Когда имеешь дело с Хартом, важна любая мелочь. Каждый день превращался в битву за то, чтобы поставить дерзкого выскочку на место.
Появление черной кареты с крестом о двух поперечинах внушило робость солдатам, постояльцам и конюхам: они начали сомневаться в собственной благонадежности. «Так и должно быть», — подумал Клиссен, окидывая двор прищуренным взглядом. Ему хотелось потянуться, расправить затекшие в дороге мышцы, но он сдержал этот порыв. Он представитель власти, а власть не ведает ни боли, ни усталости, не испытывает ни раздражения, ни нетерпения. Власть выше всего человеческого.
Появился капитан Дрессль, старший из Железных Стражей, в сопровождении которых они передвигались.
— Покажите мне трупы, — велел Клиссен. — Потом накройте завтрак и пришлите свидетелей. Сначала конюхов, потом слуг. Трактирщика я допрошу последним.
— Да, старший охранитель, — Дрессль исправно отдал честь, приложив кулак к груди и покорно склонив голову.
До чего же приятно с ним работать, не то что с Хартом. Почтительный, благонадежный, ревностный, старательный. Побольше бы таких.
— Почему бы не начать с трактирщика? — спросил Харт. Вечные вопросы, вечные возражения. — Он лучше всех знает постояльцев. Я думал, чем быстрее управимся, тем лучше.
— Если он увидит, что остальных я допросил раньше, то задумается, о чем они рассказали, и у него не возникнет искушения солгать или что-нибудь утаить: вдруг его показания не совпадут с чужими? Сам знаешь, что за народ в Оссии. Они придерживаются старых обычаев и не слишком склонны откровенничать.
— Он ксуланин, а не оссианин, — возразил Харт. Прежде чем отправиться в путь, они хорошенько все разведали.
— Его посетители в основном оссиане, и он не горит желанием нам помогать. Поэтому облегчим ему возможность сказать правду.
Мертвые тела, завернутые в мешковину, лежали в сарае, как можно дальше от трактира и постояльцев. Люди Клиссена раскутали их, и священник записал имена погибших; несколько человек уже дожидались приказа погрузить тела в телегу могильщика. В воздухе стоял тяжелый запах, но в последние несколько дней было прохладно и смрад еще не сделался невыносимым. Сколь привередливым желудком ни обладал Клиссен, мерзкий душок и запекшаяся кровь его не смущали. Он повидал достаточно трупов и воспринимал их как манекены.
Пронзенные, разрубленные. Одному несчастному снесли голову, а щеки насквозь проткнула стрела. Как много способов погибнуть, но конец всегда одинаков. Клиссен еще не понимал, какую зацепку могут дать трупы, но он отличался дотошностью и не оставлял без внимания ничего. Он осмотрел мертвецов, подмечая, кто как погиб: кого закололи, кого зарубили, кого застрелили. Один из их противников явно умел орудовать мечом. Он убивал так безупречно, что жертвы вряд ли успевали что-то почувствовать.
Закончив осмотр, он сделал своим людям знак унести трупы.
— Только время потратили впустую, — проворчал Харт, когда они направились обратно в трактир.
— Если служишь империи, время никогда не тратится впустую, — наставительно заметил Клиссен, представляя себе, как труп Харта погружают в телегу вместе с другими.
Дрессль подготовил для него отдельную кабинку в общей зале, а пугливая служанка накрыла на стол. Настоящие кроданские кушанья: баранья рулька с густой подливой, тушеные овощи, янтарно-желтая картошка. Никакой затейливой, напичканной приправами оссианской стряпни; никаких мерзких угрей, которых они так любят. Подготовившись к трапезе, Клиссен отправил Дрессля собрать свидетелей в коридоре и распорядился, чтобы Харт приводил их по одному. Так мерзавцу не удастся ни присесть, ни поесть. Пусть топчется возле стола, вдыхая аромат кушаний, пока Клиссен будет проводить допрос. Слыша, как у Харта бурчит в животе, Клиссен испытывал мстительное удовольствие. Он не забыл, как Харт без разрешения прикончил арестованного в Шол-Пойнте, присвоив себе всю славу.
Картину происходившего во дворе воссоздали быстро. Из восьми беглецов, спасшихся от страхоносцев, уцелели семеро. Среди них по-прежнему был скарл, а также сынок изменника и его тупоголовый приятель. И друидесса, хотя никто не признал в ней таковую. В дальнейший путь они отправились вместе с сардкой и рыцарем из Харрии. Похоже, он и есть тот мечник, что с таким искусством уничтожил солдат, которые теперь лежали в сарае.
Беглецы могли бы не высовываться и ускользнуть незамеченными. Но они устроили побоище на глазах у десятков свидетелей — словно сами позаботились, чтобы их запомнили. С таким же успехом они могли протрубить в рог, оповещая о своем присутствии.
Завершив трапезу и запив ее стаканом крепкого кроданского красного вина, Клиссен позвал трактирщика.
Его звали Рапапет. У него были вытянутое чувственное лицо и изящные руки, голос звучал напевно, а двигался ксуланин с кошачьей грацией. Клиссен сразу ощутил к нему недоверие. Ксулане были безбожниками, чтили только собственное тело. Их бесстыдная приверженность к плотским утехам и неприкрытое самолюбование отталкивали его. Они отвергли своих богов ради учения о любви к себе и веры в то, что люди способны достигнуть совершенства самостоятельно, не нуждаясь ни в каких высших силах.
— Не ожидал встретить ксуланина в таком месте, — заметил он. — В самом сердце Оссии, в далеком захолустье.
Рапапет развел руками. Узкие запястья тонули в изящных кружевах.
— Судьба непостижима, старший охранитель. Я попал сюда еще юношей в поисках приключений и влюбился в содержательницу этого трактира. Мы жили счастливо двадцать лет, пока ее не забрала Сарла. Теперь владелец я.
— Сарла? — Клиссен приподнял бровь.
Рапапет улыбнулся.
— Простите. Боги моей жены стали моими, и я остаюсь их приверженцем, чтя ее память. Разумеется, если бы я мог, то посещал бы созывы в честь Вышнего, но ближайший храм слишком далеко отсюда.
«Ну да, разумеется», — подумал Клиссен, поправляя очки.
— Спрошу напрямик. Меня интересует человек с рубцом поперек горла. Знаешь его?
Возникло замешательство. Он явно размышляет, солгать или нет. Клиссен сразу все понял, но все-таки ждал ответа.
— Немножко знаю, — неуверенно произнес Рапапет. — От был тут несколько дней назад. Теперь он именует себя Гарриком, хотя раньше пользовался другими именами.
«Правильный ответ», — подумал Клиссен.
— Ты с ним говорил?
Опять заминка. Прикидывает, как бы половчее извернуться.
— Такой простой вопрос, — отрывисто бросил Клиссен, не давая ему времени на размышления. «Хватить думать. Говори правду».
— Извини, — сказал Рапапет, на этот раз слегка смутившись. — Да, говорил. Мы беседовали в общей зале за день до того, как нагрянул патруль.
— И о чем беседовали?
— Ему нужно было переправить отсюда своих товарищей. Двух мальчишек и скарла. Я знал, что несколько купцов собираются в Зеленогорье, и это, кажется, ему подошло.
— Но ведь они не уехали.
— Не уехали. А почему, не знаю.
Клиссен ему верил. Ксулан трудно раскусить, особенно высокородных, но чутье подсказывало старшему охранителю, что тут свидетель не врет.
— А сам Гаррик? — спросил он. — Наверняка у него тоже были планы?
— Да, он направлялся в Моргенхольм.
Тон его голоса едва заметно изменился, и нерешительность, с которой он закончил фразу, подсказала Клиссену, что свидетель недоговаривает. На его блестящем черном черепе сверкали капельки пота.
— И что?
Рапапет растерянно уткнулся взглядом в стол.
— Потом мы говорили о других предметах, — признался он. — Он расспрашивал об осадных машинах, которые применяют у меня на родине.
— Об осадных машинах? — Занятный поворот и слишком диковинный, чтобы быть выдумкой. Ложь всегда прямолинейна; люди пытаются сочинить что-нибудь правдоподобное. А истина обычно запутанная и многогранная.
— Да. Он что-то слышал о ксаттаксе — в переводе на кроданский, наверное, будет «огнеметатель». Я не особо сведущ в истории, но рассказал ему, что знал. Это что-то вроде… баллисты. Она разбрасывает большие керамические шары, которые обмазывают смолой и поджигают. Внутри шары полые и содержат какую-то алхимическую смесь. Они поражают цель с огромной силой, неся гром и огонь; но зачастую оказываются опаснее для тех, кто их применяет: многие гибнут, если вещество воспламеняется преждевременно. — Он изящно взмахнул рукой в воздухе — чисто ксуланский жест, значения которого Клиссен не уяснил.
— Необычно, когда спрашивают о подобных вещах.
— Да. Он проявил большое любопытство. А потом передумал насчет Моргенхольма. Спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто собирается на север.
— Он сказал, куда направляется?
Опять замешательство. Клиссен решил, что пришло время надавить.
— Я проделал долгий путь, чтобы сюда добраться, ксуланин, и не намерен тратить время попусту, — холодно отчеканил он. — Не жди, пока тебе зададут удобный вопрос. Ты расскажешь мне все, что знаешь, иначе будешь схвачен как пособник и я вздерну тебя на вывеске твоего же трактира.
— В Ракен-Лок! — выпалил Рапапет, едва Клиссен договорил. — Он направился в Ракен-Лок!
— Зачем?
Рапапет перепугался.
— Не знаю! Он спросил меня, знаю ли я какого-нибудь ксуланского купца, на которого можно положиться, и я предложил моего двоюродного брат Ататепа. Он моряк, торгует вдоль всего побережья и часто посещает Ракен-Лок, чтобы пополнить запасы. Но Ататеп — человек законопослушный, клянусь! Я не знал, что Гаррика разыскивает Железная Длань!
«Ты не хотел впутывать своего родича. Теперь понимаю, почему ты отвечал так неохотно», — подумал Клиссен.
— Если ты сказал правду, тебе не причинят вреда. Я преследую Гаррика. Он сказал, чего хочет от твоего двоюродного брата?
— Я спрашивал, старший охранитель, но он не ответил!
Рапапету отчаянно хотелось, чтобы Клиссен ему поверил. Тот долго и пристально смотрел ему в глаза, пока не уверился, что ксуланин не лжет.
— Можешь идти, — сказал он.
Рапапет обмяк, точно рыба, снятая с крючка, и неуклюже кинулся прочь, в спешке утратив все свое изящество.