– Может быть, эория выпьет сонного отвара?
– Нет! Все равно скоро утро.
Нет так нет, уговаривать он не станет. Пусть сидит и ждет, если ей так легче. Эридани не сказал, когда вернется. Сперва Эрнани подумал, что брат говорил о часах, но «скоро» может означать и час, и день, и неделю.
А вдруг он встретился с Ринальди и тот понял, что натворил? Искупить можно любую вину… Если Рино одумался, его нужно простить! Брат не мог желать Гальтарам гибели, просто он никогда не задумывался о последствиях своих выходок. Анэсти вечно ворчал, что Ринальди никогда не повзрослеет, а тот отшучивался. Ему, дескать, придется до смерти оставаться молодым, раз уж Эридани родился старым…
Стук и звон возвестили о появлении очередного гонца.
– Мой эпиарх, – воин качался как пьяный, – мой эпиарх… Они уходят, уходят…
– Ты хочешь сказать, что люди выведены?..
– Нет! – Гонец был так взволнован, что напрочь забыл о том, что говорит с местоблюстителем трона. – Твари! Они бегут назад, в пещеры… Это чудо, мой эпиарх! Чудо!
Это и впрямь чудо, и имя этому чуду – Эридани.
– Ну вот, – Эрнани улыбнулся Беатрисе, – а эория боялась. Эридани не мог проиграть. Скоро он вернется, а еще раньше мы увидим вашего супруга. Может быть, эория все-таки отдохнет?
– Нет, – глаза женщины казались кусочками пронизанного солнцем неба, не хватало только белых ласточек, – я подожду.
5Мастер
Чем дольше художник смотрел на беснующийся поток, тем меньше у него оставалось надежд. Ринальди плавает, как выдра, но в верховьях Пенной выдры не водятся, даже астраповы; и потом до реки еще нужно добраться.
Третьи сутки ожидания были на исходе, и эти дни и ночи стали самыми тяжелыми в жизни мастера Коро. Единственное, что он мог сделать для друга, – это ждать столько, сколько обещал, и еще четыре дня, и художник ждал. Ринальди был предан чудовищно, страшно, гнусно, и именно поэтому его новый брат не уйдет. Художник топил свою боль в работе, но рисовал он не реку и не радугу, а «Пленника». Это был его ответ подлости, ханжеству, лицемерию. Он не может покарать виновных мечом, он призовет их к ответу кистью! Мастер писал, как безумный, отрываясь от работы лишь ночью, и тогда он видел странное лиловатое зарево там, где находились Гальтары.
Диамни ждал, когда лошади отказались от воды и травы. Ждал, когда скалы у водопада начали стонать и дрожать, словно живые существа. Ждал, когда лиловые молнии раскололи усыпанный звездами черный купол, хотя на небе не было ни единой тучи. Ждал, когда на рассвете взошло четыре окровавленных солнца. Из-за них взметнулись гигантские светящиеся мечи и, столкнувшись, породили пятое светило – черное, окруженное алым пылающим венцом. Это длилось не дольше десятка ударов сердца, затем солнце стало обычным солнцем, кони припали к ледяной воде, скалы перестали плакать, и только небо осталось алым, но это была просто заря. День обещал стать ветреным, но пока было до чрезвычайности тихо.
Художник, движимый каким-то странным чувством, сначала пошел, а потом побежал к водопаду и замер над стремительной водой, превращенной безумным восходом в кровь.
Диамни вглядывался в красно-черные глубины, пытаясь унять разогнавшееся сердце. Любопытно, он уже сошел с ума или только сходит? В беснующейся воде мелькнуло и пропало что-то темное. Разумеется, ему показалось, но мастер Коро вновь сорвался с места. Теперь он мчался к подножию водопада, на ходу срывая одежду. Думать было некогда, и Диамни прыгнул, ледяная вода обожгла его, но какое это имеет значение! Ему показалось, ему все показалось, и он сошел с ума! Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, ведь прошло три дня, целых три дня…
Тело Ринальди было неподвижным и тяжелым. Мертв или без сознания? Как бы то ни было, они оба исполнили обещанное – один выбрался, другой дождался. Диамни вытащил свою добычу на берег и с удивлением уставился на меч, который сжимал эпиарх. Меч Раканов! Откуда? Мастер Коро попробовал разжать словно сведенные судорогой пальцы, но это оказалось безнадежным занятием. Ладно, с мечом разберемся позже.
Художник наскоро осмотрел несостоявшегося утопленника и слегка успокоился. Он подоспел вовремя – захлебнуться Ринальди не успел; похоже, бедолага стукнулся головой о камень за несколько секунд до того, как Диамни его подхватил. Абвении милосердны – кости целы, а синяки и стремительно набухающая шишка на лбу – ерунда. Чуть в сторону, и удар пришелся бы в висок, но судьба, кажется, сама устала от своих подлостей. Только бы Рино не подхватил в подземельях серую горячку и не простыл, вода ледяная, и никому не ведомо, сколько ему пришлось плыть.
Художник опрометью бросился за плащами и вином. Когда он вернулся, Ринальди сидел на траве, безумными глазами глядя на лежащий перед ним меч.
– Рино! – Диамни не сразу сообразил, как назвал эпиарха. Похоже, Ринальди Ракан и впрямь стал ему братом.
– Вот ведь… – пробормотал эпиарх. – Дождался…
– Я обещал! Выпей и ложись… Постой, плащ постелю!
– Погоди… У меня что-то с головой… Холодно… Что случилось?
– Водопад с тобой случился. Пей, кому говорят!
– Сколько времени?
– Утро. Часов восемь. – Диамни поднес к посиневшим губам флягу. – Ты болтался по пещерам трое суток. С лишко́м.
– Ну, извини. – Он еще пробует шутить! – Так получилось…
– Главное, ты выбрался. А теперь ложись и попробуй уснуть, до вечера уйма времени.
– Не буду я спать, – сверкнул глазами Ринальди. – Откуда эта штуковина?
– Это ты у меня спрашиваешь? Меч был в твоих руках, и я еще не видел, чтобы кто-то так во что-то вцепился. Не представляю, как тебе вообще удалось выплыть с эдакой железякой.
– И я не представляю, – эпиарх потянулся к рукояти и скривился от боли, – и еще меньше представляю, где я его взял.
– Лег бы ты, а? – художник с надеждой взглянул на Ринальди, но тот упрямо сдвинул брови.
– Нет. Ты обещал принести одежду.
– И принес, но…
– Диамни, мне надоело изображать из себя древнего героя и совершать подвиги в чем мать родила. Твой лагерь далеко?
– Не очень.
– Тогда пошли. – Упрямец, не дожидаясь помощи, попробовал подняться на ноги. Как ни странно, ему это удалось.
– Пошли, – покорно согласился Диамни, поняв, что его новообретенного братца не переспорить. – Ты упрям, как осел мастера Сольеги.
– Осел? – Ринальди, закусив губу, извернулся и обозрел чудовищные кровоподтеки. – Клевета. Я – вылитый леопард.
– Не только, – безжалостно припечатал художник. – Судя по тому, что у тебя на лбу, ты еще и единорог, но прежде всего – осел.
– Изумительно. Тебе следует это нарисовать.
– Вот сейчас и займемся.
Только б он не вспомнил о Беатрисе! Диамни не был готов к разговору о своем открытии, и потом, он мог ошибаться… Надо посоветоваться с учителем. Если он прав, Лэнтиро найдет нужные слова, хотя есть ли такие вообще?..
– Осторожней!
В ответ Рино лишь глазами сверкнул. Его спасение отнюдь не было чудом – эпиарх не понимал, что значит сдаваться, потому и выжил там, где это почиталось невозможным. Они добрели до лагеря, хотя Диамни видел, чего стоит Ринальди каждый шаг. Лучше ему станет не скоро, боль еще только разгорается.
– Что будем делать?
– Ты, кажется, хотел одеться?
– И выпить.
– Можешь даже напиться – заслужил. – Нет, он неисправим, и слава Абвениям! – Где хоть тебя носило?
– Не знаю. – На лице упрямца промелькнула странная растерянность. – Я помню наш разговор у входа. Помню, как шел, как сдуру свернул на лестницу – она так заманчиво шла вверх. Там и вправду был выход…
– Но ты не вышел.
– Кошки раздери моего предка с его замка́ми! – Ринальди сжал кулаки и сморщился от боли. – Если что-то и нужно уничтожить, так эти Капканы!
– Выпей. Да и я с тобой. – Вообще-то Диамни не слишком одобрял вино, но мастер Сольега сказал бы, что сейчас выпить просто необходимо. – И забудь!
– Я и так забыл почти все, – Рино торопливо глотнул из фляги, – но их помню. Там с потолка сочится вода, и в ней что-то такое вроде мела… И эти фигуры у решетки. Сверху – белая корка, а внутри… внутри – они! Не знаю, что они натворили и сколько жили, но лучше двадцать раз заживо сгореть, чем такое… Я швырнул лучину и побежал. Было темно, потом появился свет, сумерки какие-то… Я пошел светящимся коридором и нарвался на фрески. Жаль, ты их не видел!
– Фрески? И что на них было?
– Женщина. Одна и та же, повторенная тысячи раз. Казалось, она идет со мной рядом. Мне не объяснить, но это чудо!
– Ты отыскал женщину даже в Лабиринте, – покачал головой художник.
– Нет, потерял. У нее были синие глаза, Диамни. Синие глаза и черные волосы, и ей было больно жить.
– Странно. – Хорошо, что он заговорил о фресках, пусть говорит о чем угодно, только не о том, из-за чего угодил в ловушку. – Я знаю этот мотив. Идущую синеглазую женщину прежде изображали в погребальных храмах, потом жрецы подумали и решили, что это неправильно. Теперь этот мотив сохранился лишь в Кабитэле, но данарии всегда были сами по себе. Видимо, в Лабиринте когда-то и вправду был храм. Жаль, что ты на него не наткнулся.
– Может, и наткнулся, – теперь Ринальди говорил медленно и тихо: вино и усталость делали свое дело. – Понимаешь… Я больше ничего не помню, только запах дыма… Отвратительно сладкий… Наверное, я пошел туда, а может, наоборот… Я люблю запах дыма, но этот… Мерзость… А потом мне стало холодно, я открыл глаза и увидел небо… Я лежал, и в руке у меня был меч. Откуда? Диамни, откуда у меня меч Эридани?!
Мастер Коро усмехнулся и накрыл названого брата плащом. Уснул, и слава Ушедшим! Сейчас около девяти – у них впереди прорва времени. То, что случилось, походило на чудо, на детскую сказку со счастливым концом, когда сначала все плохо, а потом все хорошо. Ринальди отыскался, он жив и здоров, светит солнышко, щебечут птички, лиловатый туман над Гальтарами – и тот рассеялся. Художник проведал лошадей, ополоснул пустую флягу, хотел было заняться обедом, но понял, что должен немного отдохнуть. Многодневная усталость наконец-то взяла свое, и Диамни Коро бросился на траву. Спустя мгновение он уже крепко спал.