Однако со временем наши отношения стали подпитываться совместным употреблением всякой дряни.
Но я не собирался рассказывать Эль или кому-либо еще, что Джесса просила у меня наркотики. Что она упрашивала меня дать ей их после того, как я накурился с ней в первый раз. Она постоянно просила и просила. Включая тот раз, когда мы впервые попробовали кое-что более тяжелое и опасное.
Это казалось неправильным и каким-то грязным – вот так ее накачивать. Мне казалось слишком отвратительным, что я давал Джессе наркотики, и неважно, хотела ли она их и каковы были мои мотивы.
Может быть, Броуди всегда будет верить, что я накачивал Джессу наркотиками, чтобы затащить в постель. Но он ошибался. Я знал это. Неважно, насколько отрывочны мои воспоминания, неважно, в чем меня обвиняли другие, неважно, что меня привлекала Джесса. Неважно, даже если Джесса запомнила это по-другому.
Эль замолчала. Она отхлебнула кофе и, казалось, обдумывала мои слова.
Она считает меня подонком? Настоящей сволочью?
Без понятия.
Эль всегда была для меня загадкой. Чем-то неизведанным и недостижимым. Примерно так же, как звезды на небе были загадкой для обычного человека; вы можете понимать основы того, как все это работает, но это не означает, что вы можете стоять, освещенные красотой всего этого, и не чувствовать себя маленьким, пораженным благоговением и даже недостойным.
Все, что я мог сделать, – это дождаться, когда она вынесет мне приговор. Она, так или иначе, собиралась составить свое мнение обо мне. Теперь я мало что мог с этим поделать, кроме как поведать правду. Свою правду, единственную правду, которую я знал.
– А ты бы поступил по-другому, если бы мог? – спросила она меня через некоторое время.
– Черт возьми, да! – не задумываясь ответил я. – Много лет я злился из-за этого, хотел повернуть время вспять, хотел, чтобы я никогда не получил ту первую дозу, никогда не проваливался в ту кроличью нору[5].
– Я имею в виду, ты бы поступил по-другому с Джессой?
Об этом мне действительно нужно было подумать. И уже не в первый раз.
– Нет, – признался я. – Скорее всего, нет. Если бы я был собой, то возможно. Но пока речь шла о веществах… Я годами ходил вокруг воронки своей зависимости и, пока не бросил употреблять, ничего не мог сделать по-другому.
Эль снова замолчала. И мне стало интересно, насколько хорошо она меня поняла. Или не поняла вовсе.
– А как насчет тебя? – спросил я ее. – Ты когда-нибудь проваливалась в кроличью нору?
– Нет, – ответила она. – Ну, не совсем. Я когда-то немного употребляла… – Она криво улыбнулась; это замечание прозвучало так, будто мы были старыми друзьями. Но на самом деле не так давно мы были просто глупыми, наивными детьми, прокладывающими себе путь к вершинам чартов… без парашюта. – Наверное, я просто баловалась, находясь в непринужденной обстановке. Но через некоторое время я поняла, что на самом деле мне это не нравится. Все вокруг меня, казалось, из кожи вон лезли, чтобы сбежать от своей жизни. А я не хотела убегать. – Она пожала плечами. – Моя жизнь чертовски хороша.
– Да. Это только один из способов взглянуть на это. Но некоторые люди не могут справиться со своей жизнью, даже когда у них все хорошо, понимаешь?
– Да. Понимаю, – сказала она. – Думаю… мне нравится, когда голова ясная. Я лишь иногда люблю выпить и покурить. А еще люблю поспать. Думаю, я монашка в коллективе.
Я покачал головой, когда чувство благоговения, которое я уже испытывал в ее присутствии, усилилось.
– Ты сильная, – сказал я ей, и я не шутил. – Требуется много воли и внутренний стержень, чтобы придерживаться того, что тебе нравится, что идет тебе на пользу, когда все вокруг тебя заняты чем-то другим. И ожидают, что ты присоединишься к ним.
Эль просто отмахнулась.
– Наркотики… тебе это когда-нибудь нравилось?
– Да. Черт возьми, да. – Это правда. Чертовски удручающая, но правда. – Сначала тебе нравится, но потом ты это гарантированно возненавидишь. Потому что однажды настанет момент, и они обязательно тебя доконают.
Я заметил, как на ее лице промелькнуло беспокойство, и мог только догадываться, что она вспоминает, как много лет назад у меня случился передоз.
Джуд рассказал мне об этом позже: что именно Эль нашла меня и держала на коленях, пока не прибыли медики, чтобы соскрести меня с пола гастрольного автобуса.
И мне хотелось бы снять с нее бремя этого конкретного воспоминания, но я не мог.
– Ты думаешь… я имею в виду, честно, – спросила она меня, – как ты думаешь, если бы ты не связался с Джессой, ты бы все равно оказался там, где оказался? Понимаешь… если бы твое сердце не было разбито?
Я не знал, что ответить.
Несмотря на то, что я наговорил Джессе, когда мы столкнулись в том кафе в феврале – обидные, горькие вещи – я не был уверен, что она тогда разбила мне сердце.
– Так вот почему у тебя случился передоз? – спросила Эль. – Вот почему ты так далеко забрался в кроличью нору.
– Дело было не только в Джессе, Эль. Было много всего. – Я покачал головой. – Дело во мне. Передозировка… то, что меня выгнали из группы… это все из-за меня. В конце концов, она-то тут ни при чем.
Но Эль просто склонила голову набок и уставилась на меня, слегка задумчиво нахмурив брови на своем красивом личике, как будто не была уверена, что это правда. Как будто это была первая неправда, которую я сказал ей за сегодняшний вечер, и она пыталась разобраться.
– Ты, должно быть, любил ее, – тихо сказала она, глядя на меня своими серыми глазами. – Очень сильно.
Я думал об этом, как делал это много раз за эти годы, и в моем сердце возник вопрос, на который я так и не смог ответить.
Я знал, что придерживался этой идеи долгое-долгое время. Что я любил Джессу, но она отвергла меня. Это было частью истории, которую я рассказал себе, о себе, чтобы отгородиться от терзаний. Чтобы подпитывать горечь и негодование, которые я все еще испытывал по отношению к ней и к группе за то, что они бросили меня; горечь, которую мне удалось по-настоящему преодолеть только в этом году. После того, как они снова оставили меня, я решил покончить с прошлым.
Отпустить его.
Настал новый день. Я стал другим человеком.
Но все ведь не так просто.
Можно перестать употреблять, но нельзя просто начать с чистого листа и оставить все это позади. Не тогда, когда все это стало частью тебя, кардинально изменив твою личность.
Вся боль, через которую я прошел, навсегда останется частью меня, запечатлеется во мне вместе со всеми ошибками и сожалениями. Хотя бы для того, чтобы объяснить, какой выбор я сделаю потом. Чтобы, надеюсь, я больше никогда не совершал таких ошибок.
В жизни… или в любви.
– Должно быть, – сказал я наконец.
Но правда, которой я больше всего стыдился, заключалась в том, что я не помнил всего до конца.
Глава 9Эль
Когда я отправилась спать наверх после разговора с Сетом, незадолго до рассвета, я чувствовала себя в некотором смысле лучше. И все же… почему-то хуже.
В прошлом Сета было много боли – в прошлом всех нас, когда дело касалось его и Джессы, – поэтому я поняла, почему ребята просто хотели, чтобы это закончилось. Почему они хотели, чтобы Сет просто исчез.
Они искренне верили, что он причинил боль их девочке, их общей младшей сестре, и не могли этого вынести. Они чувствовали, что он их предал. И это предательство причиняло им еще большую боль, потому что они любили и его.
Возможно, в глубине души они все еще любили его.
Посидев с ним сегодня вечером, поговорив и посмотрев в его глаза, я поняла, что все еще люблю его.
Находясь в своих мыслях, я зашла в спальню – в комнату, где всегда спала, когда останавливалась здесь. Она была самой большой из спален для гостей, с видом на скалы и океан за ними. Я бросила телефон на кровать, в какой-то мере боясь смотреть на него, и направилась в ванную. Я приняла горячий душ, пытаясь снять накопившееся за день напряжение, и обдумала то, что сказал мне Сет.
Услышав, что ему пришлось рассказать о Джессе, я осознала, что Броуди или даже Джесси не захотели бы это слушать. Но я все еще не знала, чему верить.
У меня не было ощущения, что Сет мне лжет.
Но, живя в центре внимания и вне его, существуя в двух параллельных реальностях – моей жизни рок-звезды и реальной жизни, – я поняла, что у всякой истории есть две стороны.
И вовсе не обязательно, чтобы истинность одной из сторон означала ошибочность другой.
Возьмем меня и Джесси.
Мы оба состояли в отношениях друг с другом. Но я любила. А он меня – нет.
Для меня наш разрыв был душераздирающим. Для него, вероятно, он стал скорее облегчением.
У этой истории определенно были две стороны, и даже в лучшие дни они не совпадали.
После душа я накинула халат, высушила волосы и заставила себя проверить телефон. Как и следовало ожидать, начали поступать звонки ото всех, кому не лень. К этому времени все они уже знали, что Сет здесь, со мной. Вероятно, Джуд, узнавший об этом от Флинна, рассказал кому-то – Джесси? – и новость распространилась, как гребаный вирус. И все они хотели знать, что, черт возьми, происходит.
В том числе и Джесси. Но я ему не перезвонила.
Броуди звонил три раза, но я ему тоже не перезванивала.
Что я им скажу?
Сам Джуд справился обо мне, и я ответила ему сообщением, что все в порядке. Флинн будет поддерживать с ним связь, но я знала, что он был бы рад получить ответ от меня лично. Последнее, что мне было нужно, – это поднять тревогу стараниями Джуда и вынудить его прилететь сюда и разверзнуть ад на Земле. Но у меня был к нему один вопрос.
Я: Почему ты позволил Сету попасть на прослушивание?
Его ответ последовал через минуту.
Джуд: Потому что он попросил.
Типичный ответ Джуда.