По ее словам, это то, чего она хотела. То, что произошло, было просто сексом. И, очевидно, «просто секс» означал всего одну бурную ночь. И следующее утро. И на этом все.
Я не хотел верить, что все вот так закончится. Но я не собирался давить на нее.
Эль и так находилась в трудном положении.
Я знал, что она все еще не рассказала ребятам из группы или Броуди обо мне. Если бы я был человеком получше, то, возможно, просто бы ушел из ее жизни, облегчив ей задачу.
Но я этого не сделал.
Я завалился на диван к Рэю еще на несколько ночей, чтобы провести с ним время по утрам, позавтракать, поговорить о спорте и прочей ерунде, которая меня не волновала, в отличие от Рэя. Я заботился о Рэе, поэтому проводил с ним время. Но каждый день мне не терпелось вернуться сюда. Я приехал, как только Эль написала мне, что проснулась и готова играть.
Однако с тех пор, как я поселился в отеле, все стало сложнее. По крайней мере, у Рэя я чувствовал, что служу какой-то цели. Теперь, лежа каждую ночь в одиночестве в своей гостиничной постели, я думал о том, чтобы просто собрать вещи и уехать. Просто, черт возьми, оставить Эль в покое, как мне следовало поступить и с Джессой много лет назад.
Прослеживалось слишком много неприятного сходства.
Во всем этом был большой страшный секрет.
Ложь, которую Эль собиралась раскрыть группе из-за меня.
Тот факт, что ей, вероятно, было бы лучше без меня, без этого главного гребаного осложнения в ее жизни.
Я просто не мог поверить, что она стала бы мириться с такими сложностями, если бы это было только ради того, чтобы сочинить какую-нибудь музыку и провести одну бурную ночь секса. Она могла бы получить это от многих других мужчин без всяких трудностей.
Из-за этого я просто лежал ночью в постели, уставившись в потолок, и в голове у меня крутился вопрос: «Почему я?»
Но каждый день я задвигал этот вопрос в дальний ящик и наслаждался происходящим, чего бы это ни стоило – а это было чертовски много. Потому что каждый день, когда я играл с Эль в ее студии, казался мне лучшим за долгое-долгое время.
Лучшие дни с тех пор, как я потерял Dirty.
Я не знал, как отказаться от этого. Это лучшее, что у меня было в жизни.
Даже если это эгоистично. Даже если это не лучшее решение для Эль.
Я обвел взглядом ее студию… Эту красивую белую комнату с высокими потолками и портретом Боба Марли всех цветов радуги на одной стене, а также парой платиновых альбомов Dirty, небрежно расставленных в ряд на другой. Большое мягкое кресло, покрытое белым искусственным мехом. На журнальном столике в беспорядке лежали девчачьи и музыкальные журналы, а также серьги, блески для губ и флакончики с лаком для ногтей. Единственная фотография, аккуратно вставленная в рамку и стоящая на полке, – Эль, когда была подростком, лет шестнадцати или около того, с родителями и младшей сестрой, прижавшимися друг к другу на диване.
Эта комната… казалась мне священным местом Эль.
Я все еще был поражен, что она впустила меня сюда. Иногда было легче понять, что она пустила меня в свою постель, чем в эту комнату.
Сегодня она уехала. Dirty возобновили прослушивания. Что означало, что я потерял все шансы, которые у меня были с ними, если они у меня вообще были. Они официально продолжали поиски замены мне.
Но у меня все еще было это.
У меня была музыка, которую мы сочиняли с Эль, долгие дни, проведенные в ее студии, иногда до глубокой ночи. А сегодня, когда она была на прослушиваниях, она позволила мне побыть здесь, даже в свое отсутствие.
Примерно час назад она написала мне, что едет домой и интересуется, не хочу ли я задержаться. Немного погодя она снова написала, что, возможно, мы могли бы заказать еду, но тем временем я уже приготовил для нее ужин. Подумал, что это меньшее, что я могу сделать, раз уж она разрешила мне побыть здесь, пока ее не будет, хотя это и казалось странным домашним уютом. Странным, потому что я не привык готовить ужин для кого-то, кроме себя. За те несколько дней, что я провел на Гавайях с Эль и ее сотрудниками, я приготовил для других людей больше блюд, чем за последние годы.
Но это не было неприятным ощущением.
По правде говоря, если отбросить всю эту чушь с Dirty и все то дерьмо, которое, как я боялся, способен навлечь на Эль, я чувствовал себя по-настоящему хорошо впервые с тех пор, как в начале этого года произошло то, мягко говоря, разногласие с группой. Подозрительно хорошо.
Когда я услышал, что Эль входит в дом, то направился на кухню проверить цыпленка. Я уже договорился с собой не вмешиваться. Не спрашивать, как прошел ее день. Только если она сама об этом не заговорит. Я буквально изнывал от любопытства и умру, если не получу ни малейшего представления о том, что происходило на прослушиваниях, но если такова цена, которую я должен заплатить за то, чтобы быть здесь, с ней, я готов.
Первыми словами, слетевшими с ее губ, были:
– Матерь божья, как же здесь восхитительно пахнет! – Она появилась из главного холла и остановилась, глядя на меня, как будто боялась, что ошиблась кухней, как будто такое не могло произойти в ее собственном доме.
– Я приготовил ужин, – сказал я, закрывая крышку мультиварки.
– Ты приготовил ужин? – повторила она, как будто это была самая удивительная и невероятная вещь в мире.
– Ага. – Я пожал плечами. – Всего лишь цыпленок в медово-чесночном соусе с диким рисом. И салат.
Она глазела на меня.
– Это… э-э-э… что-то вроде моей страсти, – объяснил я. – С тех пор, как завязал. Ну, знаешь, более здоровый образ жизни. Правильное питание.
– На самом деле тебе не обязательно было это делать. Мы могли бы заказать что-нибудь на дом. – Она бросила свою сумочку и прошла в глубь кухни. – Тебе не обязательно было тратить весь день на готовку, если ты предпочел бы заниматься музыкой… – Она остановилась рядом со мной и заглянула через стеклянную крышку.
– У меня ушло минут пятнадцать, чтобы все это подготовить, – сказал я, наблюдая за ней. – Мультиварка сделала остальное. – Ее волосы были заплетены в длинную косу, перекинутую через плечо, а обнаженная шея была так близко от меня, что я чувствовал исходящий от нее теплый, почти пряный запах. Похожий на кокосовый орех и ром. Я чуть не прижался губами к ее гладкой коже.
Но сдержался.
Она снова изумленно посмотрела на меня.
– Я даже не знала, что у меня есть мультиварка.
– Ее у тебя и не было, – сказал я ей, чувствуя себя немного глупо. – Я… эм… купил тебе ее. – Я не пытался подлизываться, но сейчас мне так захотелось. Какой идиот купит мультиварку для женщины после того, как однажды переспал с ней? – Я просто хотел приготовить ужин. Знаешь, это так просто, и он готовился, пока я был в студии… – Дерьмо. О чем она подумала?
Она, наверное, знала музыкантов, у которых в студии происходили настоящие оргии с сексом и наркотиками. А я готовил ей цыпленка в мультиварке, как влюбленный идиот?
– Это мое белье из стирки? – спросила она, бросив взгляд на стопку сложенных полотенец на стойке.
– Нет. Мне просто… нужно было кухонное полотенце, но я не смог найти чистое, так что я…
– Ты вымыл посуду? – Она огляделась, и внезапно я увидел кухню ее глазами. Чистая посуда – та, которую мы испачкали за выходные во время нашего марафона сессий записи, – аккуратно была сложена на подставке на кухонном столе. Открытая посудомоечная машина опустела. Маленькие кучки ее вещей были прибраны на острове, расположенном посреди кухни. Жалюзи на окне в уголке для завтрака, которые сломались, я починил.
Ее глаза снова встретились с моими.
– Я, э-э-э… чувствую себя придурком.
Она медленно покачала головой.
– Я чувствую себя неряхой. Моя уборщица придет только завтра. Обычно я убираю за собой получше, чем сейчас…
– Не беспокойся.
– Я собиралась вызвать мастера починить жалюзи.
– Мне не сложно…
Повисло неловкое молчание, пока она продолжала смотреть на меня так, словно какой-то инопланетянин приземлился у нее на кухне. Как будто она не могла понять, что происходит.
Затем она слегка прикусила губу и склонила голову набок.
– Когда все будет готово? – тихо спросила она.
– Что? – Мой взгляд остановился на ее сладких губах идеальной формы, как лук купидона: они словно созданы для поцелуев.
– Цыпленок.
– Э-э-э… уже готов, если ты голодна.
– Оу. – Она выглядела… разочарованной. – Я имею в виду… он не испортится, если мы не съедим его сразу же?
– Ну что ж… можно подогреть, если нам нужно поговорить… – Да. Очевидно, нам нужно было поговорить. О том, что я как гребаный чудак убирался у нее на кухне, чинил сломанное барахло и покупал ей мелкую бытовую технику, пока ее не было дома. Как будто навязываться в ее жизнь уже не было достаточно чертовски странно.
– Я не хочу разговаривать, – сказала она, и ее взгляд упал на мой рот, ее серые глаза потемнели, как грозовое небо.
Оу, я считал ее эмоции совершенно неправильно…
Когда кровь внезапно прилила к моему пробудившемуся члену, я переключил мультиварку на режим подогрева.
– Это может немного подождать…
– Сколько? – спросила она, блеснув глазами и глядя на меня как ангел и одновременно чертовски порочно.
– Сколько пожелаешь, – сказал я, хотя на самом деле понятия не имел. Какая, на хрен, разница? Я бы съел цыпленка с костями и в холодном виде, если придется.
– Хорошо, – сказала она. Затем взяла меня за руку, нежно переплела свои пальцы с моими и, не сказав больше ни слова, повела наверх, в свою комнату.
Она медленно повела меня туда, но когда мы добрались до места и она повернулась ко мне, наша одежда исчезла в мгновение ока. Мы лежали голые в ее постели, и я в считаные секунды оказался на ней сверху. Мой член был твердым, ноющим, тело напряглось от невыносимого сдерживания, когда она извивалась подо мной, терлась телом о мое, ее руки блуждали по мне. Я чувствовал себя беспокойным, расстроенным, полностью уничтоженным этим неудовлетворенным желанием к ней… желанием, которое росло с тех пор, как я в последний раз ее трахал.