Я постригся, как только приехал в Лос-Анджелес: было чертовски жарко, но, по правде говоря, я жаждал перемен. Возможно, начать все сначала. Никто не видел меня с короткой стрижкой с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, так что теперь я ощущал себя иначе. Еще у меня была короткая борода, но последние несколько лет я то и дело отращивал бороду, а потом сбривал, и так по кругу, а Dirty видели меня бородатым. На мне были очки-авиаторы, но это совсем не то же самое, что трюк с очками Супермена. Я не маскировался, как Кларк Кент, и не планировал позже внезапно облачиться в плащ.
Это всего лишь я.
Выцветшая футболка группы Cream, поношенные джинсы, ботинки из змеиной кожи, бандана в заднем кармане. Металлический браслет с выгравированным на нем словом BADASS[2], который Эль подарила мне, когда я только присоединился к Dirty, и я никогда не переставал его носить.
Они увидят меня за милю и узнают.
Сет Бразерс.
Бывший ритм-гитарист и автор песен группы Dirty. Падшая звезда. Изгой. И все равно, нравилось это Dirty или нет, любимчик фанатов. Ни одного гитариста, который пришел после меня, не любили так сильно, как меня. Никто не хотел моего возвращения в эту группу больше, чем фанаты. Я узнал об этом из сообщений, которые по-прежнему получал ежедневно. Это была единственная причина, по которой я вел аккаунт в Twitter[3].
Это во многом помогало мне оставаться здесь, несмотря на все более неблагоприятные условия. Я начинал понимать, насколько плохи были эти шансы, учитывая, что Джуд не решался даже впустить меня на порог.
Я не был уверен, что с этим делать. Я никогда не думал, что Джуд станет моей проблемой.
– Ты уверен, что хочешь этого? – спросил он, не сводя с меня своих темных глаз. – Сейчас?
– Однажды ты сказал, что прикроешь меня, когда придет время.
– Я много чего говорил, – признался он. – И не всегда умное.
– Значит, у нас есть что-то общее.
Он снова хмыкнул.
– Вот что я тебе скажу. Если сыграешь для меня Metallica, то, считай, прослушивание у тебя в кармане.
– Супер, – сказал я.
Не супер. Единственной песней Metallica, которую я знал достаточно хорошо, чтобы произвести впечатление на кого-то – возможно, – была «Master of Puppets», и мне показалось, что это не тот способ, которым можно было бы пройти прослушивание Dirty. Dirty не были метал-группой.
Очевидно, это не проблема Джуда. Он повернулся ко мне спиной, невербально давая понять, что отпускает, и направился обратно к бару.
Я выдохнул – у меня было такое чувство, будто я задержал дыхание на всю гребаную неделю.
Я засунул свою акустику в кейс и поднял его вместе с другим кейсом, в котором лежала моя электрогитара – любимая, «Гибсон». Затем я поплелся за Джудом.
Не так я представлял себе красную ковровую дорожку, но и так сойдет.
Глава 2Сет
Metallica?
И что, черт возьми, мне с этим делать?
Следуя за Джудом через красную дверь, я пытался уладить этот вопрос. Я планировал сыграть «Voodoo Child» – песню, которую смог бы осилить далеко не каждый дурачок с гитарой, – потому что я знал, что сделаю это с блеском. И потому что понимал, что Зейна бы сразило наповал потребовавшееся для этого самомнение, Джесси впечатлило бы безупречное гитарное исполнение, Дилану бы зашло практически все, что пришлось по вкусу Зейну и Джесси, а Эль чертовски боготворила Джими Хендрикса.
Вот и весь гребаный план.
Но у меня было не так много времени, чтобы придумать что-то еще. Меня сразу же сразила наповал атмосфера за кулисами, столь привычная и одновременно обескураживающая, пока я тенью следовал за Джудом. Задняя часть здания представляла собой сеть коридоров, офисов и складских комнат, змеящихся за главным помещением бара. В проведении и съемках прослушиваний участвовало множество людей, в том числе охрана, съемочная группа и другие, кто работал на группу или в баре, – все они скакали повсюду в очень тесном пространстве, как шарики для игры в пинбол. Торопящиеся, но неторопливые.
Я поймал себя на том, что высматриваю знакомые лица. Гадая, с кем столкнусь первым и насколько они злы на меня.
Хотя не все в этой вселенной Dirty на меня злились.
Джуд был не единственным, кто мог бы прикрыть мне спину в случае чего. Я знал это, и все же, когда осматривался… я не мог не задуматься. Правда в том, я действительно понятия не имел, кто мог бы отнестись ко мне спокойно, а кто – устроить мне разнос. Отчасти это было связано с тем, что, насколько я знал, большинство людей на самом деле не понимали, почему меня уволили из группы в прошлый раз. Скажем, это не стало достоянием общественности.
Но в основном это было из-за того, что даже в лучшие дни мне было трудно вспомнить, чем все закончилось, когда меня уволили в первый раз люди, которых я когда-то любил как родных.
Было неловко – на самом деле жутко стыдно – признаваться в этом самому себе, но прямо сейчас я не мог от этого прятаться.
Прошло уже почти четыре с половиной года, как я завязал с наркотиками и перестал пить, наконец пройдя курс реабилитации, но мое восстановление определенно продолжалось. Я твердо стоял на ногах, но с головой у меня до сих пор было не все в порядке. Большинство моих воспоминаний о тех годах, когда я употреблял, не были полностью цельными или ясными; те, что исчезли, а позже вернулись ко мне, часто представляли собой разрозненные, противоречивые фрагменты. Были воспоминания, на возвращение которых ушли годы, и я знал, что некоторые из них не вернутся никогда. И мне приходилось жить с этим каждый день.
Это сбивало с толку, это чувство… неуверенности в собственных воспоминаниях. Мои запутанные эмоциональные ассоциации с моей прежней командой, моей прежней семьей.
Я знал, что разочаровал многих людей всем, что натворил. Причинял боль тем, кто когда-то заботился обо мне.
Даже если я не мог этого вспомнить.
Но когда я проходил по коридорам, у меня сжималось сердце, как только я встречался взглядом – все еще в авиаторах – со всеми, кто смотрел в мою сторону… и не узнавал ни одного лица.
И почему-то от этого мне стало еще более неуютно.
Я мог смотреть в лицо своим ошибкам. Я мог смотреть людям в глаза и принимать упреки, разочарование или гнев, как бы тяжело ни было. Я был готов к этому.
Настолько, насколько это было возможно.
Но видеть всех этих людей – незнакомых мне – работающими с группой… Это просто напомнило мне, какая пропасть образовалась между нами, как сильно все изменилось. Не только для меня, но и для них.
И впервые с тех пор, как решился на это прослушивание, я засомневался в себе.
Смогу ли я на самом деле снова стать частью всего этого, даже если они дадут мне шанс, как я себя убеждал?
Джуд повел меня прямо в офис, и буквально на пороге я уловил в коридоре краем глаза первое знакомое лицо.
Кэти.
Жена Джесси.
Я мельком познакомился с ней на шоу-воссоединении в Ванкувере. Милая девушка. Большие сине-зеленые глаза, которые сейчас удивленно смотрели на меня. Это означало, что она тоже узнала меня.
Я остановился и поднял солнцезащитные очки на волосы. Она захлопнула рот, как будто только что осознала, что он открыт. Девушка стояла у стола с едой с несколькими другими девушками, которых я не знал; никто из них не смотрел на меня. Только Кэти.
Я кивнул ей.
Она скрестила руки на груди и выглядела неуверенной. Затем кивнула в ответ.
После она отвернулась, ее темные волосы заслонили лицо, и я последовал за Джудом в офис.
Он с кем-то спорил, пока я ставил футляры с гитарами на пол. Женщина. Миниатюрная и хорошенькая, с длинными, гладкими темными волосами, и я знал, кто она такая.
Мэгги Омура, ассистент менеджера Dirty.
Я никогда не работал с Мэгги. Ее приняли на работу к Dirty после того, как меня уволили, но она была с группой уже долгое время. Дольше, чем я когда-либо.
– Всего лишь еще один, Мэгги, – говорил Джуд.
– Кто? – спросила она. – Как его зовут? – Она сидела, уткнувшись в айпад, и даже пока не заметила меня.
Я просто встал рядом с Джудом, и когда он сказал: «Тодд Беккер», Мэгги незаинтересованно подняла глаза.
Затем она увидела меня.
И ее милое личико застыло.
– О, черт возьми, нет. Как он сюда попал? – Ее пораженный взгляд серых глаз пригвоздил Джуда к месту. – Ты впустил его сюда?
– Я когда-нибудь просил тебя об одолжении, Мэгги Мэй? – спокойно ответил Джуд.
– О, только не мэггимэйкай мне тут, Джуд. Ты никогда так ко мне не обращался.
– Теперь ты понимаешь, насколько это важно, – сказал он.
– Броуди уволит меня, – прошипела она. – И тебя заодно. – Она даже не взглянула на меня, когда говорила это, как будто это могло ускорить процесс увольнения. Вместо этого она пыталась испепелить взглядом Джуда, что было непростой задачей, поскольку Джуд был огромным, а она – крошечной. Эти двое напомнили мне мультфильм «Луни Тюнз» с бульдогом и котенком.
– Этого никогда не случится, сокровище, – протянул Джуд. – И все, о чем я прошу тебя, – это сделать вид, что ничего не происходит.
– Никакого сокровища, – сказала она. – Ты просишь меня сказать Лив, Броуди и группе, что нам нужно продолжать съемки, но это не мне решать. Мы уже закончили на сегодня.
Лив.
Еще один человек, которого я знал с давних пор. Лив Малоун была умопомрачительно талантливым режиссером, снявшим первый видеоклип Dirty, и я знал, что за эти годы она работала с группой над множеством проектов. Лив также была режиссером клипа на версию песни «Dirty Like Me» для сольного альбома Джесси – одного из самых популярных рок-клипов всех времен. Если она режиссировала эту съемку, то, возможно, это сыграло бы мне на руку. У нас с Лив всегда были отличные отношения. Но так было раньше, я не видел