Неясно, которого короля Девяти королевств она поимела, но я сузил круг до худших, которые жаждали создать запретную жизнь, и результатом стала Арья. Будь прокляты линии крови, она пошла именно в чудовищ, которых они боялись. В тех, от которых бежали семьи, покидая Девять королевств, прекрываясь тем, что им нужно еще одно. Они просто стремились удрать до того, как станут жертвами зверей, что за ними охотились.
Проблема в том, что при побеге дверь-то никто не закрыл. Первородные стремились нас контролировать, указывать, кто может, а кто не может покинуть Девять миров. Тщеславные ублюдки думали, они достаточно сильны, чтобы удержать наш вид в своих клетках, но мы взломали решетки в тот миг, когда вошли в это королевство.
Мы просто ждали момента, чтобы нанести удар, и время пришло.
Другие лидеры восстания послали меня сюда, разобраться с этим королевством. Меня – зверя, которого, как они притворяются, не существует, самого темного, самого смертоносного монстра в их арсенале, и теперь им надо, чтобы я хранил какую-то соплячку-ведьму? Я был единственным мудаком, который бы ее не защитил, не когда все мужское во мне жаждало женщины, которой она станет. Не когда я помогал создавать проблемы с самого начала.
Единственное, чего я ни разу не ожидал обнаружить, так это Арью, с чудовищем из Девяти королевств, скрытым под ее миленькой розовой плотью, прямо у всех перед, мать их, носом. Я думал, она податлива, легкий перепих, но потом ее тварь зарокотала моему зверю, и я это ощутил.
Я посмотрел ей в глаза и понял: она другая.
Все во мне кричало и требовало уничтожить ее сейчас, пока она не встала на моем пути. Она стала бы грязной девчонкой, и я хотел увидеть, как она раскрывается, но не мог позволить себе отвлекаться прямо сейчас. Только не сейчас, когда мои планы наконец вступали в игру.
Будь это некто из совета Девяти, что хотел ее сохранности, я бы уже ухватил ее за горло и трахал до тех пор, пока не потухли бы последние искры жизни в красивых бирюзовых глазках.
Чудовища Девяти королевств постановили, что она должна выжить и вернуться со мной. Хреновый выдастся для нее денек, но не для меня. В моем королевстве я могу заявить на нее права. Приковать к стене и бросить, разрушить все, чем она была, и превратить ее в то, чем я хочу ее видеть.
Губы сами собой расплылись в улыбке, от картины, которую нарисовал разум, где Арья обнаженной распята на стене, как ценный охотничий трофей, образовался каменный стояк. Ее податливое, открытое моей похоти тело и маленький непослушный ротик, приоткрытый в безмолвном крике, когда она осознает, где находится и кто владеет ею во всех, мать их, отношениях. Продолжит ли она огрызаться? Станет ли со мной бороться? Я чертовски на это надеялся. Арья Примроуз моя, это уже данность. У нее на бедре мое имя, и это нельзя исправить. Никто не способен стереть метку, кроме меня самого, а мне она очень даже нравится.
Я подготовил сцену, раскачал актеров. Мои люди бились у двери, пугая малышку, пока она не сделала то, что мне нужно: позволила заклеймить ее нутро, ее тело, ее удовольствие. Я вывел на ней свое имя, наблюдая, как оно просачивается сквозь плоть, навсегда оставляя след на ее бессмертной душе. Единственный способ избавиться от метки – смерть, а я этого не допущу. Не после того, как я попробовал на вкус ее страсть и увидел, как ее глаза загораются желанием. То, что я ее хочу, может быть мне ненавистно, однако факт остается фактом – я ее вожделею.
Я попробовал ее восхитительное лоно, жадно облизывая, когда магия овладела ею и погрузила в состояние постоянного желания, с которым никто из нас не мог бороться. Она стекала по моему подбородку, когда я трахал эту горячую щель ртом, чертовски хорошо зная, что они обе смотрели, как я довожу их до крайности. Я чувствовал, как ее тело дрожало, конвульсивно сокращалось, и сладкие звуки, которые она издавала, когда каталась на моем лице, заставляя член взрываться, даже не погружаясь в ее нетронутую плоть. До Арьи такого дерьма со мной еще не случалось, но ее мольбы заводили меня сильнее, чем любая женщина до нее. Я причинил ей боль, заставив кончить так сильно и так быстро, что она захныкала, выстанывая мое имя, умоляя меня перестать доставлять ей удовольствие.
Я наказал ее за то, что она заставила меня кончить, как сопливого мальца, который нашел свою первую мокрую щелку и потыкал в нее писькой. Я не удовлетворил бы ее мольбу о пощаде, пожирая ее до тех пор, пока по ее щекам не заструились слезы. Часы пролетели как в тумане, часы, в которых не было ничего, кроме наслаждения сладостью ее тела, когда она раскрылась для меня, когда ее запреты исчезли и свет женщины, которой она становилась, был освобожден.
Я никого и никогда не хотел трахнуть так сильно, как жаждал трахнуть ее с широко раскрытыми бедрами и блестящей от спермы дыркой. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не трахнуть эту щель, которая так бессмысленно истекала влагой мне на губы. Я по-прежнему ощущал ее вкус и, будь я нахер проклят, я жаждал большего.
Она понятия не имела, что прижимала мой рот к себе, умоляя меня трахнуть ее сладкую плоть, облегчить боль, которую я же и причинял. Арья заклинала меня забыть о ее невинности и взять то, что она мне предлагала, но я не стал. Не так. Не с магией, одурманивающей ее разум, когда Арья реагировала на меня, находясь под ее влиянием.
Я хотел, чтобы она всецело осознавала, что я ее трахаю, чтобы она жаждала этого потому, что ее тело реагировало на мое, а не на магию, пронесшуюся между нами жарким потоком и связавшую нас меткой. Древняя, темная магия усиливала все чувства, поскольку соединяла нас на самом глубоком уровне.
Я увидел момент, когда она поняла, что позволила мне сделать. Как нахлынули на нее сожаление и ненависть, когда разум очнулся от удовольствия, которое я ей доставил. Она возненавидела меня за то, что я заставил ее так откликаться. Это была не та жгучая ненависть, что я желал, но боль, которую ощущала женщина после того, как тело остывало и разум начинал нашептывать свое.
Арья обвинила меня, что я ее вынудил, не в состоянии взять на себя ответственность за то, что сама попросила дать ей кончить. Я видел, как ее красивые глаза наполнились отвращением к себе, и мне было ненавистно наблюдать за переменами в ней. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что трахнула мой рот, не когда мы оба оказались под влиянием древней магии.
Мне стоило огромнейших усилий не разорвать ее тонкие кружевные трусики и не загнать в нее толстый, твердый член, когда магия завладела нами обоими. Не загнал же? Нет. Я вел себя прилично и позволил ей получить разрядку, не взяв того, о чем она наверняка пожалела бы позже. Я, блядь, проявил к маленькой сучке милосердие, и это злило больше, чем страсть к ней.
Я забрал ее воспоминания, но оставил свое имя клеймом на плоти. Я сказал, что она не сумеет солгать, если я правильным тоном воззову к ее подсознанию. Имя на ее плоти клеймило ее моей собственностью.
Это значило, что стоит только кому-то задумать причинить ей боль, я смогу быстро узнать и найти ее, прежде чем она вообще осознает опасность. Никто не сломает ее, кроме меня. Я не должен был хотеть ее защищать, но, черт меня дери, хотел. Это была первобытная потребность, что-то настолько собственническое, что я и сам не до конца понимал. Я должен был бы желать смерти этой маленькой сучке, но даже мысль о мире, где ее не существовало, выводила меня из себя. Это было гребаное осложнение, которое я ненавидел, и все же она не умрет, пока я не разрешу.
Она мне даже не нравилась, но я ее хотел. Я ненавидел в ней все, вплоть до накрашенных пальчиков на ногах. Я ненавидел то, что она мне возражала, да еще и с огнем, тлеющим в глазах. С розовых губок срывалось «я пас» всякий раз, как разум показывал ей картины нашего секса. Но не потому, что она его не хотела. Я скрипел зубами от желания сорвать с нее одежду, усадить на себя и излиться внутрь. Нет, она знала: когда это случится, она изменится навсегда. После она останется лишь сломанной вещью, которую не исправить никакой магией, сколько ни вливай. И это ее пугало. Даже больше: это ее возбуждало.
Хорошо. Так и должно быть.
– Нокс, я могу тебя отвлечь? – спросила Регина, глядя на меня со страхом и надеждой.
– Вставай, мать твою, на колени и открывай никчемный сраный рот.
– Я подумала, на этот раз мы могли бы зайти дальше? – прошелестела она, и я повернулся к безмозглой суке, которая верила, что она для меня не просто теплая дырка.
Регина была из древних, полезная в данный момент, но все равно здесь ее ждала смерть. В преданиях указано, что ее жизнь оборвется здесь и сейчас, прежде чем мы закончим в этом никчемном мире человеческих созданий.
Она думала, что может играть со мной, но даже не знала правил моей игры. Арья была огнем и страстью. Регина – льдом и вязкостью. Она была здесь, потому что служила определенной цели в моих планах, но ее легко заменить. Арью – нет. Она другая, больше, чем просто плоть для удовлетворения потребности, и я чертовски это ненавидел.
– Становись на сраные колени или проваливай, карга.
– Это ведь из-за Арьи? Ты ее хочешь. Я наблюдала за вами: ты сходил с ума от желания. Она станет твоей погибелью, если ты сейчас же с ней не покончишь.
Я не ответил, потому что это был не вопрос, и я не отчитывался этой суке; это ей надлежало отвечать мне за преступления против моего вида. Она была жалкой и никчемной, ее телом пользовались все, и тем не менее – она хотела меня, потому что мне все равно, сломаю я ее или нет. От нее пахло моими людьми, и это вызывало у меня отвращение.
Арья не была бы такой со мной. Ей не нужно раздвигать ноги и упрашивать мужчин ее трахнуть. Чем бы мы ни были, мы не умоляли; мы брали и разрушали. Мы не трахались с никчемными созданиями, если только не играли роль. Я играл, но мысль о том, чтобы трахнуть Регину, заставила член обмякнуть.
– Проваливай.
– Нокс, детка, – произнесла она, и я позволил ей услышать зов зверя, дал силе внутри меня ее коснуться, и в глазах Регины вспыхнул страх.