сердце болезненно сжалось.
– Ты смогла пробудить магию, моя девочка. Я не сомневалась в тебе.
Лепесток розы холодил ладонь, слеза скатилась по щеке.
– Я ее убила…
Джойс сделала шаг вперед и смахнула большим пальцем след от слезы, тихо прошептав, чтобы никто не услышал:
– Душа дриады была отравлена. Дай еще немного времени – и ее уже нельзя было бы спасти. Ты помогла, а не убила. Лишь сломленные души отправляются в Забвение без права перерождения.
Я прижала руки к лицу и закричала, задыхаясь от слез. Йенс встал и подошел ко мне, пытаясь обнять, но я отгородила его от себя крыльями, воссоздав плотный щит. Он начал о чем-то яростно перешептываться с Джойс, потом зарычал, и я услышала звук удаляющихся шагов.
– Он ушел? – тихо спросила я в пустоту.
– Да. Сможешь дойти до хижины? – голос Джойс раздался где-то рядом.
– Да, – тихо ответила я.
Сложив крылья за спиной, бегом направилась к хижине, закрыла за собой дверь, скатилась по ней спиной и положила голову на согнутые колени. В дверь тихо постучали, но я не открыла. Не хотела и не могла никого видеть, тем более разговаривать. Едва поднявшись, преодолела комнату в два шага и рухнула на кровать.
«Гнев – не такой уж и хороший стимулятор для пробуждения магии», – подумала вскользь.
Мощной рекой власть Жизни течет
В корнях у Изумрудного дерева.
Всему сущему силу жизни дает
Равно зимой, весною и летом.
Смерть превозмочь сила эта дана,
Сквозь снег прорастит она семя.
Из пепла восстанет рухнувший мир,
Заживет, сбросив смертное бремя.
Лишь изумрудный свет древа возьмешь
Для наказанья кого-то живого,
Камень оставив, то древо падет,
Чтоб возродить Жизнь мог ты снова.
Наутро жители селения увидели, как пало Изумрудное древо.
Я ущипнула себя за локоть, чтобы прорваться сквозь толщу воспоминаний. Приятный озноб прошелся по коже, когда распахнула крылья. Их золотистое свечение озарило комнату, заставляя тьму отступить. Все в поселении давно спали, и я, плотнее укутавшись в теплый плащ с меховой подкладкой из шкуры лисы, бесшумно вышла из своей хижины. Половицы крыльца скрипнули, и, затаившись, я стала прислушиваться к звукам. Тишина. Выдохнув, решила воспользоваться крыльями и, взметнувшись вверх на пару метров, приземлилась на землю и побежала к Священным деревьям. Теперь их осталось только пять.
Погибли те, что отвечали за магию некромантии и всего живого. Лишь черный и изумрудный цвета освещали поляну тусклым туманом. На месте некогда могущественных деревьев остались два камня размером с кулак, плотно засевшие в земле. Йенс пытался их вытащить, откопать, но их сила отшвырнула мужчину, будто он ничего не весил. Я попыталась использовать магию, но камни лишь впитывали ее, шипя.
Поговаривали, что Священное древо, окутанное темной магией, раскололось пополам после того, как в селении побывали Высшие. Один из них, дьявол, поддался тьме, оказавшись внутри одного из деревьев. Мне стоило больших усилий не выдать волнения от слов жителей. Кто-то был там. Кто-то видел Смерть так же близко, как я.
Второе дерево, окутанное изумрудной магией, раскололось на следующий день после смерти Энглос. Никто не видел, не услышал, не почувствовал, как оно погибло. Дерево решило, что хочет проститься с земным проявлением в тишине и одиночестве.
Я плавно приземлилась на поляну и сложила крылья за спиной, наблюдая за оставшимися Священными деревьями. Их свет и магия не манили, лишь приятно согревали кожу.
Я любила ночь. В ней было что-то родное, притягательное. То, к чему стремилась моя душа, изголодавшаяся по ласке и заботе. Мрак позволял раствориться в нем, стать единым с ним и почувствовать, что в этом мире ты не одинок – рядом всегда есть чудовище, готовое принять в свои объятия.
После пробуждения дара я стала видеть ауру живых существ, могла определить, сколько им еще отведено времени или как сильно испачкана душа в пороках. Никто из поселения не знал о том, как проявилась моя сила, кроме Джойс и Златы. Женщины приняли эту новость по-разному. Джойс – с улыбкой на лице, Злата – с ужасом, застывшим в глазах. Лесные духи нечасто встречались со смертью, поэтому все, что с ней связано, оказалось чуждо для них. Для всех я слыла целительницей, которая могла искоренить хворь и заболевания лишь одним прикосновением. Для тех, кто обращался за помощью, это выглядело как обычное объятие. Пока чудовище касалось меня, я легкими взмахами пальцев латала его душу, заменяя прогнившие и зараженные участки. Тьма, пороки и плесень, в виде которой проявлялась болезнь, шипели и извивались, когда мой свет сжигал их, оставив в воздухе лишь запах гари.
У всех чудовищ были прогнившие души – у кого-то больше, у кого-то меньше. Чистыми, нетронутыми оставались лишь дети, которые не успели познать всю жестокость этого мира.
Я стала прислушиваться к звукам, наслаждаясь единством со Священными деревьями, которые каждый раз приветствовали тихим шелестом листвы. Подкармливала их своей магией, отчего они расцветали еще пышнее и ярче. Прикрыв глаза, опустила руки и повернула ладони в небо, ощущая, как магия белой тягучей дымкой начала стекать с пальцев. В животе будто запорхали тысячи бабочек, даря ощущение эйфории. Так деревья благодарили меня. Мой разум полностью расслабился, тело чуть приподнялось над землей, носками я едва касалась холодной травы. Тишина уступила место другому звуку – вновь услышала низкий мужской голос с хрипотцой. Я не могла разобрать слов, но властный, холодный тон звучал в голове.
Хруст ветки заставил призвать магию обратно и распахнуть глаза. Развернувшись, увидела в темноте крадущегося Йенса. Я не могла разглядеть его ауру, она была для меня словно закрытая книга, но моментами, когда он был сильно взволнован или расстроен, я пробивала брешь, видя прогнившую душу. С каждым разом заражение становилось все больше.
Я с облегчением выдохнула, чувствуя, что начала замерзать. Спустя мгновение из-за деревьев показался силуэт мужчины, который, увидев меня, замер, словно загнанный зверь. Он неловко улыбнулся, подошел и чуть приобнял. От его тела шло тепло, несмотря на то, что на улице уже стояла промозглая осень.
– Ты совсем продрогла, – тихо произнес Йенс, крепче прижав и положив подбородок на мою макушку, – снова не спится?
Кивнула. Все в поселении знали, что я не могла уснуть до самой зари. Почти каждую ночь гуляла по лесу, порой натыкаясь на истерзанные души, которые не могли найти покой. Я помогала им, указывая дорогу к Забвению. После этого еле доходила до поселения, заваливалась на кровать и спала до обеда.
– Пойдем домой, пока не заболела.
Йенс хотел было взять меня на руки, но я показала жестом, что дойду сама. Я молчала, задумавшись. Мужчина, следовавший за мной по пятам, хмурил лицо и постоянно оглядывался. Когда на горизонте показались хижины, я развернулась, поблагодарила орка и быстрым шагом направилась в дом. Перед тем как зайти внутрь, видела, как аура Йенса чуть дрогнула и пошла темной рябью. Сняв одежду, улеглась на кровать, обхватила подушку руками и сквозь дрему подумала о том, что не спросила, что орк делал в лесу. Решив, что поинтересуюсь об этом завтра, я зевнула и провалилась в темноту.
Клерс
Паническая атака повторилась. Я вновь ощутил объятия тьмы, которые звали к себе, желая уничтожить. Слышал звук ломающихся веток, крики, доносившиеся откуда-то издалека. Но потом пришло умиротворение, спокойствие, от которого стало не по себе. Я распахнул глаза и увидел тень, нависшую надо мной. Взвизгнув, лягнул незнакомца копытом в лицо и схватил из-под подушки книгу, которую убрал после того, как прочитал пару глав на ночь. Тень отшатнулась от удара и пробормотала пару неразборчивых слов. От испуга я приложил незнакомца книгой пару раз по голове.
– Черт бы тебя побрал, Клерс! Это же я! Хватит меня мутузить!
Я выронил книгу и пару раз моргнул.
– Мулцибе́р?
– Боже, – простонал демон, – кажется, у меня сломан нос.
Послышался характерный звук вправляющихся костей и облегченный вздох. Мулцибе́р тенью скатился по стене, согнул ноги в коленях и положил на них руки, безвольно повисшие в воздухе. Из одежды на нем были лишь светлого оттенка штаны, которые он надевал перед сном.
«Это единственное светлое, что есть в моей жизни», – с грустной усмешкой говорил он, но некая недоговоренность в его словах и нежелание с моей стороны теребить старые раны не позволяли задавать лишних вопросов.
Я зажег свечу, стоявшую около кровати на тумбе. Убрав книгу под подушку, соскочил с кровати и, стараясь негромко цокать копытами, подошел к Мулцибе́ру и сел рядом.
– Прости. Я не знал, что это ты. Мне…
– У тебя был очередной приступ.
– И ты сразу пришел ко мне?
Мулцибе́р кивнул. В свете слабого огня, отражающегося от свечи, я увидел, как измотанно лицо демона – на лбу выступили капельки пота, под глазами залегли темные круги, тонкая сеточка темных вен расползлась по всему телу, крылья плотно сложены за спиной. Он впитал в себя весь мой страх, вселяя в душу умиротворение. Чужие негативные эмоции действовали на демона словно яд, отравляя сущность.
– Ты когда-нибудь себя угробишь.
Мулцибе́р ничего не ответил, лишь прикрыл глаза и обхватил пальцами правое запястье, сжав его до белых костяшек. Шумно сглотнув, демон хрипло произнес:
– Ве́дас мне рассказал недавно одну очень интересную вещь. Оказывается, сатиры, когда достигают определенного возраста, теряют способность двигаться самостоятельно. Кости крошатся, суставы ссыхаются, они становятся безмолвной тенью самих себя. – Выждав паузу в несколько минут, Мулцибе́р устало выдохнул и спросил: – Когда ты хотел сообщить мне об этом, Клерс?
Я задержал дыхание, чтобы сердце перестало стучать где-то в глотке. Что я мог сказать? Что продумал план, как отравлю себя ядом, чтобы не страдать самому и не мучить тех, кто рядом? Что если не хватит смелости убить себя, то дам второй шанс твари в лесу, которая уничтожает сатиров? Разве мог сказать, что я – несчастный трус, бежавший от уготованной судьбы, боясь посмотреть ей в глаза, зная, что это последнее, что увижу перед погибелью? Вместо этого тихо произнес: