Пришелец с черным железным ободом на лице схватил Вику и холодной ладонью зажал ей глаза. У друидессы вырвался вопль, и все вокруг потемнело.
И тогда он показал ей то, ради чего явился.
Рассвет застал Вику у костра. Завернувшись в накидку, она таращилась в огонь и глотала похлебку из миски. Уснуть не удалось, несмотря на чудовищную усталость: увиденные ужасы были еще слишком свежи в памяти. Друидесса поняла не все, что сообщил ей дух, но знала: ничего из увиденного нельзя оставить без внимания. Ей требовался мудрый совет, а для этого годился лишь один человек.
Утром она вновь отправилась в путь, оставив позади развалины Дирракомба. Скирда плелась трусцой рядом с хозяйкой. Закинув за плечи мешок и крепко сжимая посох, Вика шагала вперед, и впервые за много лет вдали обозначилась отчетливая цель.
ГЛАВА 10
От удара киркой брызнули искры, которые быстро рассеялись и исчезли во мраке. Арен работал, размеренно наклоняя и выпрямляя туловище. Не торопясь, чтобы не надорваться от натуги, но и не мешкая, чтобы избежать дубинки надсмотрщика. Арена окутывал туман изнеможения, притуплявший чувства; спина болела, руки словно налились свинцом, суставы ломило. Однако юноша продолжал упорно трудиться, ведь каждый удар на несколько секунд приближал его к следующему перерыву, к следующем перекусу, к концу смены. Так тянулись бессчетные, неотличимые друг от друга часы в черном холодном чреве горы.
В бригаде насчитывалось два десятка человек; их выстроили друг за другом вдоль стены туннеля, сковав лодыжки кандалами. С полусгнивших балок свешивались светильники, выхватывая силуэты копошащихся в темноте людей. Воздух наполняли каменная пыль и лязганье железа о камень, способное свести с ума.
Кейд стоял следующим в ряду после Арена и работал машинально, уставившись перед собой невидящим взглядом, уже хорошо знакомым его другу. Поначалу Кейд горько жаловался на боль, ссадины и волдыри, на переутомление и постоянный голод; но сочувствия он встречал мало, а облегчения и вовсе не находил. Все они были в одной лодке, и в конце концов даже Арен устал выслушивать стенания товарища. С тех пор Кейд прекратил жаловаться и почти не разговаривал, держа свои сетования при себе. После этого другие узники стали относиться к нему лучше.
— Бей сильнее! Бей сильнее! — выкрикнул надсмотрщик-кроданец. У некоторых надсмотрщиков познания в оссианском языке этими словами и ограничивались.
Никто не повернулся посмотреть, к кому обращен окрик. Все поняли: кто-то уже выдыхается. Если работающие сбавляли скорость, их били. Время от времени стражник отвешивал удары всем без разбору, но хуже было, когда узник приближался к пределу своих сил. Арен видел, как избили до беспамятства двух человек, слишком ослабших, чтобы махать киркой. Еще одного прикончили на месте, когда он упал и не мог подняться.
Подстегнутый грозным возгласом, Арен удвоил усилия. Кирка, ударяя в стену туннеля, оставляла лишь слабые отметины, но время от времени откалывался крохотный кусочек — свидетельство, что работа продвигается. Еще тысяча тысяч таких осколков, и у кроданцев будет вдоволь руды, чтобы извлечь несколько капелек эларита. Тысяча таких капелек — и можно выплавить достаточно ведьмовского железа, чтобы выковать нагрудник, или несколько поножей, или затейливо сработанный шлем. И в конце концов, ценой невообразимых усилий и бессчетных жизней, ведьмовского железа хватит на целый доспех, по твердости превосходящий сталь, но почти невесомый. Когда-нибудь его наденет могучий харрийский рыцарь, или купит богатый кроданский вельможа, или же доспех отправят в подарок чужеземному королю, и никто даже не задумается, как все начиналось — здесь, в темном холодном подземелье.
Такую жизнь вел теперь Арен. Такое предназначение исполнял. Такую великую пользу приносил Кроданской империи.
Он снова и снова стучал киркой; искры вспыхивали, отражаясь в глазах.
«Я это заслужил, — мысленно повторял он при каждом ударе. — Я это заслужил. Заслужил…»
В тот день Арен отвечал за кормежку. Пока товарищи отдыхали, он ходил за едой ко входу в рудник — обязанность, которая одновременно была и злом, и благом. С одной стороны, лишаешься перерыва между сменами; с другой — выпадает редкая возможность заполучить дополнительную порцию пищи.
Он ожидал своей очереди перед кипящим на углях закопченным железным чаном, в котором пузырилась жидкая овощная похлебка. Висевшие на столбах светильники бросали тусклые отблески на изможденные лица закованных в кандалы людей. Все они собрались в небольшой внутренней пещере на пересечении нескольких туннелей, где происходило постоянное движение. Потрепанные шахтерские пони тащили из глубин рудника тележки с камнями. Повсюду сновали надсмотрщики — не суровые и исполнительные кроданские солдаты, а гнусные людишки из породы прирожденных тюремщиков, жестокие громилы, не упускавшие возможности выместить злобу на подопечных. Здешний мир империя не показывала своим благонадежным подданным. То, что происходило за кулисами, видели только отверженные.
Когда подошла очередь Арена, он встал возле чана и принялся торопливо есть, пока бадья, которую он привез с собой, наполнялась похлебкой, текущей по желобу. Огонь приносил успокоение, и Арен придвинулся к нему поближе, черствой хлебной коркой подбирая похлебку из миски. В руднике постоянно стоял холод. Сырой камень забирал тепло из воздуха, а одежда на узниках была слишком ветхая. Даже во время работы они не согревались.
Проглотив первую порцию, Арен снова подставил миску под струю похлебки. Человек, стоявший у рычага, даже не взглянул на него. Если успеешь дважды наполнить свою миску, пока похлебку разливают по общим бадьям, никто и внимания не обратит. То было единственное преимущество, которым пользовался ответственный за кормежку.
Арен отодвинул в сторону тележку, на которой стояла бадья, и принялся поглощать вторую порцию деревянной ложкой, запивая похлебку водой из жестяной фляги. На этот раз он ел медленно, смакуя каждый глоток и ощущая, как жар от углей впитывается в кости. Похлебка была безвкусная и водянистая, но, как говаривал Кейд, голод — лучшая приправа. Живот с непривычки бурчал и болел, но, насытившись, Арен почувствовал нечто вроде удовлетворения.
Он привесил к тележке суму с хлебом и поплелся восвояси. Некоторые из ответственных за кормежку на обратном пути съедали еще ломоть и миску похлебки, но Арен никогда так не поступал. Пищу и без того отпускали скудно, поэтому другие узники возмущались, если бадья прибывала не совсем полной. Арен убеждал себя, что от соблазна его удерживает честь, но сказывался и страх расплаты.
Он брел по туннелю, таща за собой бадью, и по пути ему попалась клетка, в которой сидела пара серых пещерников. Раньше вид этих птиц внушал ему трепет, но теперь он не обращал на них внимания. Беспокоиться стоило только в одном случае: если они подавали голос. Эларитовые пласты под давлением выделяли горючую жидкость, которая, накапливаясь, источала взрывоопасные испарения, невидимые и лишенные запаха, так называемый огненный дым. Он собирался в полостях и задерживался под землей, пока его не высвобождала кирка рудокопа, после чего газ просачивался в туннели, а когда его набиралось достаточное количество, воспламенялся. Получить предупреждение узники могли только от пещерников, обладавших способностью чуять испарения. Птицы издавали встревоженные крики, и это давало людям возможность спастись. Впрочем, порой случалось худшее. Арен пытался жить нынешним днем, не задумываясь, что будет завтра. Надо держаться до последнего, покуда его не заберет смерть или они с Кейдом не выйдут на свободу. Или можно сдаться — он видел, как это происходило с другими. Отчаяние глодало человека: сначала тело, потом душу, пока несчастный не терял волю к жизни.
Но судьба Арена сложится иначе. Он так решил. Он переживет и этот день, и следующий, — как и Кейд. Иного выбора для них нет.
Он пробирался по слабо освещенным переходам, вдоль которых сидели узники, тихо переговариваясь или поглощая пищу. Он разглядел нескольких знакомых по лагерю, но его никто не окликнул, Все слишком обессилели.
Бадья была тяжелой, и на обратном пути Арену пришлось сделать передышку. Он вкатил тележку в безлюдный боковой проход и почувствовал искушение украсть еду. Ему показалось, что здесь больше никого нет, но вдруг юноша заслышал чавканье и увидел двух человек, сидящих у противоположных стенок узкого туннеля. Один из них сверлил его злобным взглядом и беспрерывно работал челюстями, облизывая губы и причмокивая. Был он тощий, кожа да кости, волосы клочковатые, лицо изможденное. Судя по виду, неравнодушен к одуряющему зелью.
Арен попятился — от любителей одуряющего зелья лучше держаться подальше, они бывают непредсказуемыми и буйными, — и его внимание привлек другой человек. Он сидел, прислонившись головой к каменной стене, закрыв глаза и не шевелясь. Арен вышел из-за тележки и осторожно приблизился к узнику, силясь рассмотреть его в темноте.
Человек оказался незнакомым, но у Арена зародилось подозрение, которое нужно было разрешить. Он медленно протянул руку и приложил ладонь к щеке сидящего. Голова свесилась набок, невидящие глаза уставились в пустоту. Узник умер на том самом месте, где сидел, причем совсем недавно.
Арен опустился на корточки и принялся разглядывать труп. Несколько месяцев назад он еще не видел ни одного мертвеца. Теперь они не пугали его, став неотъемлемой частью его мира.
Он огляделся, но вокруг никого было, кроме любителя одуряющего зелья, который явно не собирался ничего предпринимать, только таращил глаза. Арен пожал плечами и принялся обшаривать карманы мертвеца. В конце концов, если этого не сделает он, сделает кто-нибудь другой.
Заходящее солнце наполовину скрылось за горами, когда они по двое в ряд выбрались из рудника, с трудом передвигая ноги в кандалах и втягивая головы в плечи из-за резких порывов ветра, несущего с вершин холодный дождь. Еще недавно солнце палило нещадно, но в последнее время погода переменилась, предвещая наступление смертельной стужи. Зима соберет среди узников свою жатву; они это знали. Слабые не дотянут до весны.