— Молчит твой приятель, словно воды в рот набрал, — задымил папироску Турин.
— Мося! — сурово глянул на тюремного врача Легкодимов. — Ты чего трясёсся? Испугался? Нечего в молчанку играть! Кончилось время за начальство своё переживать, вышка тебе грозит, а ты груши носом оббиваешь!
— Я бы сам пришёл, Василий Евлампиевич, — прорезался наконец тихий голос у врача. — Вот вам крест святой! — И Абажуров закрестился дрожащими пальцами. — За начальство я особо не переживал. Вот за Роберта Романовича мучился, молил Бога, чтобы выздоровел Джанерти.
— Что несёт-то? — развернулся Турин к Легкодимову. — Умишком, случаем, не тронулся?
— Было и похуже, — поморщился тот. — И похмелье тяжёлое, и слёзы, и истерика, пока до раскаяния не дошло. А за Джанерти он ещё в пьяной горячке кричал, божился, когда отыскал я его в пьяном угаре, что смерти тому не желал. Клялся, что не догадывался про отраву.
— Ну эту басню на суде расскажет, — хмыкнул Турин, загасил папироску, пожаловался: — Дайте водички испить, друзья-приятели. Как проснулся, не ел толком, нёсся сюда как на пожар, а от ваших новостей ещё пуще всё нутро пылает. Чуял недоброе, но чтоб такое услыхать!.. Обоих травить собрался! Час от часу не легче!
— Я про отраву-то после догадался, — ёжился от его слов Абажуров. — Он мне чаю отлил в кружку из чайника и велел Губина угостить. Мол, как-никак бывший наш работник, зачем ему желудок тюремным пойлом губить, пусть настоящего чайку откушает.
— Кто?! — так и вскинулся Турин.
— Наиль Абиевич… — едва разжимая губы, чуть слышно выдавил из себя Абажуров.
— Товарищ Минуров, сколько его помню, — подав воды тюремному лекарю, Легкодимов присел рядом, — разными чайными настойками увлекался. Особенно восточный чай любил. Пил сам до седьмого пота и других потчевал. Хвастал, что на Больших Исадах не покупает, что привозят ему персюки из Индии.
— Выходит, Джанерти в «Белый лебедь» притопал допрашивать Губина, а вы с Минуровым подсыпали ему яду в чай!..
— Я не видел, чтобы он сыпал, но в кружку Губина он из зелёного чайника жидкость наливал, — перебил Турина тюремный врач.
— Ладно. Пусть так, — кивнул начальник уголовного розыска, пронзая его жёстким взглядом. — А как же ты догадался, что Джанерти тоже отравлен?
— Губин умер за несколько минут, но прежде начал жаловаться на сильные боли и резь в животе.
— И что же?
— Охранник мне рассказывал, что тот упал с нар, катался по полу и стонал. У других заключённых после завтрака никаких болевых симптомов не наблюдалось, хотя пища одинаковая была…
— С Губиным всё ясно, — допытывался Турин. — Поднося чай Джанерти, ты знал об отраве?
— Его чаем угощал сам Наиль Абиевич, — начал вытирать платком влажные красные глаза Абажуров. — Меня в кабинет не приглашал.
— Погоди, погоди! Но как же ты догадался?
— Когда с Робертом Романовичем мы осматривали труп Губина, он начал расспрашивать меня о пище, ну я про чай этот ему и рассказал, а он тоже похвастал, что пил чай у Наиля Абиевича, только особый вкус его смутил, затошнило вдруг.
— И что вы?
— Роберту Романовичу таблетку дал.
— А Минуров видел?
— Его в камере не было. Он задержался, начальству звонил.
— Выходит, вы спасли Джанерти?
— Не знаю. Следователь сам повёз труп Губина на экспертизу. А уж из экспертизы его в больницу увезли с болями в животе.
— Значит, спасли… — повернулся Турин к Легкодимову, будто ища поддержки.
— Получается, так, — нерешительно кивнул тот. — Во всяком случае, эксперты помогут правильно ответить на этот вопрос.
— Вот что! — вскочил вдруг на ноги Турин, напугав ретивостью. — Собирайтесь немедленно! Едем в тюрьму! Минурова следует сейчас же брать! Иначе он змейкой выскользнет из моих рук.
— Вы и Моисея с собой?.. — засомневался Легкодимов. — Может, поручить арест кому-нибудь из наших ребят? Ляпину, например… Пусть привезёт задержанного к вам в кабинет, а мы уж там встретим.
— Эффект неожиданности утратим. Замкнётся Минуров, выиграет время, надумает массу вывертов, — отмахнулся Турин, он весь так и пружинил на ногах, подгоняя обоих. — Мы накроем стервеца на месте, пикнуть не успеет. С нами Абажуров, поможет сломить его психологически. Опять же он и отраву где-нибудь в сейфе прячет, ни о чём не догадывается, чайник бы тот отыскать!..
— Я бы полагал… — осторожно начал Легкодимов, — вещественные доказательства никуда из тюрьмы не денутся, домой прятать яд он не понесёт. Уничтожать не станет, яд — дорогостоящая ценность, к тому же это редкость восточная, природу, состав не смогли определить наши эксперты. Лично я пришёл к выводу, что это необычное восточное снадобье, несомненно из каких-то трав, оно неопасно в небольшом количестве. При определённой концентрации состава может употребляться безболезненно в качестве чайной заварки, но стоит изменить концентрацию, как удовольствие превращается в смертельное страдание и убивает человека.
Турин слушал его, не перебивая, он даже заметно успокоился и задумался, когда Легкодимов завершил, но, поразмыслив, покачал головой, не одобряя:
— Другой резон имеется. И вы, Иван Иванович, его не учли.
Легкодимов поднял брови.
— Этот дьявол пакостит не один. Я до главаря их никак не доберусь. Губин был не из простых, Минуров тоже велика шишка, но оба они — подручные. Крыса выше. Не исключаю, что негодяй среди наших работников, поэтому опасно доверять информацию ещё в чьи-то руки.
— Логика есть, — пробурчал Легкодимов, — но не доверять никому?..
— Это мой приказ! — вышел за дверь Турин. — Забыли, Иван Иванович, почему царь сначала войну немцам проиграл, а затем и власть из рук упустил? Тогда болтали много по поводу любого указа… Немедленно в тюрьму! Я знаю, Минуров рано приходит на службу, постовых сам обходит, камеры проверяет. Есть за ним грешок — с заключённым тет-а-тет[83] пообщаться, исповедь послушать. Потом сравнивает, что ему подчинённые докладывали о том же.
— Аналитик? — усмехнулся Легкодимов. — Его предшественники тоже не чурались, пока один возьми да застрелись, надравшись водки до чёртиков.
— Когда это было? — отмахнулся Турин. — Царские времена вспомнили?
— Да нет, уже наши…
Они остановили извозчика, Турин велел гнать к тюрьме. Благодаря пустым улочкам много времени это не заняло. Недоезжая, сошли.
— …При Николае последнем начальству уже считалось зазорным допоздна в тюрьме пропадать, — продолжил недоговорённое Легкодимов. — Побегов не было, да и мало кто об этом думал из заключённых: корм достаточный, условия содержания гораздо лучше, нежели на каторге, тем более на этапах или пересылочных пунктах; опять же забота и врачебный уход, ну и крыша над головой. Бежали в те времена только политические, и то преимущественно большевики.
— Ну хватит, — урезонил Турин Легкодимова. — Разговорились не на ту тему. К воротам подходим. Вы, Иван Иванович, в будке постового задержитесь вдвоём, пока я сам за вами не пришлю кого-нибудь из внутренней охраны. Никого не выпускайте и не дайте возможности постовому сигнал подать начальнику тюрьмы.
— Известны их премудрости, — успокоил тот. — Вам-то как одному? Вдруг Минуров пронюхает, заметит вас раньше времени? Удерёт — не сыскать его; в кабаке напиваться, как некоторые, не станет, — покосился Легкодимов на Абажурова.
— Есть такой шанс, — поджал губы Турин. — И не один. Но я первого встреченного охранника сниму с поста и поведу остальных за собой, пока до самого Минурова не доберусь. Вот и весь мой секрет.
— Логично, — усмехнувшись, кивнул Легкодимов. — А если?..
— Если постовой сейчас доложит, что Минуров ещё не пришёл, — подмигнул ему Турин, — тогда вообще все вопросы снимаются. Тогда успеем накуриться в будке, начальника дожидаясь.
Шутку оценил даже тюремный врач, плетущийся в хвосте, кислая улыбка мелькнула на его бледном лице.
Постовой вытаращился на Абажурова и вряд ли бы скоро очухался, не дёрни его второй раз за рукав Турин. Так и не спуская глаз с тюремного врача, тот затараторил, что Минуров в исправительно-трудовом доме, обхода не производил, находится у себя. Когда он попытался схватиться за внутренний телефон, Легкодимов, опередив, прижал трубку, шепнув, что беспокоить начальника тюрьмы не надо, Турин без провожатых пройдёт до его кабинета.
— Небось чаи гоняет? — подмигнул Легкодимов.
— Самое время, — согласился охранник, не сводя глаз с Абажурова, и наконец решился задать вопрос: — А вы, Моисей Соломонович, к нам совсем?.. Или как?
— Прибаливал товарищ Абажуров, — вмешался Легкодимов. — Но теперь за ваш контингент примется с двойной силой. Много болезных-то? Жалуются?
— Имеются жалобы. Как им не быть, товарищ Легкодимов, — разговорился постовой. — Народ нормы не знает, недуром к нам прёт, естественно, развелась вошь.
— Гигиену личную не соблюдают, черти! — услышав родное, невольно вмешался Абажуров. — Я вот устрою им общий шмон![84]
— Заждались вас. — Постовой со спокойной душой разместил зад на стул.
Беседа завелась, а Турин, никого не встретив, благополучно добрался до второго этажа и неслышно толкнул дверь к начальнику тюрьмы. Минуров даже не поднял головы, он потягивал чай из крошечной чашки маленькими глотками и был весь погружён в себя.
— Приятного аппетита, — пожелал ему Турин душевно и замер от нехорошего предчувствия.
— Давно тебя знаю, Иван-божок, а вот понять до сих пор не мог, — подымая на него глаза, как-то особенно медленно опустил опорожнённую чашку на стол Минуров.
— Что ж во мне непонятного? — сделал шаг вперёд Турин, холодея от сознания, что безнадёжно опоздал.
— Стой, где стоишь, — поднял револьвер Минуров. — Хороший ты человек, а не с нами. Почему?
— Успел? — вместо ответа спросил Турин, не шевелясь.
— Успел, — кивнул тот и через силу улыбнулся. — А тебе не хочу плохого. Себя виню. Поздно почуял, шаг у тебя лёгкий, как сама смерть ты подобрался…