[77]48.
Был ли Гиппократ согласен с египетской верой в то, что сердце является вместилищем сознания, неясно. Его работы выражают, казалось бы, противоречивые позиции, иногда считая таковым сердце, иногда мозг. Одним из возможных объяснений может быть тот факт, что историки затруднялись определить, какие из многих работ, приписываемых Гиппократу, на самом деле были написаны им, а какие – его последователями и коллегами49.
Что мы знаем наверняка, так это то, что на заре Древней Греции, незадолго до того, как Гиппократ начал свою работу, натурфилософ и теоретик медицины Алкмеон Кротонский разработал ряд поистине новаторских теорий о том, как функционирует организм. Где-то между 480 и 440 годами до н. э. он предположил, что самый важный орган – это мозг. Ученый утверждал, что мозг не только источник разума, но и что он жизненно важен для работы органов чувств, например глаз. Эта позиция позволяет считать Алкмеона первым краниоцентристом – в ерящим в то, что работа тела сосредоточена вокруг головы и того, что в ней находится. Однако в течение многих столетий краниоцентризм оставался в тени кардиоцентризма.
Одним из влиятельных кардиоцентристов был греческий философ Аристотель (384–322 до н. э.). Хотя он известен как отец биологии, он, конечно, заслужил этот титул не за то, что обладал точными знаниями о таких органах, как сердце, мозг и легкие. Гораздо более вероятно, что этому способствовали его новаторские работы в области таксономии. Аристотель записал подробные наблюдения за сотнями растений и животных, вскрыв многих из них и применив наблюдаемые характеристики (например, кровь или отсутствие крови), чтобы впервые создать систему, с помощью которой можно было бы классифицировать все живые существа.
В одном из таких исследований Аристотель наблюдал за работой сердца у живого куриного эмбриона. Он отметил, что это был первый орган, который развился, и предположил, что у крупных животных, таких как люди, трехкамерное сердце с правой, левой и центральной полостями[78]. Согласно Аристотелю, у животных среднего размера две камеры сердца, а у мелких – только одна.
Еще Аристотель считал, что сердце – самый важный орган в теле: вместилище интеллекта, эмоций и души[79]. Не имея никаких знаний о нервной системе, Аристотель утверждал, что сердце служит центром для всей поступающей сенсорной информации, а сигналы от таких органов, как глаза и уши, передаются к нему через кровеносные сосуды. Для мозга же Аристотель предполагал гораздо менее высокую роль. Он считал, что тот действует очень похоже на современный радиатор, чья задача – охлаждать сердце.
Спустя полтысячелетия после Аристотеля в Пергаме, городе на побережье Эгейского моря, родился Клавдий Галенус (129–216), более известный под именем Гален. Это побережье, некогда часть мира Древней Греции, ко временам Галена стало частью Римской империи[80]. Гален, сын богатого архитектора, учился с намерением стать врачом и философом. Было бы трудно, если не невозможно, переоценить его влияние на медицину, поскольку его учение – и учение тех, кто слепо следовал за ним, – будет господствовать примерно в течение следующих полутора тысяч лет.
Под влиянием Гиппократа, в молодости Гален много путешествовал и познакомился с медицинскими практиками в таких местах, как Александрия (Египет) – в центре научного и медицинского прогресса. Гален следовал принципам Аристотеля и, как и он, был полностью убежден в существовании души и ее тесной связи с органами, которые вскоре увидел воочию.
Работая врачом в римской школе гладиаторов своего родного города, Гален увлекся внутренней анатомией. Столкнувшись с чередой порезов, рубленых ран и травматических ампутаций, Гален обнаружил, что способен остановить кровопотерю, прикладывая к ранам вяжущие вещества, например винный уксус. Эти вещества заставляли кровеносные сосуды сокращаться, тем самым уменьшая поток крови, вытекающей из них. Чтобы облегчить процесс заживления и сдержать инфекцию, Гален использовал пропитанные вином повязки и мази с добавлением специй. Хотя он понятия не имел, что представляют собой инфекции или что их вызывает, спирт в этих средствах, вероятно, помогал обуздать рост бактерий.
Гален называл раны «окнами в тело». Но, переехав в Рим примерно в 160 году, он обнаружил, что взгляд в эти «окна» затуманен запретом на вскрытие человека. Это табу существовало и в Древней Греции, за исключением короткого, но яркого периода в начале III века до н. э. Именно тогда два врача, Герофил Халкидонский и его младший современник Эрасистрат из Кеоса, смогли провести вивисекцию осужденных преступников50. Среди сделанных Герофилом открытий было то, что сердце имеет клапаны, способность которых проводить кровь только в одном направлении впоследствии продемонстрировал Эрасистрат. Еще младший из ученых описал сердце как насос51, и оба отметили анатомические и функциональные различия между венами (φλέβες) и артериями (ἀρτηρίαι), хотя они тоже придерживались ошибочного суждения, будто артерии заполнены воздухом[81].
Невозможно поспорить с тем, что запрет на вскрытие человека серьезно препятствовал развитию анатомии и физиологии в Древней Греции и Риме. За немногими исключениями, этот запрет сохранялся во всем западном мире в течение примерно 18 столетий после Герофила и Эрасистрата, пока не был окончательно отменен в XIV веке в Италии.
В 1992 году историк Йельского университета Генрих фон Штаден задался вопросом, почему древние греки считали вскрытие человека табу, и заключил, что существуют два основных фактора. Во-первых, это гигантский груз культурных традиций, приписывающих трупам заражающую и оскверняющую силу. Например, любой, кто соприкасался с трупом или смотрел на него, пусть это было даже и тело близкого человека, затем проходил длительный процесс очищения, который варьировался от омовения до нанесения на тело различных веществ (например, крови или глины), или окуривания и исповеди52. Подобные ритуалы совершались в жилище умершего, у очага, источника воды и места погребения. Поэтому проводящий вскрытие человека действовал бы далеко за пределами культурно приемлемого, оскверняясь и низводя себя до уровня преступника53.
Вторым фактором, способствующим греческому табу на вскрытие человека, писал фон Штаден, был набор негативных коннотаций, связанных с разрезанием человеческой кожи. Греки, по его словам, считали кожу «магическим символом целостности и единства»54. Вероятно, были исключения во время войны, когда разрешалось прокалывать, резать и молотить своих врагов.
Сотни лет спустя, столкнувшись с подобными римскими табу, Гален был вынужден делать выводы о кровеносной системе человека, проводя эксперименты на животных. Он работал на макаках, свиньях, овцах, козах – часто публично, – и его слава росла. К его чести, Гален, как и его предшественники, описал сердце в виде насоса с клапанами и опроверг давнее убеждение, будто артерии несут воздух, а не кровь. Он сделал это, вскрыв артерию собаки под водой55. Поскольку было видно, что вытекает кровь, а не воздух, это убедительно доказывало, что египетские и греческие врачи ошибались, утверждая, что артерии являются частью дыхательной системы.
Гален изучал и другие системы органов. Он смог определить основные функции мочевого пузыря и почек, а также исследовал и разграничил функции черепных и спинномозговых нервов, тем самым доказав, что мозг, а не сердце на самом деле центр управления тем, что мы теперь называем сенсорными и моторными путями – маршрутами, по которым информация поступает от тела и направляется в мозг.
Однако наследием Галена стало также и множество проблем – надолго затянувшихся и хорошо задокументированных проблем. Задним числом можно сказать, что большая часть неразберихи, вероятно, объясняется невозможностью добыть для вскрытия человеческие трупы. Например, почки Гален описывал на основе собачьих, но у этих животных правая почка выше левой, а у людей наоборот.
Но гораздо более серьезными были ошибки, коренящиеся в глубочайших собственных убеждениях Галена по поводу того, как функционирует человеческое тело. Для начала Гален полагал, что венозная и артериальная кровь – это отдельные сущности, у которых разное происхождение. Венозная кровь, говорил он, темная и густая. Ее вырабатывает печень из проглоченной пищи, и эта кровь поступает в правую половину сердца, откуда уходит в тело, чтобы снабжать его питательными веществами. Однако часть этой крови проходит через невидимые поры в межжелудочковой перегородке, разделяющей правую и левую половины сердца. В левой части сердца, утверждал Гален, она смешивается с пневмой, воздушной духовной сущностью, которая из окружающей атмосферы проходит через трахею и легкие в левую часть сердца. Он рассудил, что в результате артериальная кровь становится ярче и теплее, чем венозная, превращаясь в «жизненный дух», который распределяется по телу через артерии. Поступая в мозг, кровь передает «животный дух», который течет по нервам (их Гален считал полыми) в тело. Отходы, которые он описал как «сажистые пары», удалялись через трахею в процессе дыхания.
Вуаля!
Хотя его описание кровеносной системы конечно же представляет собой длинный список ошибок, с точки зрения анатомии самым серьезным просчетом Галена оказалась неспособность выявить настоящую связь между легочным и системным кругами кровообращения – другими словами, тот путь, по которому можно проследить движение крови из правой половины сердца через легкие в левую. Говоря о невидимых порах, соединяющих половины сердца, Гален направил представления об анатомии системы кровообращения на неверный путь, которого ученые придерживались в течение многих веков.