тёмной стене висела икона Спасителя. Перед мысленным взором раскинулось ночное небо, с непривычно большими звёздами. Они подмигивали ей, словно говорили: «Мы будем ждать тебя и через десять лет!».
В спальню вошёл Алексей. Не включая света, подошёл к дивану, присел, как к больной, на самый краешек постели.
– Вставай-ка, засонюшка. Посмотри, что в мире творится. А ты спишь себе, безо всяких забот! Опять эти теракты. Кстати, в Египте, откуда ты недавно прилетела. Больше не отпущу тебя одну никуда. Слышишь? – Провёл ладонью по щеке. – Да ты никак плакала?!
– Сон плохой приснился, – прошептала она.
– А ты его забудь, – как маленькую погладил её по голове. – И давай-ка вставай! Пойдём чаю попьём!
Она прильнула горячей щекой к его руке и с трудом выдавила из себя:
– Угу! Сейчас!..
Веселый поезд. Повесть в новеллах
Люблю дороги! И все равно, куда ехать. И все равно, каким видом транспорта. Лишь бы двигаться вперед. И чтобы менялись перед глазами пейзажи, ситуации, лица. Разговор с попутчиками всегда на редкость доверительный. Уж очень точно подметил это автор одной из любимых песен:
Давай с тобой поговорим,
Прости, не знаю, как зовут.
Но открывается другим все,
Что для близких берегут…
(Здесь и далее используются стихи из песни Олега Митяева)
Внимательно вглядываешься в глаза напротив и видишь чужие заботы, проблемы, радости, печали. И даже читаешь мысли… Стоит притихнуть, сделаться серой мышью, прикрыть невидимой завесой свой мир – и сразу на сцене жизни появляются яркие персонажи и ты становишься зрителем интереснейшего спектакля.
Чаще всего приходилось ездить на поезде, в студенческую пору. Старались достать билеты не на почтово-багажный, а на «веселый», то есть скорый поезд. Выражение «Время – деньги» было в обиходе уже и тогда. Скорые поезда были всегда переполнены, место доставалось лишь на боковой полке. Как правило, боковые места и освобождались быстрее. Это позволяло переходить из одного купе в другое. Колеса весело отстукивали свой излюбленный мотив. И мир вокруг жил радостным ожиданием перемен. Потому что впереди – праздник, либо выходной, в юности это почти одно и то же. Интерес к студенту небольшой. Зададут пару ничего не значащих вопросов:
– Домой едешь?
– Угу.
– На праздник?
– Ага.
– Где учишься?
На третий вопрос, как правило, уже не ждут ответа. Потому как, какая кому разница –«где»? И вот тебя оставляют в покое, ты – зритель в живой темноте зала. И занавес поднимается. Даже сейчас, спустя столько лет, детально вспоминаются многие дорожные истории. Будто услышаны они были не тридцать лет, а несколько дней назад.
Купе первое. «Сваха»
На вид ей было лет сорок пять. Нам, двадцатилетним, в ту пору это казалось очень много. Вместе с сумкой и чемоданом женщина внесла с собой в купе столько шума и суеты, что все пассажиры разом зашевелились, задвигались, словно попали под какую-то взрывную волну. Бойкая попутчица махала кому-то в окно, посылала воздушные поцелуи, немыми знаками давала мужчине за окном последние «ценные указания». Было видно, что в ней, как в хорошем вине, бродят организаторские способности. Таких людей обычно тяготит людское молчание. Их хлебом не корми, дай всех познакомить и объединить общей темой разговора. Как только платформа стала медленно уплывать назад, все обернулись на ее громкий голос:
– Ну что? Так и будем всю дорогу молчать? Давайте знакомиться. Меня Тамарой Петровной величать. Еду к сестре в гости. Мужика своего, – она небрежно махнула рукой в сторону окна, – не взяла. Три дня подряд отпил. Пусть просыхает. А ты, бабуленька, куда путь держишь? – обратилась она к круглолицей старушке, которая стеснительно разглаживала на коленях свой парадно-выходной сарафан. – К дочке, небось?
Та, радушно улыбнувшись, кивнула. И на щеках заиграли ямочки.
– Хорошее дело. Дочь-то, она всегда к матери ближе. А, папаша, видать, к сыну? – Перевела она стрелку разговора на строгого худощавого старика, что сидел напротив. Тот тоже охотно поддакнул.
Тамара Петровна по-свойски, без церемоний, называла всех на «ты». Людей в купе это, видимо, не задевало. Ну, хочет человек к тебе поближе быть, на одну ступеньку с тобой встать, пусть потешится. Всё равно скоро выходить. В малом пространстве общественного транспорта, хочешь не хочешь, а боками обтираться друг об друга приходится.
– И тоже, видать, один живешь? – в упор, с нескрываемым интересом, разглядывала она старика.
– Один, дочка, один, – посетовал тот. – И видно было, что обстоятельство это его волнует.
– Одному худо! – сочувственно вздохнула Тамара Петровна. – Годков-то тебе, вижу, много, но ты еще о-го-го! Вон, какой взгляд острый! – игриво подмигнула она старушке. – Орел, да и только!
Дед, польщённый похвалой, довольно погладил усы. А усы у него были чапаевские. Не усы – усищи! И это тоже не ушло от внимания Тамары Петровны.
– Тебя, папаша, поди, Василием Ивановичем зовут?
– Угадала. Прямо в самую точку! – искренне удивился старик.
– Работа у меня такая. Зав. клубом работаю, взгляд на людей намётан. Я и бабулю сейчас вычислю…
Старушка, готовясь к эксперименту, на всякий случай, поправила на голове штапельный платок, выправляя из-под него пухлые щеки.
– Марией Ивановной будете?
– Почти так, – удивленно кивнула та. – Только не Ивановна, батюшку маво Михаилом звали.
– Вы что, с одной деревни? – дотошно пытала их словоохотливая попутчица.
– Нет, нет, мы с ним не знакомые, – торопливо, словно испугавшись чего-то, сказала бабулька.
– А зря! – будто только этого и ждала Тамара Петровна. – Смотрю на вас – душа радуется: какая бы пара была! А? Или не так?
Дедуля усмехнулся, подкрутил кончики и без того острых усов. Бросил оценивающий взгляд на бабульку. Та вспыхнула и повела плечами. Интрига завязалась. Всеобщее внимание устремилось на новоиспечённую «сваху». Публика ждала развития событий. И женщина быстро вошла в роль.
– И то, правда, что по одному пропадать? Внуки, поди, уж выращены. Дети – отрезанный ломоть.
– Что верно – то верно, – согласился Василий Иванович. – У меня уж правнуков пруд пруди! Да и пра-пра есть, чего греха таить! Мне уж годков-то знаете сколько?
– Мужчине можно свой возраст сказать, – разрешила сваха. – Житейский опыт – мужское богатство.
– Я пожил. Девятый десяток уже. Всякого на своем веку видывал.
Тема разговора старику явно нравилась, как и сама бабулька, что так и пышила теплом да мягкостью. Круглое улыбчивое лицо её разрозовелось от давно забытого внимания к собственной персоне. Ей тоже не терпелось вступить в разговор.
– Я тоже прабабка давно.
Тамара Петровна, будто, только этого и ждала. Зацепив стариков за живое, круто взяла «быка за рога».
– Супруга-то умерла давненько, Василий Иванович?
– Да уж лет семь как. Инсульт случился. Картошку окучивала. Ой, она у меня и работящая была…
– А у маво хозяина – инфаркт. За дровами ехал… Четыре зимы уж как без него, – горько запричитала бабулька.
– Ну и забудем о плохом, – быстро подытожила сваха. – Пусть земля им пухом. А живым о живом думать надо. В своём домике так и живешь? – участливо посмотрела она на взбодрившегося деда.
– А где ж еще? И коз держу. Молоко, оно надо. Курей шесть штук. Собака, кот – словом, хозяйство.
– На кого ж всех оставил?
– Сосед обрядит, договорились.
– И у тебя, бабуль, скотинка имеется?
– Не! – как от назойливой мухи, отмахнулась та. – Как сам-то помер, распродала всё. Грядки есть. И картошку, и лук, и клубнику сажу.
– Клубника – баловство, – поднял на неё колючую бровь дед.
– Ну, не скажи! – ласково сняла неловкость с его категоричных слов Тамара Петровна. – Ты просто блинчиков с клубничным вареньем давно не едал, Василий, свет, Иванович!
Тот промолчал. Снова выглянул на бабулю. И глаза оживились еще больше. Расправил плечи «аксакал», заводил острым носом. Бабуля зарделась и тоже украдкой на деда – зырк да зырк!
– А дети-то не против будут, коль сойдётесь? – хитро прищурилась Тамара Петровна.
– А чего им? Кому мы нынче нужны? Им – гора с плеч! Заботы поубавится, – первым откликнулся дед.
– А твоя доченька, Мария Михайловна? К себе, небось, зовёт, с правнуками нянчиться?
– Не-е-е! – покачала головой бабулька. – Места у них нету. Квартира двухкомнатная. А правнуки в детский сад ходят. Там с ними много занимаются. Оба английский учат. Я к ним на праздник только, навестить…
– Чья станция раньше? Кому первому сходить? – умело вела своё дело сваха. – Дочка-то, бабуль, где живёт?
– В городе.
– А твой сын, папаша?
– В районном центре. Часа два до города не доезжая…
– Торопиться надо! – потёрла ладони Тамара Петровна. – У кого бутылочка винца имеется? Обмыть это дело надо!
Бабулька стала рыться в котомке.
– Вот, попробуйте! Винцо-то я своё делаю. У меня кустов много. Смородиновое.
В протянутых руках вмиг появились стаканы, словно соседи по купе только и ждали угощения.
Дед крякнул, расправил усы, выставил углом локоть, как заправский военный. Ждал слова свахи. И та не растерялась.
– Стало быть, по рукам! Обменяйтесь адресами, поговорите с детьми и, Василий Иванович, засылайте сватов. Ну, вот и тост созрел: за «рукобитье»!
Закусив печеньем, сваха собственноручно принялась записывать адреса. Выводила буквы отчётливо и крупно: «Орлов Василий Иванович. Деревня Замогилье», «Филиппова Мария Михайловна. Деревня Погребище». Дед убрал адрес в потайной карман серого пиджака. Бабулька спрятала блокнотный листок во внутренний кармашек хозяйственной сумки. Выпитое винцо подбило к откровению. Дед, поглаживая усы, принялся рассказывать о войне, о боевых подвигах. Молодёжь, от нечего делать, послушно внимала. Это распаляло рассказчика ещё больше. Бабулька умиленно качала головой. Старик держался гордо, старался почти не смотреть на будущую супружницу. А зря! Оставшись без внимания, та задремала. Пухлые губы её стали издавать какие-то булькающие звуки. Сморило, бедную, монотонной дорогой да сладким винцом. Дед, увидев это, замолчал, словно его заткнули. Соколиный взгляд потух, острые плечи обвисли, как рубаха на сломанной вешалке. Сваха беспокойно заёрзала на месте. Стала тихонько попихивать бабульку под круглый локоть. Но та, перекинув голову на другое плечо, выдала такие «трели», что молодёжь тихонько захихикала. Дед разом скукожился и тоже закрыл глаза. Видать, от стыда. Надо было как-то спасать ситуацию.