Девушки, несомненно, грезили, как будут танцевать с королем и очаруют его остроумной беседой за чашей вина. Но ни танцев, ни вина, ни бесед, будь они остроумными или скучными, не последовало: бал не был балом в настоящем смысле этого слова. Король Эйегон восседал на Железном Троне, весь в черном, в золотой короне и с золотой цепью на шее, а девы проходили вереницей мимо него. Герольд объявлял имя и дом каждой, девица делала реверанс, король кивал, и наступала очередь следующей. «Когда представляли десятую, король, без сомнения, уже забывал пять первых, – говорит Гриб. – Отцы вполне могли еще раз поставить их в очередь, и некоторые ухитрялись-таки это проделать».
Те, что посмелее, говорили что-нибудь королю с тем, чтобы он лучше запомнил их. Эллин Баратеон спросила, нравится ли ему ее платье (после ее сестра уверяла, что вопрос касался груди, а не платья, но это неправда). Алисса Ройс сказала, что ехала к нему из самого Рунстона. Патриция Редвин, прибывшая из Бора, перещеголяла ее, сказав, что по дороге на них трижды нападали разбойники. «Одного я сразила стрелой прямо в зад», – похвалилась она. Леди Анья Везервакс, семи лет, поведала, что ее лошадку зовут Цокотушка; а его величество любит свою лошадку? «У его величества сто коней», – нетерпеливо бросил лорд Анвин. Другие делали комплименты наряду, замку и городу короля. «Если отошлете меня назад, ваше величество, дайте уж и еды на дорогу, – попросила северянка Барба Болтон из Дредфорта. – У нас всюду голод и снег по колено».
Самой смелой показала себя дорнийка – Мория Кворгил из Песчаника. Сделав свой реверанс, она молвила: «Быть может, ваше величество спустится и поцелует меня?» Эйегон не ответил ей, как не отвечал и другим; он просто кивал в знак того, что все слышит, а затем Королевская Гвардия провожала девицу к выходу.
Музыку, звучавшую всю ночь, заглушали шаги, голоса, а порой и всхлипы. Тронный зал Красного Замка уступает величиной лишь великому чертогу Черного Харрена, но родители, братья, домашняя стража и слуги каждой из тысячи девиц наполняли его до отказа, и духота там стояла неимоверная, хотя снаружи дул зимний ветер. Герольд, выкликавший девичьи имена, охрип, и его пришлось заменить. Четыре девицы, дюжина матушек, несколько отцов и один септон лишились чувств, а один тучный лорд упал мертвым.
После Гриб нарек этот бал ярмаркой телок в Девичий День. Даже барды, так восхвалявшие ранее это событие, не знали толком, что о нем петь. Часы шли, парад девиц продолжался, и король становился все беспокойнее. «Лорду Анвину все это было на руку, – говорит Гриб. – Каждый раз, как его величество ерзал на троне, хмурился и в который раз устало кивал, в деснице оживала надежда на успех леди Репки».
Мириэлла Пек приехала в Королевскую Гавань за добрый месяц до бала, и отец позаботился, чтобы она ежедневно проводила какое-то время в обществе короля. У четырнадцатилетней, на год старше Эйегона, Репки были карие глаза, каштановые волосы, широкое веснушчатое лицо и кривые зубы, коих она старалась не показывать, когда улыбалась. «Не красотка, но свеженькая и миленькая, – говорит о ней Гриб. – Его величеству, похоже, она отнюдь не была противна». За оставшиеся до Девичьего Дня две недели она, продолжает шут, отужинала с королем полдюжины раз. Гриб, которого звали, чтобы добавить веселья сим долгим унылым трапезам, свидетельствует, что Эйегон, как обычно, говорил мало, «но с Репкой ему, как видно, было проще, чем когда-либо с Джейегерой; это, конечно, еще далеко не значит, что ему было с ней хорошо. За три дня до бала он подарил ей одну из кукол маленькой королевы. “Это вам”, – сказал он, сунув подарок ей в руки. Не совсем то, что жаждет услышать юная дева, но Мириэлла расценила это как знак привязанности, и отец ее остался очень доволен».
Леди Мириэлла взяла куклу с собой на бал и держала на руках, как ребенка. Представили ее не первой (эта честь выпала дочери Пентошийского принца), но и не последней (завершала парад Генриетта Вудхалл, дочь рыцаря-помещика с островов Сосцы). Десница устроил так, чтобы Мириэлла прошла перед королем в конце первого часа: не слишком рано, чтобы его не обвинили в родственном предпочтении, и не слишком поздно, чтобы король не совсем еще утомился. Эйегон назвал Мириэллу по имени и сказал: «Рад вас видеть, миледи, и рад, что вам понравилась кукла». Десница, само собой, воспрял духом и уверился, что его хитроумный план принес желанные плоды.
Всё разрушили сестры короля, те самые двойняшки, коим Анвин Пек так тщился не дать взойти на Железный Трон. Примерно за десять девиц до конца, когда толпа значительно поредела, трубы внезапно возвестили о прибытии Бейелы Веларион и Рейены Корбрей. Двери распахнулись, и дочери принца Дейемона с дуновением холодного воздуха въехали в зал на вороных скакунах. Леди Бейела была беременна, леди Рейена еще не совсем поправилась после выкидыша, но схожи они были как никогда: обе в черных бархатных платьях, с рубином на шее, в плащах с трехглавым драконом Таргариенов.
Сир Марстон Уотерс загородил им дорогу и велел спешиться, однако леди Бейела полоснула его хлыстом по лицу со словами: «Мне может приказывать брат мой король, но не ты». У Железного Трона они остановили коней. Лорд Пек ринулся к ним узнать, что сие означает, но они уделили ему не больше внимания, чем какому-нибудь слуге. «Братец, – сказала леди Рейена, – мы привезли вам новую королеву».
Все так и ахнули. «Дейенера из дома Веларионов, – возвестил герольд, – дочь светлой памяти Дейерона Велариона и супруги его леди Хезел из дома Хартов, также покойной; воспитанница леди Бейелы из дома Таргариенов и Алина Дубового Кулака из дома Веларионов, лорда-адмирала, владетеля Дрифтмарка, лорда Высокого Прилива».
Муж Рейены лорд Корвин Корбрей подвел сиротку к Железному Трону. Мать ее умерла от зимней горячки, отец утонул на Ступенях вместе со своим кораблем «Верное сердце». Собственного его отца, сира Вейемонда, обезглавила Рейенира, но Дейерон примирился с Алином и умер, сражаясь за него. В белом шелке, мирийском кружеве, жемчугах, с блестящими в свете факелов длинными волосами и горящими щечками, Дейенера, всего шести лет, была так красива, что дух захватывало. В ней, как во всех отпрысках морского конька, сказывалась кровь Древней Валирии: волосы серебристые с золотыми искрами, глаза голубые, как летнее море, кожа безупречно белая, будто снег. «Она вся сияла, – рассказывает Гриб, – когда же она улыбнулась, певцы на галерее возрадовались, поняв, что им теперь есть кого воспевать». Увидев эту милую озорную улыбку, все невольно подумали: «Вот счастливое дитя, способное развеять тоску нашего короля».
Эйегон улыбнулся в ответ и сказал: «Вы прекрасны, миледи, я очень вам рад». В этот миг Анвин Пек наверняка понял, что проиграл. Последние девицы прошли перед троном должным порядком, но нетерпение короля чувствовалось так явно, что Генриетта Вудхалл плакала, делая реверанс. Когда она вышла, король подозвал своего маленького пажа и доверил ему честь объявить о своем решении. «Его величество берет в жены леди Дейенеру из дома Веларионов!» – звонко выкрикнул Гейемон Сребровласый.
Десница попался в собственные силки. Ему ничего не оставалось, как выслушать решение короля подобающим образом, но на завтрашнем малом совете он дал волю гневу. Выбрав в жены шестилетнюю девочку, «этот надутый мальчишка» насмеялся над целью своего брака, бушевал Пек. Пройдут годы, прежде чем это дитя созреет для супружеских обязанностей, не говоря уж о том, чтобы родить королю наследника, и судьба Железного Трона останется все такой же гадательной. Долг обязывает регентов уберечь короля от подобного безумства и женить его на девице детородного возраста.
«Скажем, на вашей дочери? – фыркнул Таддеуш Рован. – Ну уж нет». Другие регенты тоже не поддержали Пека и в кои веки пошли против его желания. На другой же день было объявлено о помолвке, и разочарованные девицы разъехались по домам.
Король Эйегон женился на леди Дейенере в последний день 133 года. Толпы, собравшиеся на улицах в честь радостного события, значительно поубавились по сравнению с днем свадьбы Эйегона и Джейегеры. Зимняя горячка унесла пятую часть населения, но тех, кто не побоялся метели и резкого ветра, новая королева очаровала: она так славно разрумянилась, и так мило махала горожанам, и так весело улыбалась им. Леди Бейела и Рейена, ехавшие сразу за королевскими носилками, получили свою долю народных восторгов, зато десница, на коего мало кто обращал внимание, был «мрачен, как смерть».
Оставим на время Королевскую Гавань, вернемся назад по календарю и расскажем, как лорд Алин, муж леди Бейелы, совершал свое историческое путешествие к Закатному морю.
История о том, как флот Велариона огибал, по выражению самого Алина, «задницу Вестероса», могла бы составить пухлый том сама по себе. Тех, кого интересуют подробности, мы отсылаем к труду мейстера Бендамура «Шесть морских походов: Повесть о великих подвигах Алина Дубового Кулака». Существуют и другие жизнеописания лорда Алина под названиями «Крепкий как дуб» и «Знаменитый бастард», весьма красочные, но не слишком надежные. Первую книгу написал сир Рассел Стилман, бывший оруженосец лорда Алина, посвященный им в рыцари и потерявший ногу в его пятом походе. Автор второй – женщина по имени Рута, то ли септа, то ли одна из любовниц его милости. Если мы и будем ссылаться на их повествования, то лишь в самых общих чертах.
К Ступеням Дубовый Кулак подходил на сей раз куда осторожней, чем в свой прошлый визит. Опасаясь известных своей неверностью Вольных Городов, которые вечно расторгают одни союзы и заключают другие, он выслал вперед разведчиков под видом рыбаков и купцов. Вернувшись, они донесли, что боевых действий на островах почитай что нет; оправившийся от поражения Раккалио Риндон держит Кровь-Камень и всё, что лежит южнее, а пентошийские наемники, которым платит тирошийский архон, заняли Ступени на севере и востоке. Многие проливы перегорожены бонами или затонувшими кораблями, а открытые пути бдительно охраняются людьми Риндона. Выбор лорда Алина был, таким образом, прост: либо пробиваться через препоны «королевы Раккалио», как называл пирата архон, либо вступить с ним в переговоры.