ременное. Если бы ведьма подобной мощи существовала, то она смела бы Ловефелла одним движением мизинца. Или движением брови. Оставалась вторая возможность. Скорее всего, Анна-Матильда была ведьмой, которая провела чрезвычайно сложные ритуалы, позволяющее ей в момент смерти удержать душу от падения в адские бездны. Сведущие в искусстве ведьмы знали способы, позволяющие им вернуться в мир живых. Ценой за это была необходимость созревания в теле сначала младенца, потом ребёнка, а также временная потеря контроля над телом жертвы, которая, однако, постепенно проходила с течением лет. Но вместо этого в них росла ненависть к роду человеческому и всем творениям Господа. Когда Анна-Матильда, а, скорее, эта бывшая, настоящая ведьма, ушла из мира живых? С равной вероятностью это могло быть как шесть лет назад, перед зачатием ребёнка, так и семь столетий. Она могла жить в Империи, но с той же вероятностью в Риме, Персии, Британии или Африке. Это было безразлично, ведь её обучили речи и обычаям, какие полагается знать благородной госпоже. Так или иначе, она была приобретением невероятно ценным. Сказать о ней «стоит столько золота, сколько весит» это как назвать императорский замок в Аахене курятником.
– Я знаю, что вы хотите со мной сделать, – прорычала она злобно, и это рычание было тем более страшно, что исходило от девичьих розовых губок. – Я знаю, что здесь делают с такими, как я. Вы думаете, что я вам это позволю?
– И что же, по-твоему, мы делаем, госпожа?
Спокойный тон и смирение в голосе Ловефелла должны были её озадачить. Но они не сбили её с толку.
– Вы сжигаете их на кострах и топите в реках. Вы заставляете их отречься от тёмных искусств...
– Действительно, так поступают многие люди в Империи. Таковы законы нашей Святой Матери-Церкви, единой и всеобщей, – честно и откровенно ответил инквизитор. – Но эти законы и меры не распространяются на тебя, госпожа. Уверяю, тебя встретят с уважением и окружат любовью.
Она зыркнула на него, и её лицо снова исказилось в гневной гримасе.
– Ты хочешь меня запутать? Обмануть? Ты думаешь, я не чувствую в тебе чада пламени, которое ты разжигал? Думаешь, не слышу криков, стенаний и стонов тех, кого ты мучил?
– Женщина, столь великой силы как ты, госпожа, должна уметь распознать правду или ложь в моих словах, – прервал он её.
Она уставилась на него, а её зрачки расширялись, занимая радужку, пока, наконец, не превратились в чёрные, блестящие круги. Она выглядела сейчас поистине нечеловечески, золотоволосая девочка с нежным личиком, на котором выделялись лишь эти чудовищные, блестящие чернотой глаза.
– Ты был таким, как я, – сказала она с внезапным удивлением. Инквизитор улыбнулся.
– Быть может, нас объединяло некоторое сходство, – согласился он.
– Я это вижу. Я вижу это в тебе. Ты умел летать. – Её глаза расширились ещё больше. – Ты проводил шабаши и кровью писал заклинания на коже, содранной с человеческих хребтов. Спал с суккубами на ложе из огня...
Ловефелл кивнул, хотя и через некоторое время, будто не сразу понял, может ли он согласиться с её словами. Память о прежних годах и о том, кем он был тогда, дремала в тёмных уголках его разума. Когда он хотел вспомнить о конкретных событиях, он их вспоминал, но так, будто знал о них по рассказам постороннего человека.
– Не важно, кем я был, – сказал он мягким тоном. – Важно, кем я стал во славу Господа.
– Ты был свободен. – Она смотрела на него с удивлением. – Ты мог делать всё, что хотел!
– Всё? Ты ошибаешься, госпожа. Это теперь я могу делать всё. Я мог бы подняться в воздух на твоих глазах, но я не хочу этого, ибо не думаю, чтобы Бог этого хотел. Сила, которую я имел, ничто против того, что, отказавшись от неё, я стал зеркалом, отражающим свет, непостижимый для человеческого разума.
– Ты стал зеркалом? – Он услышал в её голосе насмешку. – Ты всего лишь жалкая марионетка, швыряемая то туда, то сюда людьми, намерений которых ты даже не понимаешь. Ты был волком, а стал собакой, жрущей объедки из хозяйской руки. Псом, который виляет хвостом, когда хозяин погладит, а не ударит кнутом!
Ловефелл искренне рассмеялся, а представив самого себя в виде собаки, развеселился ещё сильней.
– Ничего ты не понимаешь, – сказал он Анне-Матильде. – Но я не могу тебя за это винить. Однако уже скоро ты поймёшь.
– Пойму? – Обеспокоилась она.
– Да, госпожа. Ибо сейчас, когда я смотрю на тебя, я вижу отвратительную оболочку, полную гнили. Но поверь мне, мы превратим тебя в чашу из чистейшего золота, от дна до краёв наполненную божественного эликсира. И из этой чаши мы будем пить у подножия алтаря, и каждая пролитая в наши уста капля станет гимном, восхваляющим Господа.
– Ты бредишь! – Детское личико исказила совершенно не детская гримаса ярости.
– Может, я позволил себе слишком увлечься возвышенным стилем, – признал с улыбкой Ловефелл. – Покорнейше прошу прощения. Можем ли мы ехать дальше?
Он представил себе гнев и ненависть ведьмы. Мало того, что она была заперта в уязвимом теле ребёнка, так ещё и её заклинания были не в состоянии навредить инквизитору. Тем не менее, приходилось признать, что подчиняющее заклинание было сотворено с поистине дьявольским мастерством, что свидетельствовало о том, что ведьма располагала огромной мощью.
«Но даже если бы она была в своём прежнем обличии и в самом расцвете сил, она не смогла бы меня победить», – подумал Ловефелл. – «Не здесь, не так близко от Амшиласа, священные стены которого дают мне защиту, которую практически невозможно разрушить».
– Едем, – решила она спокойным тоном, поскольку знала, что ей не остаётся ничего иного.
Инквизитор коснулся лица горничной и прошептал слово, которое освободило девушку от безвольной неподвижности.
– Что случилось? Что случилось? Госпожа? Госпожа?
– Всё хорошо, – усмехнулся Ловефелл. – Ты очень устала от долгого путешествия, моя милая. Тебе нужно хорошо выспаться.
Девушка с благодарностью улыбнулась и погладила Анну-Матильду по волосам.
– Слышите, госпожа? Скоро будете в своём новом доме.
Она не заметила, что девочка вздрогнула от её прикосновения.
– О, это чудесно, нянюшка, – прощебетала она, но её глаза остались заполнены тьмой.
Ловефелл оставил Анну-Матильду в компании двух монахов, которые, видимо, были предупреждены, кого можно ожидать. Впрочем, здесь, в святых стенах Амшиласа, она не могла никому сделать ничего плохого. Первые шаги он направил в канцелярию Оттона Вишера, которому уже сообщили о приезде инквизитора.
– Благодарю тебя от всего сердца, Арнольд. – Вишер встал из-за стола и сердечно пожал Ловефеллу руку. Его бледные щёки слегка порозовели. – Я знал, что ты, как обычно, не подведёшь возложенные на тебя надежды.
– Рад был услужить.
Ловефелл задавался вопросом, почему руководитель не уведомил его, с чем, а точнее с кем, он будет иметь дело во время выполнения этого задания. Сам не был до конца уверен? Рассчитывал на то, что миссия Ловефелла не удастся? Ему приказано было сохранить тайну? Что ж, теперь это не имело уже никакого значения, но инквизитор знал, что не забудет, что его отправили в трудное путешествие, не предоставив полной картины ситуации.
– Отдохни сегодняшний вечер, Арнольд, но завтра я попрошу у тебя полный письменный отчёт.
– Конечно, – ответил Ловефелл. – Позволено ли мне спросить, ожидается ли моё участие в допросах?
– Нет, Арнольд. Твоя задача завершилась с момента передачи ведьмы Монастырю. Мы не настолько беспощадны, чтобы использовать тебя сразу после того, как ты вернулся из такой утомительной поездки. Отдохни неделю-другую, если хочешь.
«Они не хотели, чтобы я вообще узнал, что она ведьма!» – Осенило Ловефелла. – «Они думали, что манифестация не наступит так быстро. Что я привезу её, считая, что просто сопровождаю маленькую магически одарённую девочку. Почему?»
– Покорнейше благодарю, – сказал он вежливым тоном. – И не премину последовать твоему совету.
Вишер дружелюбно улыбнулся и покачал головой.
– И ещё одно... – Ловефелл обернулся на пороге. – С твоего позволения, я прикажу канцелярии выписать приказ о следствии по делу Людвига Бастарда, владельца замка Юнглинстер.
– По каким обвинениям? – Оттон поднял голову.
– Публичное проповедование ереси и отступничества.
Вишер долго молчал. Очень долго.
– Ты знаешь, что произойдёт, если мы прикажем начать расследование против героя, в замке которого нашли спасение десятки людей? Окрестные дворяне, вельможи, и даже ремесленники?
– «Помни, чтобы ты не имел лицеприятия», – ответил Ловефелл.
– Не нужно мне цитировать Писание! – Прорычал Оттон. – Смею надеяться, что знаю его так же хорошо, как и ты. Я спросил, знаешь ли ты, что произойдёт, если мы начнём расследование, и соизволь ответить на этот вопрос.
«Ты стар», – подумал Ловефелл с презрением. – «Стар и лишён зубов и когтей. Слишком долго ты уже служишь в канцелярии, вдыхая вонь бумажек, когда за стенами Амшиласа кипит настоящая жизнь. Жизнь, в которой на плохие вопросы дают неправильные ответы. А этот ответ хорош всегда: Non nobis Domine non nobis, sed tuo Dei da gloriam». [Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (лат.)]
– Не собираюсь, – твёрдо ответил Ловефелл. – Ибо ответ на этот вопрос лежит вне моей компетенции.
– Легче всего умыть руки, – проворчал Вишер.
– Не советую тебе ещё раз осмелиться сравнивать меня с Понтием Пилатом, – спокойно ответил инквизитор.
Вишер вскочил со стула, но, когда посмотрел в лицо своего собеседника, опустился обратно.
– Прости за поспешные слова, – сказал он, не глядя в сторону Ловефелла.
– Я уже их даже не помню, – заверил его инквизитор вежливым тоном. Они помолчали.
– Так ты подпишешь приказы, которые я велю выписать? – Спросил Ловефелл.
Оттон должен был заметить разницу между этим вопросом и предыдущим. Подчинённый уже не спрашивал у него разрешения отдать приказы, а лишь о том, подпишет ли он их. А ведь Вишер прекрасно знал, что за каждым его шагом внимательно следят вышестоящие.