Я узнал его даже не по голосу, а по характерному стуку сердца!
Глаз бледной девушки округлился. В маньяке пробудилась жажда крови. Он крепко, почти до пореза, сжал лезвие ножа большим пальцем. Эта странная пара сразу забыла и обо мне, и о нашем разговоре. Теперь их волновал только тот, кто пожаловал в заброшенный особняк.
Они прошли по коридору, воровато поглядев на вход.
Я проследовал за ними. Под аркой стоял мальчик, одетый в тёплую куртку.
– Как тут пахнет. – Он поморщился.
Мы были знакомы. Это он меня спас! Вытащил из меня нож, когда я уже умирал. Благодаря этому маленькому человеку я не отправился в ад.
– Мальчишка! – зашептал маньяк. – Из всех людей дети – самые отвратительные. Худшие из худших!
– Убей его! – заговорщическим тоном сказала бледная девушка. – Интересно будет с ним поиграть.
Мужчине не нужно было и говорить этого. Он нетерпеливо крутил рукоять грязного ножа.
В подвале опять раздался жабий рёв. Бородавчатая голова поднималась из люка. Слизень тоже захотел посмотреть, кто явился в дом так поздно.
– Эй, ну где ты? – Мальчик пока не решался пройти дальше порога.
– Не смейте! – сказал я.
– Тебе уже объяснили, что убийца здесь я, – тихо ответил маньяк, опасаясь спугнуть ребёнка. – Поищи себе другой дом и другую жертву.
– Я не дам его убить. – Мне искренне не хотелось, чтобы они трогали этого мальчика.
Он не должен был умереть.
– Достал ты меня, уродец! – Маньяк не побоялся повысить голос.
Он с яростью обернулся на меня, его сердце забилось с невероятной быстротой. Все мышцы напряглись.
Мужчина метил ножом мне в живот, собираясь нанести удар.
Я лёгким движением откинул его руку тыльной стороной ладони. На что он вообще надеялся?.. Его плечевой сустав треснул. Маньяк удивился моей силе. Глаза стали круглые-круглые, он открыл рот и чуть не вскрикнул. Я не позволил.
Мои пальцы проникли ему в грудь. Вот оно! Мощное твёрдое сердце. Наконец-то!
Я вырвал орган из его груди. Даже не пытался растянуть удовольствие, так и сожрал его в три укуса.
Мужчина с пустой грудью шмякнулся на пол.
– Чего ты там делаешь? – крикнул мальчик, пока я жевал.
– Что?! – завизжала бледная девушка. – Ты его убил?! Да как ты мог? Я тебе этого не прощу!
Её пальцы скривились, будто она держала в них нити. Мёртвый маньяк снова поднялся, сжал нож в расслабленной руке. Кукольница попыталась напасть на меня, управляя трупом.
Расправиться с ним теперь было ещё проще. Я ударил его обеими руками по плечам и отсёк руки, а вторым ударом по шее оторвал и голову. Куски разбросал в разные стороны.
Поймав нож в воздухе, обернулся и метнул его в Слизня. Лезвие до рукоятки вошло ему в нос.
Земноводный человек с рёвом провалился в подвал.
Кукольница опустила голову. Её лицо полностью закрыли волосы. Она плакала. Бледная девушка являлась духом, я не мог её убить, но и ей больше нечем было мне угрожать.
Я вышел к мальчику. Он радостно улыбнулся, когда увидел меня. Его не пугала кровь на моих руках и на лице.
– Вот и ты! – сказал ребёнок. – А кто там плачет?..
– Убирайтесь из моего дома! – с надрывом крикнула бледная девушка из темноты. – Оставьте меня одну, уроды!
Я махнул рукой, давая понять, что не стоит обращать внимания. Желудок довольно урчал. Силы вернулись в тело. Давняя рана перестала ныть.
– Я видел, как ты уходил, и побежал за тобой. Почему ты ушёл? – спросил мальчик. – Я думал, тебе нравится в подвале.
– Меня найдут, – ответил я. – Мне нужен новый дом.
Так странно. Мне совсем не хотелось отнимать сердце у этого ребёнка. Он был мне дорог живым и здоровым. Меня переполняло незнакомое ранее чувство благодарности. Наверное, он испытывал ко мне то же самое. Ведь я избавил паренька от страшного обидчика, которым был его родной отец.
– А давай ты будешь жить у меня под кроватью! – предложил он. – К нам домой никто не ходит, а бабушка не смотрит под кровать. У неё болит спина…
– Жить у тебя под кроватью? – Я не мог поверить, что ребёнок приглашал монстра к себе.
– Да! Пойдём домой? А то холодно. Я замёрз.
Мы покинули мёртвый дом. Шум ветра заглушил вопли бледной девушки, а я почувствовал покой.
Диаскоп
Диаскопы в виде домиков с фотографией. Когда-то на этих памятных сувенирчиках зарабатывали детсадовские фотографы.
Пластиковый корпус в виде избушки с треугольной крышей и окошками. Внутри рамка со слайдом-позитивом – фотоплёнка тридцать пять миллиметров. Кадр просматривается на просвет через линзу в трубе домика.
У меня был оранжевый «теремок» с чёрной крышей. В диаскопе красовалась моя детсадовская фотография. Засвеченный портрет – я с растерянным лицом и глазами навыкате.
Домик всегда стоял на телевизоре как украшение.
И если ко мне в гости приходили дети, я давал им посмотреть на это чудо, желая удивить. Хотя, наверное, в девяностые у всех моих ровесников имелись такие диаскопы.Потом он куда-то потерялся, и я о нём благополучно забыл, пока не нашёл в один прекрасный день.
Мамы не было дома, а я от скуки решил порыться в шкафу, куда мне заглядывать не разрешалось. Я любил просматривать семейный альбом или украшения в маминой шкатулке. Потом, конечно, всё аккуратно складывал на место, будто не трогал.
В тот день я нашёл на верхней полке какой-то предмет, завёрнутый в тряпку. Распутал узел, а там был тот самый домик.
– Ух ты! – обрадовался я, как и любой ребёнок, который давно не видел какую-нибудь свою игрушку.
И зачем только мама спрятала его в шкаф? Наверное, боялась, что разобьётся.
Я вертел вещицу в руках, предвкушая удивление от того, каким был. С момента, когда меня снимали для диаскопа, прошло уже пару лет – выпускной в детском саду и первый класс остались позади. А на той фотографии по-прежнему оставался маленький мальчик.
Интересно было увидеть себя таким. Я под-нёс линзу к глазу и направил диаскоп в сторону окна.
Что это такое?!
Внутри домика оказалось не моё, а чужое лицо. Это был мужчина неопределённого возраста. Чёрно-белый снимок – голова на чёрном фоне, подсвеченная снизу, будто специально для устрашающего эффекта. Человек на портрете улыбался с открытым ртом и таращился в кадр.
Я отдёрнул диаскоп от глаза. Маленькое сердце бешено колотилось в груди: тук-тук-тук… В шее пульсировала кровь.
Для чего вставлять в мой домик чужую страшную фотографию?
Я был ещё ребёнком, но моё критическое мышление было развито не по годам. Я понимал, что мог ошибиться: вдруг свет не так упал или снимок испортился. Стоило убедиться наверняка.
Я опять поднёс диаскоп к глазу.
Страшное лицо больше не висело на чёрном фоне
, а расползлось по всему кадру, и создавалось впечатление, что оно прямо передо мной, вот-вот схватит меня зубами за веко!
Его улыбка стала ещё шире, а глаза словно прожигали во мне дыру, внушая неописуемый ужас.
Я закричал и отбросил от себя диаскоп, он влетел в занавеску и мягко скатился на ковёр по атласной ткани.
Мне было жаль, что он остался цел. Эта штука напугала меня до икоты. Я принёс молоток из кладовки и разбил диаскоп прямо там, где он лежал. Не хотелось прикасаться к нему ещё раз.
Крыша домика раскололась на три кусочка, от стенок отлетел крупный уголок. Внутри оказалась моя детская фотография на цветной плёнке.
Увидев своё лицо, я начал сомневаться. Вдруг ошибся… а даже если нет, то маме всё равно ничего не докажешь.
«Мне за это прилетит! Надо всё убрать!» – подумал я, но было уже поздно.
Мама вернулась и поймала меня на месте преступления. Я сидел на полу, рядом лежал молоток, а по всему ковру валялись осколки домика.
Сколько было крика:
– Что ты наделал? Да как ты мог? Кто разрешил тебе рыться в шкафу?!
Я никогда не видел маму в такой ярости. Она трясла меня за рубашку, грозила отрубить руки. Я шептал в ответ:
– Прости…
Страшное лицо уже меня не беспокоило – мама пугала гораздо больше.
После зарёванная мама одела меня и отвела к бабушке. Помню их диалог:
– Я не справляюсь!
– Не переживай, дочка.
Я ещё не знал, что это не просто наказание. Мама
бросила
меня за какую-то разбитую игрушку! Оставила меня жить с бабушкой и только приходила в гости один или несколько раз в неделю.Со временем я и спрашивать перестал, когда мы уже пойдём домой. Все события – мой день рождения, Новый год – теперь всегда праздновались в квартире у бабушки. Это стало обычной жизнью.
Повзрослев, я наконец перестал винить себя в случившемся. Понял, что всё равно бы мама отказалась от меня и поводом мог стать любой проступок. Она просто не справлялась со своей ролью.
Хоть я это и осознал, глубокая обида никуда не делась. Даже когда мне принесли вести о смерти матери, разум истолковал это как ещё одно
предательство
. Во мне перемешались скорбь и злость. Как она могла умереть, так ничего и не объяснив?Мама скончалась из-за преждевременного старения сердца. Оказывается, бывает, что отдельные органы увядают быстрее самого человека.
Но я хотя бы не остался без наследства – спустя много лет можно было съехать от бабушки и вернуться домой.
Я ещё только учился на втором курсе университета, а у меня уже появилась своя квартира.
Разбирая старый шкаф, я вдруг нашел знакомую вещицу. Тот самый диаскоп в виде избушки. Он был склеен из кусочков. Мама так и не выбросила его. Хранила сувенир все эти годы.
Я вертел домик в руках, разглядывал трещины, аккуратно промазанные клеем, и думал: «Какие чувства заставили маму починить эту игрушку? Там ведь мой портрет. Разве она меня любила? Она же от меня избавилась!»
А ещё я вспомнил, почему разбил эту штуку. Мне показалось что-то ужасное. И этот детский страх до сих пор был со мной, поэтому я долго не решался снова заглянуть в линзу. Почему-то казалось, что это обязательно надо сделать. Негоже взрослому человеку бояться куска пластика. Что там внутри? Только плёночный кадр, мой детский портрет.