– О Джоне. О хаосе, который он уже давно внес в мою жизнь. Из-за него мне пришлось на несколько лет уехать из собственного дома. Я чуть было не поссорился с отцом, испортил отношения с Амели, я терпел его злую волю, даже когда он делал вид, что работает, а на самом деле валял дурака. Теперь, если он поймет, что может создать мне проблемы в бизнесе, даже разорить меня, он это сделает, не раздумывая и не понимая, что тем самым он обездолит самого себя. Он неумен, но очень зол. И все-таки мне его жаль. И потом, он же мой шурин, член моей семьи. А в какой семье нет паршивой овцы…
Скотт неохотно встал. Он радовался, что доверился Грэму, теперь ему будет легче прожить предстоящий день.
– Скажи Пат, пусть она договорится с Кейт, и мы устроим у нас в Джиллеспи уик-энд. Когда вы приезжаете вдвоем и с детьми, в доме становится очень весело!
Подойдя к витрине, где стояло несколько бутылок, Скотт выбрал одну и протянул ее Грэму.
– Я хочу провести здесь несколько экспериментов, как в Инверкипе. Можно развивать Гринок, расширяя ассортимент. Попробую производить довольно молодой виски с полным и ярким вкусом. У меня в линейке есть двенадцатилетний, пятнадцатилетний и восемнадцатилетний виски, так что… В общем, я подумываю об этом. Сейчас у меня руки связаны тяжбой.
Грэм дружески хлопнул его по плечу:
– Опять новая идея, да? Самое главное, не растеряй свой энтузиазм!
Выйдя из переговорной комнаты, они наткнулись на Грейс, которая словно случайно оказалась рядом.
– К вам приехали, – объявила она Скотту. – А транспортер сейчас загружает бочки, которые нужно заменить.
– Мы снова будем выжигать их изнутри, – объяснил Скотт Грэму, – это их освежит!
– А для чего?
– Выжигание позволяет алкоголю получить доступ к ароматам дерева, а также уничтожает нежелательные запахи. Все бочарные мастерские выжигают их, так или иначе, но в любом случае эта операция должна повторяться каждые тридцать лет.
– Ты хранишь бочки столько лет?
– Как можно дольше. Изначально в них держали шерри или бурбон.
– Другими словами, ты всю жизнь ремонтируешь старье? Перегонные аппараты, бочонки…
– Но с новыми не сделаешь ничего хорошего, Грэм!
Скотт дружески помахал ему и наконец отправился в свой кабинет; Грейс последовала за ним.
– Я схожу за вашим посетителем, – сказала она. – Принести ему чай?
– Нет необходимости.
– Не забудьте, собрание в десять тридцать.
Скотт сел за стол, взглянул на Грейс и слегка улыбнулся:
– Как правило, я не забываю о запланированных встречах.
– Но вам приходится думать сразу о многих вещах, и я здесь, чтобы помогать вам.
После разговора с Грэмом он уже не так был уверен в ней, как в тот день, когда брал ее на работу. Неужели она действительно наводила справки о нем, о его семье, финансовом положении?
– Спасибо, Грейс, это все.
Разочарованно надувшись, она вышла и закрыла за собой дверь. На столе Скотта аккуратной стопкой лежало несколько бумаг, которые нужно было подписать. Он просмотрел их, исправил многочисленные опечатки. Грейс явно больше времени проводила за болтовней в коридорах, чем за клавиатурой компьютера. Похоже, Грэм прав: не стоит оставлять ее. Но Скотт всегда очень уважительно относился к своим служащим; он перенял этот принцип от отца, и ему будет трудно объяснить Грейс, с чем связан этот крутой поворот. Слишком красивая или слишком любопытная – недостаточно веская причина. Более того, она уже организовала свой переезд в Глазго, потому что рассчитывала на эту работу.
– Еще одна проблема, – пробормотал он.
Раздался легкий стук в дверь; Грейс впустила посетителя и представила его.
Амели прочитала весь отчет, который прислал адвокат, но почти ничего не поняла в нем. Он был написан путаными фразами, изобиловал непонятными цифрами и содержал требования, которые показались ей непомерными. Положив бумаги на туалетный столик, она надолго задумалась. Стоило ли вступать в эту беспощадную войну? Уже после инвентаризации Амели чувствовала себя очень неуютно. Мебель, картины и предметы декора, которые составляли интерьер Джиллеспи, были ей хорошо знакомы: все-таки она прожила здесь двенадцать лет, но они не принадлежали ей, они были частью семейного прошлого, к которому она не имела отношения. Амели привыкла к этим вещам, считала, что каждая из них находится на своем месте – тем более что, приехав сюда, она все переставила по своему вкусу, и ей совсем не хотелось, чтобы все это исчезло. Теперь это был ее мир. Она не представляла себе жизни в другом месте, зная, что Кейт и даже Скотт тоже признают, что в Джиллеспи она – у себя дома.
Но Джон так не считал. Он не давал матери покоя, требуя, чтобы она взбунтовалась и «разворошила этот муравейник», как он выражался. Ах, Джон… Мысль о том, что он смертельно болен, мучила ее. Он оставался ее старшим сыном, ее первенцем, благодаря которому она испытала гордость, впервые став матерью. Она все еще помнила восторженное лицо Майкла перед детской кроваткой. В то время Амели считала, что ее счастливое замужество продлится всю жизнь. Но когда на свет появились еще двое сыновей, а потом дочь, ее брак уже трещал по швам, о чем она даже не подозревала. Наконец, Майкл бросил ее с детьми, и она ухватилась за старшего сына, как за соломинку, назначив его «мужчиной в семье». Она хотела приучить его к ответственности, прислушивалась к его мнению, однако не стала советоваться с ним по поводу Ангуса. Ведь это неожиданное знакомство, и почти сразу за ним предложение руки и сердца было необыкновенной удачей! Фотография Джиллеспи покорила ее окончательно. Она представляла, как живет там в окружении четырех детей-подростков, и все ее проблемы решаются по мановению волшебной палочки… Конечно, Ангуса с его грубым, топорным лицом и уже выпирающим животом никак нельзя было назвать Адонисом, но он был добр, влюблен, надежен. И богат. Да, она была в этом уверена. Вернее, предполагала, ведь он никогда не говорил об этом конкретно. Однако поместье, винокурни и ткацкая фабрика должны были стоить немалых денег. Обманул ли он ее? Как бы то ни было, он оплатил образование четверых не родных ему детей, не говоря уже об остальных расходах. И он был по-настоящему счастлив, когда его единственный сын женился на Кейт. А когда родились близнецы, он со слезами на глазах объявил, что теперь его кровь и кровь Амели смешались в жилах их внуков. Думал ли он тогда, что наследство, которое он не мог оставить супруге, перейдет к ним? И таким образом его мечта передать наследие предков осуществится.
Амели понимала это. После смерти Ангуса она думала о нем с нежностью и почти безропотно приняла свой статус вдовы. В Джиллеспи ей было хорошо, и она без памяти любила Люка и Ханну. Но был еще Джон в отчаянном положении, носитель ужасной болезни. Ее Джон. Конечно, он немного разочаровал мать своей беспорядочной жизнью и тем, что бросил ее, так долго не подавая о себе вестей, но она не могла на него сердиться.
– Ну что? – крикнул он, входя без стука. – Прочитала? Признайся, что он очень способный малый, этот Брюс Форбс! В конечном счете он выбьет для тебя целую кучу денег.
И Джон начал перечислять, загибая пальцы:
– Акции винокурни, которые ты продашь; половина стоимости драгоценностей из сейфа, половина меблировки и декора этой чертовой халупы, не забудем о нескольких участках сельскохозяйственной земли и деньгах на счетах… Но Форбс на этом не остановится, он собирается вытребовать тебе еще и пенсию, потому что ты не располагаешь никакими средствами. Он не уверен, что это получится, но попробует. Ведь если Скотт решит выкинуть тебя на улицу, у тебя даже не будет крыши над головой. Короче говоря, это останется на усмотрение судьи.
– Какого судьи?
– Мама! Дело закончится судом, это же очевидно. У Скотта здорово испортится настроение, когда он узнает о том, что мы подали иск. И пусть попробует его опротестовать!
Джон ликовал:
– А пока что оценщик сказал мне, что на аукционах вещи часто продаются значительно дороже, чем были оценены изначально, так что нас ждет приятный сюрприз.
– Но дорогой, мы же не будем все продавать.
– А почему нет?
– Потому что… надо же на чем-то сидеть и на чем-то есть.
– Ну, если они захотят что-то сохранить, им придется это у тебя выкупить!
– Не говори глупости.
Выражение лица Джона мгновенно изменилось.
– Ты опять начинаешь, да? Я бьюсь за твои интересы, мама, я единственный. Кроме того, теперь, когда все учтено и подсчитано, не забудь, что мистер Форбс берет процент от полученного. И ты должна будешь ему заплатить. Он не будет работать даром!
– Почему мы все время говорим о деньгах? – возразила Амели, закрывая уши руками.
Этот жест взбесил Джона, и он взорвался:
– Ты что, действительно такая тупая? На самом деле, ты боишься ссориться с Кейт, с нашей благонравной Кейт? Раньше ты была смелее, а теперь совсем размякла в своем уютном мирке, который вот-вот рухнет. Открой глаза, мама, ты здесь зависишь от милостей твоей дочери и твоего зятя. Очень скоро ты станешь для них пятой спицей в колеснице! Даже толстуха Мойра и этот придурок Дэвид дадут тебе понять, что с тобой здесь мирятся только из вежливости.
– Думаешь, они будут относиться ко мне лучше, если ты заставишь их все продать, и они останутся в пустом доме? – воскликнула Амели.
– Ты уедешь не с пустыми руками.
– Но… я не хочу уезжать.
– Отлично, тогда повторяй себе почаще: все здесь меня обожают. Оно и заметно: особенно Скотт!
– Мы помирились.
– Потому что он наделал детей, да? Воображаешь себя идеальной бабушкой, как трогательно! У тебя есть собственные дети, и смотри, как плохо ты заботишься обо мне! В этой гребаной эдинбургской больнице мне приходится за все платить. Ты об этом знаешь, но тебе наплевать. У меня нет ни гроша, мама. Бетти без продыху ищет работу, чтобы я не клянчил у тебя деньги!
– Тебе не нужно клянчить, дорогой. Скажи, сколько тебе требуется?