ыки.
— А что ж тогда ты намерен учинить с Солдатовым? — поинтересовался Борисов, когда советчик несколько успокоился. — Помнится, в прошлый раз полной победы добиться тебе так и не удалось?
— Да, друг мой, ты прав, — поморщился Козлов, — испытал тогда я полную конфузию. Не забуду, пока не сотру позорное пятно со своей биографии…
Козлов откровенно ёрничал и не сожалел, а разжигал в себе скрытую ярость, будоража незажившую досаду, обращая её в ненависть:
— Я тоже меняю стратегию. Поглядим, какое впечатление произведёт сегодня на него новый предвестник будущей смерти, раз крушение поездов его не испугало, — и он, выхватив из кобуры револьвер, резко крутанул барабан с патронами о жёсткую свою ладонь. — Выведу в коридор тюрьмы, отпущу конвоира, и упрётся этот ствол в его жирный затылок. Как думаешь, задрожат его поджилки?
— Ты совсем спятил! — отпрянул Борисов, не сводя глаз с воронёного ствола. — Зачем тебе его смерть?
— Не пугайся, — продолжал зловеще покручивать барабан Козлов. — Убивать я его сам не собираюсь. Но вдруг случится попытка арестованного к побегу? Кликну охрану. Соображаешь?.. Лёгкая ранка, но возможно, и всё!
И он опять захохотал неестественно и страшно, отчего Борисов поёжился.
— Сила ломает силу! — внезапно оборвал хохот Козлов, резким движением бросил оружие в кобуру и ловко прихлопнул кнопкой застёжку, коей лихости от него Борисов совсем не ожидал.
— В тюрьме, мой друг, всё может случиться, будь каждая дверь о десяти замках. — Гримаса исказила и без того некрасивое лицо. — И смерть — не самое страшное. Есть подстава, то есть предательство, для авторитетного зэка это пуще гибели.
Как ни путаны были речи Козлова, Борисов выводы для себя сделал немалые, но счёл лучшим промолчать. С тем они и расстались, озабоченные каждый своим, и вовсе не удивились, что утром следующего дня оба были подняты с постелей людьми начальника «Белого лебедя» по тревожным вызовам.
Козлову было передано на словах, что в камере-одиночке обнаружен повесившийся подследственный Солдатов, с которым старший следователь расстался накануне около полуночи после длительного допроса. Сообщили также о короткой записке, валявшейся там же, у покойника под ногами: «Признаюсь и каюсь!» Козлов хмыкнул, продрав глаза, идти в тюрьму отказался, сославшись на плохое самочувствие, отослал посланцев к прокурору. В связи с этим для осмотра трупа Фринбергом был вызван следователь Громозадов. Он же отписывал и постановление о том, что в самоубийстве заключённого Солдатова винить некого; повесился тот на крючке под лампочкой сам, связав собственный шарф и скрученную в несколько раз наволочку с подушки. Была высказана также версия насчёт причины трагического случая: брат Солдатова — один из двух оставшихся в живых, вспомнил, что Пётр тяжело переживал железнодорожную катастрофу, в которую угодил месяца три назад, отчего мог заболеть психическим неврозом…
А Борисова вызвали в тюрьму по другому случаю. Всю ночь буянил заключённый Дьяконов, стучал в дверь, оскорблял конвоира, звал начальника тюрьмы, а также его, старшего следователя, хотя Борисов среди дня заходил к нему на два-три часа, имел беседу и до обеда покинул тюрьму совсем. По этой причине Кудлаткин распорядился — Борисова не тревожить среди ночи. Если днём, при личной встрече, острой нужды для продолжения разговора Дьяконов не проявлял, до утра ничего не случится. Борисов спокойно позавтракал и к обеду явился к Кудлаткину, куда привели и буянившего ночью арестанта. Там-то старшему следователю и выгорело: Дьяконов, правда, сапог ему не лизал, в ногах не ползал, однако все необходимые бумаги по статье 58 подписал, тщательно рассказывал, как занимался взяточничеством под угрозами высшего своего начальника Попкова и из-за нежной любви к жене, ребёнку и больному отцу, которых якобы трудно было содержать на одну зарплату.
Написал собственной рукой, как потребовал Борисов, листа два-три и, сославшись на головные боли от бессонной ночи, обещал более тщательно и подробно ответить на все вопросы в суде, попросив взамен выпустить родственников или хотя бы жену с малолетним ребёнком, на что Борисов объяснил, что для этого потребуется немало времени, и обещал подумать.
Нежданно оно приходит, это ощущение неотвратимой смертельной опасности. Заползёт змеёй со спины жуткое предчувствие беды, коварного за́говора, безжалостного удара ножом, выстрела меж лопаток, яда, выпитого с этой вот чашкой остывшего чая…
Турин вздрогнул, отдёрнулась сама собой рука от чашки, встал из-за стола, замер. Один в комнате, а кажется, что в затылок с ненавистью уставился коварный враг, так и ждёт, когда ты зазеваешься, утратишь бдительность, беспечно расслабишься. Давно теперь так… с тех пор, как застрелился по непонятной причине губпрокурор Арёл, хотя про смерть его не упомянули и слова, навели тень на плетень, будто вызвали к Берздину в Саратов за грубые недосмотры, а там перевели куда-то… отравил Губина бывший начальник «Белого лебедя» Минуров при загадочных обстоятельствах, а кто про него плохого подумать бы мог!.. Всё татуировками уголовников увлекался, пудрил мозги, что этим с преступностью легче покончить. А сам?! Отправил в могилу и себя твёрдой рукой, унёс с собой не одну зловещую тайну… Видать, жутко ему было бы ответ держать перед неведомым хозяином — хищной, ненасытной до человеческой крови крысой, забравшейся в самое гнездо милиции… Нэпман Солдатов, радовавшийся бытию даже в тюремной камере, не сдержал фасона, в петлю влез или затащили туда его?..
Что-то много смертей возле начальника розыска кружится, играет кто-то с ним слишком мудрёную игру…
А ведь закрутилась карусель, лишь появился в этих краях злодей Копытов, теперь уже нет сомнений, прибывший за деньгами Брауха. Неизвестно, был тот профессором сто́ящим или видимость рисовал, но владел он капиталами немалыми, один сейф его с секретами чего стоил, раз серьёзную озабоченность произвёл на Ивана Ивановича Легкодимова. Сдохли урки, осмелившиеся первыми завладеть тем, что хранилось за семью замками, один Корнет Копытов чудом уцелел по причине, что не прикасался к сейфу. Но он смертельную кончину в вагонной перестрелке нашел, а вот клад Брауха бесследно канул. Мог ещё Губин поделиться тайной, да отравили его. Начал было однажды Легкодимов делиться с Туриным своими предположениями — не за главного ли хранителя воровских денег был профессор?.. Не бадитский ли общаг оберегал Браух?.. Слишком заумна версия, отмахнулся тот, да и профессор Браух нигде не прокололся, чтобы бросить на себя тень криминального авторитета такого масштаба… Словом, не там искать надо врага, не тот след.
Каждого из своих проверил Турин, перебрал и прошлое, и что на глазах вершилось, поведение и поступки каждого сотрудника разложил во время операции, прорехи и удачи проанализировал, вспомнить не забыл ненароком обронённые каждым подозрительные слова. На одном человеке сходилась его сомнительная, самому неприятная мыслишка, но верить в неё не хотелось. Лишь зародилась, погнал её от себя Турин, испугавшись страшной своей догадки. Поэтому и версией настоящей ту каверзную догадку не имел права назвать, однако чем чаще невольно возвращался к ней, чем тщательнее анализировал все факты, тем больше становилось ему не по себе…
С Камытиным он начинал, с Камытиным они пуд соли съели; спасая жизнь друг другу, спиной к спине не раз вдвоём отбивались от вооружённых банд налётчиков. Камытину Турин доверял самое важное и ни разу не просчитался. Ленив тот стал, как оставил он его за себя, укатив в Саратов по заданию ещё бывшего секретаря губкома Странникова. Нераскрытые убийство Брауха и ограбление казны из сейфа, конечно, на шее Петра, запоздал тот с оперативными мероприятиями, не послал вовремя людей в село, и удрали бандиты с добычей. Но с кем не бывает? Камытин командовал тогда в сложной обстановке, свалилось на него забот невпроворот… Неудачным тот период был, что уж там вспоминать!..
Турин сплюнул с досады, закуривая и возвращаясь к столу. Самому с поездкой в Саратов не выгорело: Странников не очень-то откровенен был с ним про амурные свои похождени, убийство его любовницы Турин распутывал и не догадывался, что жених Глазкин сам её казнил из-за ревности. Не сразу распутал клубок их сложных отношений Турин, а когда прозрели глаза, когда возвратился, самого Странникова на месте не застал, тот забыл уже про все свои тревоги, в столицу укатил. Озлобился тогда Турин, не с толкового анализа начал, а с беспощадного разгона всех, кто попался под руку. Камытину и досталось первому, а остуди голову да возьмись как следует за убийство Брауха, возможно, и удалось бы раскрыть преступление. Человек тот, которому Губин подчинялся беспрекословно, и есть командующая всем крыса. Добраться теперь до него сложно, если только оплошность проявит или новую подлость удумает совершить…
Не вызывал сомнений у Турина Аркаша Ляпин, лучший агент отдела. К Аркашке с какой стороны ни подступись — кругом пролетарские корни, но не это главное, конечно; в работе горит, не считаясь со временем, и с любым поручением справляется. Людишек своих завёл среди урок, как учил его Турин, и начал пожинать плоды. Скоро можно думать, кого из них на легальное положение сыщиком переводить — работает система, оправдывает себя, покажет во всей силе, если, конечно, не найдётся дурак наверху руки выкрутить. Замахивался, бывало, и Арёл, но товарищ Странников защитил. Новый секретарь Носок-Терновский в милицию не заглядывает, ему бумагу накатай о проделанной работе, и гора с плеч, а теперь, когда закрутили уголовное дело со взяточниками среди партийцев старшие следователи Борисов и Козлов, секретарю комитета вовсе не до уголовного розыска…
А Ляпин — молодец парень! Грех подозревать его в чём-либо. Дальше кто?.. Рытин.
Ну, Рытину не до этих дел, он на виду и вечно то в мазуте, то в машинном масле, кажется, и не умывается, потому что в железках весь: то в замках взломанных копается, то бандитское оружие сортирует, выискивает для идентификации, к тому же опекать ему Турин поручил молодого Маврика. В деле об убийстве Брауха малец отменную смекалку проявил и дотошность, утёр нос самому Камытину, не поленись тот его послушать, может, и схватили бы бандита с воровской казной… Теперь Маврик розыском по деревням занят, однако сообщений не подаёт, значит, нет результатов…