в трубу с пламенем проволочную спираль и ускоряя этим возникновение детонации. Потом с помощью другой спирали он ускорял вращение пламени или совсем прекращал вращение, то есть управлял спином.
С признанием пульсирующего характера всякой детонации загадочный спин теряет ореол загадочности, он получает у Щелкина свое место, как предельный случай пульсирующей детонации.
Примечателен указанный авторами «адрес» книги: научным работникам, инженерам, студентам, занимающимся физикой горения. Но не только. «Мы надеемся, она представит… интерес для специалистов по реактивным и ракетным двигателям».
В том же 1963 году читатель увидел на прилавках книжных магазинов «Физику микромира». И сразу оценил ее: книга, в которой были даны простые и ясные ответы на самые головоломные вопросы современной ядерной физики, быстро разошлась.
Очень удачно настраивает автор читателя на трудности в познании нового в физике. Он справедливо предупреждает, что физика развивается так быстро, становится настолько сложной, глубокой и многосторонней, что, по существу, распадается на несколько самостоятельных наук: ядерную физику, физику элементарных частиц, физику плазмы и др.
«Если бы появилась возможность сложить вместе, плотно друг к другу, ядра стали, производимой всеми заводами земного шара в течение целого года, — пишет Щелкин — популяризатор нового в физике, — то они заняли бы объем немного превышающий один кубический сантиметр. Пятилетнее мировое производство стали — в одной чайной ложке!»
Из книги в книгу кочуют заманчивые идеи создания фотонной ракеты, в которой бы сила тяги создавалась за счет взаимодействия частиц и античастиц— очень популярного среди фантастов процесса аннигиляции. Стремясь к популярности изложения, Щелкин тем не менее всегда был по-научному принципиален, не мог умалчивать об идеях сомнительных.
«В фантастических повестях и романах, — отмечает он, — часто пишут о фотонных ракетах, где вещество аннигилирует с антивеществом, превращается в фотоны, которые, отражаясь от зеркальных стенок фотонного двигателя, вылетают через сопло и создают силу тяги, необходимую для путешествий к далеким мирам».
Щелкин пояснил, в чем конкретно состоит распространенная ошибка фантастов: они не учитывают, что само превращение частиц в античастицы занимает много времени и что одни получающиеся частицы охотно захватываются материалами конструкции, другие ускользают из нее, как из сита. Что же тогда будет «работать», создавать тягу двигателю? Обо всем этом предстоит еще думать ученым и конструкторам. И Щелкин предупреждал: полного сходства с существующими двигателями не будет. Даже если отвлечься от необходимости наладить изготовление, накопление и хранение антивещества (эти задачи еще не решены наукой), то все равно сама природа аннигиляции существенно изменяет конструкцию и эффективность воображаемого фотонного двигателя.
Интересные замечания высказал Кирилл Иванович и по космонавтике:
«Межзвездный вакуум в миллион раз лучше, чем наиболее совершенный, полученный человеком. Между прочим, посылая в космическое пространство космические корабли, нет необходимости заранее откачивать и запаивать электронную аппаратуру, предназначенную для работы только в космосе и требующую высокого вакуума. Достаточно соединить такой прибор с внешним пространством, в космосе газ из прибора выйдет, и в нем будет достигнут вакуум, который пока никто не может осуществить на Земле».
После мгновенного исчезновения с полок магазинов, «Физики микромира», Атомиздат попросил Кирилла Ивановича поработать над ее вторым изданием. «Второе издание книжки в работе, — пишет Щелкин в одно из писем. — Я кое-что добавил, исправил некоторые ошибки. — И в свойственном ему критическом духе заключает: — Но книжка мне не нравится. Наука очень быстро уходит вперед и не успеваешь не только пополнять книжку, но даже не поспеваешь читать о новостях».
С грустным вздохом отмечает он в другом письме матери: «Все, в общем, идет по-старому. С наукой у меня дела идут плохо. Я очень долго сижу дома, в отрыве от коллективов, от среды».
Зато какое воодушевление охватывает его, когда намечается реальное, интересующее его дело: «С 9 по 13 сентября в Ленинграде, — не без удовольствия сообщает он Вере Алексеевне, — будет сессия Академии наук, в которой я состою. Она посвящена 125-ле-тию Пулковской обсерватории. Я должен (!) буду поехать, Лиля, вероятно, поедет со мной, как медицинская сила».
После возвращения в Москву к Кириллу Ивановичу пришло большое дело, которого он так давно ждал. Страна готовилась к 50-летию Октября. И к этой знаменательной дате предстояло создать книгу об атомной науке и технике Страны Советов. Руководство составлением сборника поручили Кириллу Ивановичу.
«Мне в общественном порядке поручили одну работу— редактирование сборника. А статьи авторы еще не написали. А те, что написали, требуют переделки. Вот я и обзваниваю авторов. До этого сидел на даче и читал то, что уже сделано».
В самый разгар работы Кирилл Иванович опять попадает в больницу, оттуда — в санаторий. С обычной усмешкой описывает он свой тамошний быт: «Здесь народ самый различный — от студентов до профессоров МВТУ. Здание новое, но везде сквозняки и холод… Есть и преимущества — врачи не беспокоят. Если к ним придешь — примут. Обходил палаты главный врач и, когда узнал, что у нас с Лилей нет никаких процедур, сказал, что это к лучшему. Со сборником пока все хорошо, за исключением того, что последние 2–3 статьи никак не удается получить. Они где-то в канцеляриях и у авторов бродят».
Вернувшись из санатория, Кирилл Иванович шлет матери такую рекомендацию: «Старайся ходить. В санатории одна старушка лет восьмидесяти ходила с палочкой не менее 5–6 часов каждый день. Мы за ней угнаться не могли. С утра до вечера буквально бегала… Сестра А. П. Александрова тоже ходит с палкой. Когда бы мы ни вышли на улицу, она ходит… Я нажал на разных людей, и сейчас все статьи для юбилейного сборника в издательстве… Недели через две он пойдет в типографию. Получилось не совсем так, как я хотел, но, видимо, не хуже, чем у других».
«Не хуже, чем у других» — высшей оценки своим работам он никогда не давал. Между тем труд и на сей раз затрачен был колоссальный. «Пришлось, — сообщает он в письме от 18 марта 1967 года, — написать введение и по нескольку раз (!) редактировать некоторые статьи. Несколько статей фактически дописал я. Я плохо пишу, но многие люди пишут еще хуже. Сейчас рукопись в типографии, в наборе… Мы сделали все, что могли… Как только сдали рукопись, сразу стало легче дышать. С плеч свалился груз, хотя дело еще не сделано до конца».
Казалось бы, нужно передохнуть. Но не таков был Щелкин. «Меня втравили еще в одно дело, — с ноткой удовлетворения пишет он, — в редактирование перевода книги двух американцев… «Горение и взрывы». Она по моей прямой специальности…»
Но работе опять мешает болезнь: «Мне колют по 5 ампул всякой дряни. Думаю, что это полезно, хотя бы потому, что болит и отвлекает внимание. Одно неудобство — приходится сидеть дома и ждать, когда приедет сестра колоть. Зря теряется время…»
Но ни уколы, ни иные лекарства не помогали. «Единственный выход — тренироваться, — шутит Кирилл Иванович. — Японцы пишут, что для нормального существования нужно ежедневно делать десять тысяч шагов…»
«Дорогая мама! — пишет он 17 января 1968 года. — Я давно тебе не писал. Не потому, что я тебя забыл. Виноваты холода и давление. На улице холод — некуда деться. Но Нюточка говорит, что есть английская пословица: «Нет плохой погоды, есть плохая одежда». Я сейчас ношу две пары белья… Стало как-то веселее.
О давлении я стараюсь не думать. Оно какое-то закоренелое и не знаю, что с ним делать. Врачи советуют не волноваться и пить таблетки. А они не помогают, только от них шатаешься и плохо спишь.
Надо больше быть на воздухе, это я чувствую, но на воздухе холодно. Будем ждать тепла. Все же холодно зимой на Руси… Север, самые холодные в мире места. В Москве еще ничего…»
Превозмогая недуг, он продолжал трудиться.
В научной печати появляются его работы об акустических вибрациях при горении твердого топлива, обобщающая статья в журнале «Физика горения и взрыва». Он даже съездил в Киев, где блестяще выступил с лекциями.
4 ноября 1968 года автор этой книги говорил с ним о необходимости встретиться после праздника и поговорить о делах.
— Зачем после праздника? Давайте сейчас, — торопил Кирилл Иванович. Он словно чувствовал, что дни его сочтены…
Некролог о нем страна прочла в «Правде» 12 ноября 1968 года.
Печать многих стран мира выразила скорбь по поводу кончины видного ученого. Итальянская коммунистическая пресса сообщала:
«Умер в возрасте 57 лет К. И. Щелкин, трижды Герой Социалистического Труда, который был одним из ученых-атомников так же, как и отец советской атомной и водородной бомб И. В. Курчатов (также трижды Герой).
До настоящего времени имя Щелкина не упоминалось для широкой публики по причине характера его работы. Его имя, его фото были впервые опубликованы в «Правде» через 2 дня после его смерти.
Работы, выполненные Щелкиным до 30 лет в области горения и взрыва, получили мировое признание».
Из разных стран в адрес Академии наук СССР поступали соболезнования. Из США пришла телеграмма от профессора Бернарда Льюиса:
«С большой грустью узнал я из «Нью-Йорк таймс» о смерти К. И. Щелкина. Я восхищался его прекрасными научными достижениями, хорошо известными во всем мире. Под влиянием его идей были начаты многие из работ его современников.
Его смерть, особенно в таком молодом возрасте, большая утрата для всех его коллег во всем мире. Но имя его будет жить в сердцах, а также в работах его последователей».
К. И. Щелкин был похоронен на Ново-Девичьем кладбище в Москве. На черном треугольном камне, установленном на могиле, высечены слова, которые всегда так много для него значили: «Ученый, труженик, солдат».
…На рабочем столе Кирилла Ивановича остались неоконченные рукописи статей. Одна из них посвящалась волнующим проблемам современной науки — античастицам, антивеществам, антимирам. Статья открывается стихами поэта Андрея Вознесенского: