Кстати, про лупу! Увеличительное стекло в золотистой хрупкой оправе и с длинной чёрной ручкой, а также миниатюрный, как заморская сказка, микроскоп Демиду удалось припрятать от жадных глаз своих сотрудников. Ими, конечно, интересовались и Отрезков, и неугомонный Городецкий, а однажды попросил принести сам Берздин, затруднившийся прочитать неразборчивый текст какого-то заявителя, но приглашённый Громозадов, сославшись на остроту своих глаз, предложил собственные услуги без всякой лупы или микроскопа и без запинки отчеканил всю писанину с листа.
— Ну, ты лупой-то как-нибудь похвались… — почесал затылок начальник, но со временем запамятовал и больше не спрашивал.
Так уцелели эти два предмета и остались во владении Громозадова, который нашёл им приличное место, установив во главе собственного стола, отчего не только посетители, но и опытные воровские авторитеты, которых уже ничем нельзя было пронять, видя такую редкость, со значением поглядывали на хозяина стола и остерегались соваться с известными просьбами: «Начальник, угости папироской».
А про демонстрацию техники, привезённой Громозадовым в чу́дном портфеле, как-то всё забылось само собой. Во-первых, в срочном порядке были вызваны в Москву сам Берздин с Отрезковым. Потом началась чехарда, кого посылать в Астрахань расследовать уголовное дело на взяточников из губернского суда. Городецкий припас медицинскую справку о посетившем его внезапном заболевании, при котором выезд крайне нежелателен, Козлов и Борисов, как обычно, расследовали преступления необыкновенной важности. Громозадова потащили к Отрезкову:
— Надо срочно выезжать в Астрахань. Разворачивается такое дело, что не снилось никому! По плечу оно, конечно, Козлову или Борисову, но их отрывать от дел не велено, выбор пал на тебя.
Так и повторил, скривив губы:
— На тебя, Громозадов, вся надежда. Докладывать лично мне будешь, а нельзя по телефону — пользуйся спецсвязью или лично приезжай. Там такое закрутилось!..
И стал рассказывать. Ушам не верил Демид. Таких дел расследовать ему не только не приходилось, он и не слышал про них — сам председатель губернского суда взятки вымогал у подсудимых и потерпевших, а глядя на него, занимались этим чёрным промыслом почти все судьи в губернском суде. Брала с них пример и районная братия! Но это ещё полбеды, пьянки устраивали повальные, баб приглашали на столах плясать, а кончилось тем, что устроили стрельбу и сам заместитель председателя суда чуть не до смерти пристрелил двух сторожей, попытавшихся унять разгулявшихся начальников.
— Сложностей особых не было бы по данному делу, — втолковывал Громозадову Отрезков, — если б не сам Глазкин, он же, подлец, из бывших наших, до того, как председателем губсуда стать, там же заместителем прокурора у Арла работал…
— Как же! Слышал, слышал…
— Его все знают, пройдоху. Арлу показания отказывались давать против него, однако нашёлся такой Турин, начальник губрозыска, у него оказалось материалов на этого Глазкина пруд пруди, да и нэпманы, рыбные дельцы обиженные, словно проснулись, повалили, понесли малявы… — Отрезков поморщился, поплевался. — Завалили Глазкина дерьмом по горло. Теперь он под стражей, с ним ещё полтора десятка судей, а сукины дети всё прут и прут доказательства, словно их кто под руки подталкивает.
— ОГПУ?
— ОГПУ там ни рыба ни мясо. Прежнего начальника Трубкина уже убрали, привлекать к ответственности собираются, а может, отправят куда-нибудь в тьмутаракань, где Макар телят не пас, и будет он там трубить до конца своих дней… Нового поставили, так что ты с ним в контакте старайся работать, но основными помощниками у тебя будут этот Турин из розыска и губернский следователь Джанерти. Слышал про таких?
— Познакомимся. Толковые, надеюсь?
— Это народ особый. Они весь гнойник в губсуде и вскрыли.
— А Арёл?
— С Арлом не спеши дружбу водить. С ним не всё ясно, да и новый начальник ОГПУ Кастров уже успел гадостей настрочить своим наверх, мол, проглядел Арёл Глазкина, когда тот у него заместителем значился, тогда уже грешки водились, да такие, что тюрьма плакала.
— Обрадовали вы меня, Лавр Ильич, нечего сказать!
— Не тушуйся. Справишься. Я наезжать буду. Думаю, месяца два тебе хватит с боевыми помощниками.
— Да разве успеть в эти сроки? — взмолился Громозадов.
— А что? Они все арестованы. Сиди в изоляторе, допрашивай по одному, если что — очные ставки тут же. Судьи — тоже профессионалы, прижмёшь их одним да вторым взяткодателем, подымут руки как миленькие, один за другим. Это тебе не простое ворьё, чтобы до последнего упираться…
С тем и отправился старший следователь Громозадов в командировку. На первых порах так всё и двигалось: Джанерти с Туриным оказались помощниками дельными, на очных ставках проблемы устранялись сами собой, виновные, поняв, в чьи руки попались, особо не артачились. Держался один, председатель Глазкин. И пьянки, и злоупотребления, и даже растрату казённых денег признал, а на взятки не клюнул, отрицал свою вину до драк с обличителями. Но их оказалось столько, что скоро ярость его сменилась бессилием, а потом и полным безразличием. Он перестал отвечать на вопросы, мычал что-то непонятное. Прислушиваясь, Громозадов разбирал лишь несколько слов. «Это Турин… это он мне мстит за всё… но песня моя не спета… ещё скажет своё последнее слово Павел Глазкин!..»
Однако скоро замаячил зелёный свет судебной перспективы.
Действительно, заезжал один раз Отрезков, прочитал всё дело, подсказал по мелочам, дал указания и решил лично допросить бывшего председателя губсуда. Путного ничего не добился, тот лишь нахамил ему, Лавр Ильич не терпел грубиянов, дал команду Демиду закруглять следствие, писать обвинительное заключение и везти Берздину. Решили заранее, что дело станет рассматривать краевой суд выездным заседанием в Астрахани.
Громозадов теперь и ночью не находил себе места, корпел над набросками обвинительного заключения, по делу только обвиняемых проходило до полсотни человек, а уж остальной братии — свидетелей да потерпевших — вдвое больше. Но странное дело, Джанерти и Турин не останавливались, продолжали поставлять ему новых очевидцев нелестных дел бывших служителей фемиды, а те, кроме всего прочего, как один, начали давать уличительные показания в вымогательстве взяток работниками других государственных учреждений. Хочешь не хочешь, а следователь обязан принимать такие заявления и разрешать их по существу. Нэпманы, в основном рыбопромышленники, словно с цепи сорвались и навалились теперь на работников и начальство Астраханского финансового и торгового отделов, обвиняя их в систематических поборах. Первым был уличён и тут же во всём сознался неказистый на вид нагловатый инспектор Иван Семиков. Размякнув после нескольких вопросов, он сразу признал около двух десятков фактов вымогательства денег на общую сумму более семи тысяч рублей. Громозадов схватился за голову, про такие деньги он не слышал никогда, среднемесячная зарплата составляла под двадцать рублей!.. Звонить, докладывать Отрезкову не было времени, другие подельники чиновника каялись в том же, признавали не меньшие суммы мздоимства, и все, как один, уличали в ещё больших поборах своё начальство.
Хотя это явно выходило за пределы расследуемого дела о взятках в судах, Громозадов не смог не арестовать нескольких человек, боясь, что, опомнившись, они откажутся от показаний. Голова его шла кругом, поздним вечером он принялся названивать Отрезкову, но в кабинет без стука ввалились Джанерти с Туриным.
— Ещё заявителя приволокли? — с замученным видом поднял голову Демид и бросил надоевшую трубку.
— Своим названивал? В Саратов?
— Туда! Мне здесь посоветоваться не с кем. Пусть там принимают срочные меры. Надо выделять материалы и возбуждать новое дело. А оно по размаху, чую, будет втрое больше судейского.
— Отрезков не то лицо, — буркнул Турин.
— Что?
— Берздина надо информировать.
— Да где ж его сейчас найдёшь? Ночь?..
— Не следует звонить. Надо срочно выезжать туда.
— Это почему же?
— Тюремный врач пропал, Абажуров.
— Это что ещё за хрень? — впал в полное уныние Громозадов, не в силах осмыслить новость.
— Вы не в курсе, — посочувствовал ему Турин. — По поручению губпрокурора Арла мы с Робертом Романовичем занимались уголовным делом о смерти арестованного Губина Петра Аркадьевича.
Джанерти подтвердил, кивая.
— Ну?.. — не понимал ничего Громозадов.
— Произошло непредвиденное…
— Халатность, если не хуже, — уточнил Джанерти.
— Одним словом, эксперты затянули исследования трупа… — Турин оборвал речь на полуслове, видя, что Громозадов его не слушает, и закончил погромче: — Одним словом, Губин умер не своей смертью! Его отравили. Яд тоже не установлен, что, впрочем, уже не так важно. Важно, что пропал тюремный врач, который, конечно, к этому причастен и мог бы всё прояснить, а может, сам и отравил.
— Что? — зарозовело лицо Громозадова. — Убийство? Вы доконать меня собрались?
— Спокойствие, Демид Тимофеевич, — положил ему руку на плечо Джанерти, стоявший сзади. — Сейчас трудно делать далекоидущие выводы, но отравление Губина и вывод его из игры неизвестным врагом может иметь отношение к вашим делам — и к взяткам в суде, и к злоупотреблениям в других госучреждениях, связанных с рыбодобычей. Нам здесь одним этого не распутать. Губин арестован по подозрению в причастности к убийству профессора Брауха. Кто-то очень боялся его показаний по этому делу.
— Когда его отравили?
— Губина отравили, когда я намеревался впервые его допросить.
— Немедленно выезжаю! — вскочил на ноги Громозадов и закружился в панике по кабинету. — Это настоящий бедлам! Берздин!.. Конечно, лично Берздин должен всё знать и принимать экстренные меры!
Ехать не пришлось. Они заявились сами. Вскочил перепуганный до смерти дежурный, задремавший у дверей. Загремела полетевшая из-под его ног табуретка, и прикладом стукнуть об пол не успел для порядка.