Анацеа развернулась к гостям, пересчитывая головы в колонне. И, хотя лицо её по-прежнему закрывала вуаль безмятежности, Кантана заметила, что руки матери дрожат. И у Анацеа Бессамори есть чувства.
В глазах рябило от болезненной белизны стен. Голова закружилась ещё сильнее, когда две жрицы в столь же белоснежных платьях вышли навстречу. Вымазанные титановой пудрой лица поражали жёсткостью и бесстрастием. Конечно, насмотрелись за свою жизнь, небось…
– Встаньте вдоль стен, – скомандовала одна из них, очертив ладонью полукруг, – я наложу заклятие барьера.
– А это что такое? – буркнул Нери, послушно становясь у стены рядом с Кантаной.
– Между нами и Алтарём возведут энергетический барьер, – пояснила Кантана, опираясь на мрамор стены. Холод камня просачивался даже через шерстяную ткань платья. Держать себя в руках Кантана больше не могла. – Чувства заставляют матерей и жён бросаться в центр зала в самый ответственный момент. Барьер нужен для того, чтобы подобного не случилось, и ритуал не сорвался. Мы будем слышать происходящее. А Элатар нас – нет.
Ещё одна жрица в белом вывела из подсобного помещения Дериадэ с Эладе на руках. Даже издали Кантана заметила мелкую дрожь её плеч. Под заспанными глазами Дериадэ набрякли фиолетовые мешки, ресницы слиплись от пролитых слёз. Впрочем, мало кто из жён выглядел лучше во время Посвящения.
Кантана отвела взор, дабы не расклеиться раньше времени, и принялась считать до ста про себя. Но и в глубинах подсознания ужас настиг её: события десятилетней давности внезапно выглянули из мутного зеркала памяти. Когда посвящали покойную дочурку Зейданы, она не сразу узнала на церемонии любимую сестру. Зейдана, пленённая дурными мыслями, не спала перед Посвящением четверо суток…
Краем глаза Кантана увидела, как к Нери подошла Миа. Когда пальцы Нери сжали плечико Мии, в груди предательски заклокотало, и она поглубже вдохнула. На ревность она не имела морального права. Даже если бы ей повезло быть посвящённой, негатив вызвал бы ненужные вопросы и осуждение со стороны. Кантана проглотила вязкий эликсир досады вместе с растекающимся по залу ароматом благовоний. В горле запершило. Глоток чистой воды пришёлся бы сейчас весьма кстати.
– Мне страшно, – Миа уронила голову на плечо Нери. Светлые волосы заструились по рукаву рубашки, как вьюн.
– Мне тоже очень боязно, Миа, – отметил он, отводя взгляд. – Такое чувство, что я сейчас сквозь землю провалюсь.
Грохот гонга сотряс воздух, подобно грому второго сезона. Жрицы что-то говорили, но звон в голове не давал внимать лозунгам и словам утешения. Когда они, наконец, замолчали, Дериадэ начала шествие по кругу вдоль барьера, держа перед собой дочь. Это значило, что начало ритуалу положено, и пути назад уже не будет. Впрочем, был ли он вообще?
Ощущение бессилия и невозможности изменить предначертанное давило на грудь, подобно каменной плите. К мучительному волнению и тоске примешалось едва уловимое раздражение. Кантана стиснула зубы, чтобы не завыть волком. Дёсны отозвались тупой болью.
– Она отвратительно выглядит, – выдохнула Миа, следя глазами за Дериадэ. – И младенец. Он явно нездоров. Кожа синюшная и почти нет активных движений.
– Ты бы выглядела лучше, если бы твоего мужа приносили в жертву на глазах у толпы? – не к месту съязвил Нери, снова сжав её плечо.
Жест этот казался настолько интимным, что Кантана зажмурилась, лишь бы только не видеть, как морщится воротничок Мии под его пальцами. Сердце не к месту зашлось, выпустив в сосуды порцию раскалённого свинца. Новый шумный вдох отозвался болью. Кантана отдала бы всё на свете, лишь бы узнать, что происходит с её мироощущением и почему Нери 42 так сильно на неё влияет. Откуда взялись эти незнакомые, неадекватные эмоции, отравляющие разум и тело?!
Бледность тронула веснушчатые щёки Мии. Разноцветные глаза нервно забегали.
– У меня нет мужа, – буркнула Миа, утыкаясь носом в рукав Нери. Кантана готова была поклясться, что она сделала это нарочно.
– Но когда-нибудь ведь будет, – губы Нери растянулись в неопределённой гримасе.
Кантана прострелила его висок сердитым взглядом. Смеет же ехидничать на священной церемонии! Ещё большее раздражение вызывало то, что улыбка Нери предназначалась другой, хотя она никогда не осмелилась бы себе в этом признаться.
– Миа! Ты хочешь сказать, что… – попыталась она подхватить нить разговора.
– Именно, – отрезала Миа, и кровь в сердце Кантаны смёрзлась ледяными кристаллами. – Твой брат зря отдаст сегодня свою жизнь. Малыш не проживёт долго. Как пить дать… Он на краю гибели.
Мурашки побежали по плечам, стремительно спускаясь к ладоням. Кисти рук онемели.
– Это девочка, – поправила Кантана едва слышно.
– Смерти всё равно, – сипло выдохнула Миа, снова уткнувшись в плечо Нери.
Ревность опять метнулась под кожей, но на этот раз боль отдачи затёр страх. Пытаясь сдержать подкативший приступ тошноты, Кантана закрыла рот ладонью. Глаза наблюдали за происходящим, противясь воле.
Дериадэ почти обошла круг. Скоро она вернётся к алтарю и жрицы выведут Элатара, позволив супругам попрощаться. А потом Дериадэ и малышку отведут за барьер, и…
Кантана не без любопытства выглянула из-за плеча Нери, оценивая обстановку у противоположной стены. Зейдана искоса поглядывала на алтарь, распрямив спину и сжав ладони в замок. Вайрана хмурилась, сложив руки на груди, как щит. А мать как всегда не показывала эмоций, отрешённо наблюдая за происходящим. Но кому, как ни Кантане было знать, что ледяная броня Анацеа – всего лишь защитная маска. Мать не раз говорила, что полный контроль над эмоциями – высшее проявление силы. И в подобные моменты Кантана подумывала, что прародительница клана права в своих убеждениях.
Дериадэ встала у алтаря и покорно опустила голову, по-прежнему держа малышку перед собой. Даже издали бросалось в глаза, как дрожат её ноги под длинной юбкой. Одна из жриц, приобняв девушку, окропляла её кудрявые волосы благовониями. Вторая, отстранившись от процессии, поспешила к двери, ведущей в подсобку.
Когда из проёма показалась фигура брата, облачённая в белые одежды, сердце Кантаны, заклокотав, провалилось в пятки. Больше всего на свете она боялась разрыдаться, проявляя слабость и подавая дурной пример присутствующим. Поэтому она поспешно отвела глаза, когда Элатар сухо обнял жену у алтаря.
До слуха донёсся надсадный плач Дериадэ, и к горлу снова подступила тошнота. Кантана сглотнула, вспоминая неприятный эпизод на руинах. Крепкая судорога пробежала по пищеводу вниз. Так-то лучше.
Гонг ударил во второй раз. Раскатистый звук вознёсся к потолку, задрожав на вензелях огромных люстр. Действо переходило в фазу кульминации. Только бы не потерять сознание от напряжения!
Одна из жриц приоткрыла барьер, пропустив Дериадэ с малышкой к стене, и тут же залатала брешь. Дериадэ, скользнув к стене, упёрлась в неё головой, не желая поворачиваться к алтарю. Теперь жена Элатара уже не могла ничего изменить. Как и все они.
Повинуясь нахлынувшему альтруистическому инстинкту, Кантана ринулась к плачущей Дериадэ. Распахнув руки, стиснула её и малышку в объятиях. Кучерявая голова Дериадэ легла на её плечо, а слёзы моментально пропитали воротник. Сейчас молодая мать не принадлежала этому миру, балансируя на грани, отделяющей явь от небытия. Между избранными и Покровителями… Кантана погладила Дериадэ по спине, пытаясь хоть немного заглушить её боль. Та лишь отозвалась стоном.
– Элатар, – пронёсся над залом голос жрицы. Краем глаза Кантана видела фигуру брата у алтаря. Он держался молодцом. – Перед тем, как ты уйдёшь к Покровителям во имя Великого Посвящения дочери своей Эладе, мы обязаны спросить тебя, готов ли ты принести эту жертву в знак подчинения Устоям и Положениям, по которым велели жить Покровители? На всё твоя воля.
Бросая взгляды через плечо, Кантана наблюдала за матерью. Анацеа уже не казалась непоколебимой. Ледяная оболочка таяла, пропуская наружу невидимые глазу слабины. Сжав кулаки, прародительница клана кусала губы. Старшие сёстры рядом держались за руки, будто нашкодившие дети.
Дериадэ застонала в шею Кантане. От горячего дыхания по коже побежали волны жара.
Элатар стоял в центре зала, дыша полной грудью. Щербатый горб алтаря, отбрасывающий клиновидную тень, походил на могильный камень. Вершитель чуть поодаль хмуро разглядывал свои ботинки, ожидая, когда жертва согласием даст разрешение на священное действо.
Но Элатар не спешил отвечать. Напряжённое молчание липкой паутиной растянулось по залу. Даже стоны и всхлипы не могли прорвать кокон зловещей тишины. Секунды капали, как пылинки в колбе песочных часов.
Кантана ещё раз взглянула в лицо Элатара. Глубокое дыхание ритмично приподнимало плечи. Неопределённость затягивалась.
– Элатар… – повторила жрица.
– Я Вас прекрасно слышу, – пробормотал он в ответ. Взгляд его устремлялся в никуда и, казалось, пронизывает стены Храма насквозь, улетая за пределы Девятого Холма, на мёртвые земли.
– Покровители просят твоего слова, – поторопила жрица.
Губы Элатара сжались. Тишина вернулась, и на этот раз она была куда гуще и пронзительнее. Даже Дериадэ замолкла, слившись с ней.
– Решайся, Элатар, – голос жрицы прервал безмолвное мгновение. – Покровители поощрят тебя за мужество.
– Помолчите, – отрезал тот.
Анацеа за барьером возмущённо ахнула.
– Дерзкий мальчишка! – процедила она. – Видно, мало в детстве порки получал!
Уловив нотки уверенности в голосе брата, Кантана облегчённо выдохнула. За жалкую долю секунды она поняла: Элатар знает, что нужно делать. И он, наконец, готов проявить свою волю. Брат переборол извечный страх самостоятельности и сделал шаг. Теперь Элатар сам решает, куда идти. Это – его триумф. Пусть даже торжество победы не растянется больше, чем на несколько жалких мгновений.
Тишина снова накрыла зал толстой периной. Вот только на этот раз из шёлкового наперника торчали острые иглы. Когда голос Элатара, наконец, зазвучал в сгустившемся воздухе, они вонзились под кожу.