Я видела четко — снова как в кино, и даже удивилась этому. Не все угадала Дженни — собрание у костра все же было, горячее обсуждение, доводы и аргументы, а потом — тягучие песни под перебор гитарных струн, долгие взгляды… Стив и Айви ускользнули из круга чуть раньше, чтобы поддаться той самой свободной любви. Сколько в ней было свободы, а сколько обмана, решать каждый будет сам. Смешанными с приятными воспоминаниями о страстной Айви были раздражение и злость от того, что он так глупо вляпался — да и было бы из-за чего. Он и сам не совсем понимал, к чему решил позволить себя втянуть в скользкую историю, роман на стороне. Да это и романом-то сложно назвать, ведь и был-то всего раз, без лишней предыстории и романтики. Просто в какой-то момент он прочел ее взгляды, правильно прочел, без всяких там слов. К чему слова между единомышленниками. А вот Дженни никак не сможет его понять.
Если б я могла сама на себя взглянуть, наверное, я увидела бы на своем лице огромную саркастическую ухмылку. Однако я отвлеклась — а Дженнифер уже не могла ждать хоть сколько-нибудь правдивого ответа от Стива, не говоря уж об извинениях, ее сила воли сдавала — и по щекам побежали слезы, все тело вздрагивало от громких рыданий. Стив, морщась, повернулся к ней, лихорадочно пытаясь хоть что-то придумать, чтобы прекратить это. Я почти физически ощущала, как накапливается, нарастает в помещении энергия — казалось, ее можно было пощупать, даже не имея тела.
Вдруг я заметила, что та же серая дымная нить, что у Стива, теперь клубится и извивается над Дженнифер. Вот она резко выросла в настоящую темную тучку — видно, запас терпения иссяк, обида и растерянность мгновенно переродились в злобу, словно в раковые клетки. Я видела, как Дженнифер, размахивая руками, надломленно кричала что-то Стиву, как он выкрикивал что-то обидное в ответ. Лица их стали напряженными, казалось, они вообще не способны улыбаться. Но их слова меня больше не интересовали — я наблюдала за тем, как нарастали, буквально пухли черные тучи над их головами, как они соединились в одну — и, оторвавшись от разбитой пары, вылетели в окно, тяжело покачиваясь и посверкивая маленькими молниями-искрами. В этот момент, резко развернувшись, Дженнифер вылетела из комнаты, распахнула входную дверь и сбежала по ступенькам крыльца.
Потрясенная, я никак не могла опомниться. Мне и в голову не приходило, что однажды я смогу увидеть такое собственными глазами — и в такой невероятной ситуации. Не в горном ущелье, где выходит из берегов река и начинается сход сели, не в горящем от торфяных пожаров лесу, нет — на простой кухне обычного дома, принадлежащего семье из двух человек. Треснувшей пополам семье — и все же.
Те же тонкие струи серого тяжелого дыма, но приобретшие ужасающую массу, атаковали меня на озере Леман. Это с ними я боролась всю свою жизнь, ради их уничтожения умирала столько раз. Мысли разбились на множество осколков, и каждый больно ранил.
Я почувствовала, как все вокруг снова накрывает тяжелая, неестественная темнота — и мне захотелось кричать. Кричать, пока не исчезнет голос, пока не истаю я сама. Я не выдержу следующего, я не могу и не хочу, не хочу, слышите?
Некому было выслушать меня, неоткуда было прийти ответу. Несколько тоскливых и тянущих, как боль, мгновений темноты — и снова свет. У тех, кто подготовил для меня этот утомительный «парад-алле», явно все в порядке было с фантазией — на сей раз я оказалась в лесу. В темном хвойном лесу с редкими лучиками солнца, едва просачивающимися через густые лапы елей. Почти сразу меня оглушил громкий хохот, и я почувствовала, что двигаюсь на звук. Что ж, хоть кому-то здесь весело. Неужели мои похитители для разнообразия решили показать мне вечеринку, а не предательства и смерть? Навряд ли. Однако едва я оказалась на той самой поляне, откуда доносился смех, стало понятно, что радоваться и нечему.
На утоптанной траве, в опасной близости к древней, высокой и кряжистой сосне, горел костер. Повсюду были разбросаны бутылки из-под пива и водки, пустые сигаретные пачки и куски упаковочной бумаги.
— Гер-рхард, и-ой, что ты там коп-паешься, — едва справляясь со словами, выговорил один из отдыхающих, — В лесу веток не м-можешь найти, эт-то только у тебя получится.
— Иди ты, — не слишком радостно ответил тот, — вон Петера попроси, или оторви уже свою собственную задницу.
— Да Петер занят, — хихикнул парень, глядя, как Петер проворно забирается под футболку симпатичной блондинке, а та в ответ улыбается ему страстной и коварной, как ей казалось в пьяном угаре, улыбкой. Мне было противно до тошноты. Какого черта я должна смотреть на все это? Если б могла, я бы сплюнула.
Из лесу, наконец, вышел Герхард, которого откомандировали за хворостом для костра. В руках он нес несколько веток, которые, судя по всему, отломал прямо с деревьев. Неловко прижимая к себе ветки — ведь он столько трудился, чтобы добыть их! — он нетвердыми шагами приближался к костру.
— А-а-а-х ты, чтоб тебя, — , зацепившись за собственные шнурки, Герхард растянулся-таки на земле и рассыпал свою драгоценную ношу. Я мысленно ахнула — ветки упали как раз между костром и высоким деревом. Они заискрили, задымились — теперь уж ясно, парень отломал их, не утруждая себя поиском настоящего хвороста — но через секунду по ним все же побежало пламя.
— Марк, собирай шмотьё и беги!
Это все, что они могли — бежать.
Во мне закипала злость. Не иначе, такова природа людей — бежать от ответа за свои поступки. Бежать от себя, от всех, от загубленного небрежением огромного древнего леса. Мы разъезжаемся подальше от загрязненных рек и полей, где закопаны радиоактивные отходы человеческих экспериментов. Я не знаю, кем больше я ощущала себя сейчас, человеком или вечной сущностью, надстройкой над этой неразумной ойкуменой — но чувство стыда, отвращения и брезгливости не становилось меньше.
Черный дым уже валил клубами, огонь забрался высоко к макушкам вековых деревьев, которые стонали и покачивались от этой рукотворной стихии, будто стремясь вырваться из ловушки. Веселой компании здесь давно не было, они успели убраться из горящего леса, сгоняя хмель страхом, и теперь со всех ног бежали к городу. И мне было все же чуточку легче от этого — хоть и крутилась назойливой осой мысль о том, что лучше б им остаться здесь. Остаться, посмотреть и почувствовать, каково это — гореть заживо.
Я смотрела на бушующее пламя, снова жалея о том, что остаюсь лишь немым бестелесным наблюдателем. По стволам сосен стекала смола — не то кровь, не то слезы гибнущих деревьев. Моя душа плакала вместе с ними.
Что-то смешалось, и я будто забыла, что все это — лишь картины прошлого, а то и вовсе безумные фантазии сторонников тьмы. Мне было больно, словно эта я сгорала в огне — но не в огне Феникса, а так, как мог бы гореть человек. В моей природе было бороться со стихией, от чьих бы рук ее проявления не происходили — но сейчас я чувствовала, будто меня приковали цепями. Заставить беспомощно наблюдать — самая изощренная пытка…
Огонь гудел — или это лес взывал о помощи? Ночное небо окрасилось оранжевым, черный дым, наверное, был виден далеко отсюда. Лес превратился в гигантский факел. Я смотрела в небо — и вдруг заметила того, кого никак не ждала встретить в этом кошмаре.
Я увидела себя.
Глава 16
Словно из густого тумана, словно из заросшего тиной болота выплывали куски забытых воспоминаний. Огонь всегда был родной стихией, не то моей колыбелью, не то моим отпрыском. И, видно, именно потому мне всегда чуть легче было победить огненную стихию — но не в тот раз, определенно.
Наверное, ничто не может сбить с толку сильнее — чем смотреть на саму себя. Даже не смотреть — подглядывать, ведь та я, которую мне было видно, не видела меня. Я, существующая в этом времени, медленно поднималась над пылающим лесом, раскинув руки знакомым жестом. По кусочкам я вспоминала этот день. Вот сейчас огромный язык пламени заденет меня — и я едва не рухну на землю, но удержусь, из последних сил…. Я тогда не знала, отчего все, я никогда не спрашивала о причинах — просто летела на помощь. Это был мой долг, не навязанный, а мой собственный, вот и все. Изменилось бы что-то, если б я знала, что этот лес подожгли глупые пьяные парни, думавшие только о себе и своем удовольствии?
Размышления прервались — все вокруг подернулось серой дымкой, я мысленно вздрогнула. Что это? С минуту все мерцало, то возвращаясь к прежней ясности, то снова покрываясь мутной пеленой. Я вновь невольно почувствовала себя попавшей внутрь старого фильма, где то ли пленка была слишком заезженной, чиненой, то ли что-то заело в проекторе. Вместе с этим появлялось ощущение, будто одной мне из этого «кино» никак не выбраться. Может быть, это так и было? Что я могу сделать отсюда, лишенная не только сил, но и собственного тела, привычного ощущения способности постоять за себя…
У меня закружилась голова — лес вдруг ухнул куда-то вниз, или это я взмывала вверх, словно тот Феникс из прошлого, что боролась сейчас с пожаром, расходуя саму себя. Я мысленно зажмурила глаза и отдалась этому полету — мне было почти все равно, куда он меня приведет. Я даже не знала, смогу ли вынести очередной вояж по прошлому — но и думать уже не хотелось. Хорошо бы было оказаться сейчас в бескрайнем море, покачиваться на воде, раскинув руки, пока хватит сил, а потом…
Я упала. По-настоящему. Я почувствовала боль — и обрадовалась ей, как старой подруге, неожиданно оказавшейся на пороге моего дома. Боль означала, что мое тело еще не умерло, оно все еще принадлежало мне.
Я открыла глаза — и сердце сжалось. Я была все в той же пещере. Для чего меня сюда вернули, для новых пыток? Нет, нужно было выбираться, любым способом. Я попыталась сесть, но не смогла. Ничто не сковывало моих движений, не было ни веревок, ни энергетических пут, но мое тело мне не подчинялось. Что происходит?
Я огляделась, слабо порадовавшись, что хоть это-то еще могу — но вокруг была все та же непроглядная тьма, словно это место вообще не было частью нашего мира. Наконец, устав напряженно смотреть в темноту, я закрыла глаза и попыталась просто сосредоточиться.