о мы сможем восстановить часть твоих воспоминаний.
– Это опасно?
Агриппа задумался – не потому, что хотел что-то скрыть, отчего-то угадала она, нет, он взвешивал ответ, подбирал формулировку. Потом признался:
– Не знаю. Люсидная психотерапия очень непредсказуема, она позволяет проникнуть в подсознательное человека, вскрыть то, в чем он боится признаться самому себе. Иногда бывает, что человек сам не знает, какой ужас в нем заперт. Разум очень сложная вещь, он может очень изощренно защищаться от правды, которую не хочет признавать. Если воспоминания, от которых человек хочет избавиться, слишком важны, связаны с самой сердцевиной личности, то сознание способно расколоться. Понимаешь?
– Не очень, – призналась Джи.
– Если разум не может вытеснить негативные воспоминания, потому что они слишком важны для личности, то он может создать другую субличность. Второго человека в том же теле.
Девушка покусала губы:
– Вы хотите сказать, что я… прежняя я просто удалила себя? Как файл в компьютере? А я новая копия?
Агриппа даже руками всплеснул:
– Вот такие аналогии только затуманивают понимание! Твое «я» по-прежнему с тобой, просто оно… неактивно, если пользоваться технической терминологией. Но и это неверно, твоя личность – это ты, прежняя Дженни Далфин, и ты, которая со мной сейчас разговаривает. Бывают случаи шизофрении, когда у разных субличностей полностью различаются характер и привычки, но, насколько я могу судить, в твоем случае дело не зашло так далеко.
– Спасибо, обнадежили, – мрачно сказала Джи.
Дьюла сошел с крыльца.
– Если ты захочешь, я помогу тебе, – быстро сказал Агриппа, – только попроси.
Джи кивнула, повернулась к Дьюле:
– Пошли гулять.
– Угу.
Они пошли по улице – обычной улице французской деревни, какие она уже видела в изобилии: каменная мостовая, старинные дома, красивые вывески с ажурными, будто выписанными пером буквами, пожухшие цветы в клумбах, черепица на крышах. Но в этой деревне была жизнь – вот стайка детей несется на разбитых, вихляющих велосипедах, вот женщины разбирают и сортируют продукты из разграбленной лавки, вот старик в черной шляпе сидит, опираясь на трость, греет на солнышке кости. Лицо у него морщинистое, взгляд темный, с прищуром, цепкий, он прилипает к Джи и провожает ее долго, до самого угла дома, за который они сворачивают. Да и остальные обитатели замирают, увидев ее. Она словно редкий зверь, динозавр без поводка на улицах Лондона.
Девушка поежилась.
Может, и не лучшая идея была пойти погулять? Чего они так на нее пялятся?
– Давай, по полям пройдемся? – предложила она. – Надоело ноги бить по мостовой.
– Не лучшая идея, – ответил Дьюла. – Охранный периметр у нас дырявый, людей не хватает. Наскочим на перевертыша, будет много шума, много крови.
– Ты же меня вроде как охраняешь, – прищурилась Джи. – Ты же необыкновенно крут, правда? А что вы вообще умеете? Магус в смысле? Так же вас называют?
– Надеюсь, ты скоро это вспомнишь, – сказал он глухо.
– Наверное, – уклончиво ответила Джи. Одно она поняла точно – она прежняя очень хотела все забыть. И, судя по всему, что происходит вокруг, она была права.
– А может… мне не стоит вспоминать? – Вопрос сорвался с языка. И с чего она решила откровенничать с этим мужиком, лицо у него доверия точно не внушает – все в морщинах и оспинах, будто кто-то в упор в него из дробовика вдарил, косой шрам на шее – явно кто-то пытался отправить на тот свет Дьюлу Вадаша, да промахнулся. Верткий, наверное.
Дьюла!
Она даже споткнулась, чуть не упав в васильки и траву, облепившую ее колени. Он все же вывел ее на окраину, они шли полем, огибая деревню по кругу.
Она вспомнила! Шандор называл это имя, перед тем, как…
Она была не права. Она могла доверять двум в этом мире – Тоби и этому странному парню, который сгинул в лагере темников, чтобы она смогла убежать. Шандор говорил о ком-то с именем «Дьюла». Не самое популярное имя во Франции. Ладно, чего гадать!
– Ты не знаешь никого с именем «Шандор»? – спросила она в лоб, и Дьюла замедлил шаг.
– Знал… когда-то, в прошлой жизни, – неохотно сказал он. – Почему из всего, что с тобой случилось, ты вспомнила этого человека?
– Он спас меня, – сказала Джи. – Шандор Гайду помог мне сбежать от этих… темников. Это случилось как раз перед тем, как вы нашли меня…
…Когда она закончила рассказ, Дьюла долго молчал. Он ушел вперед, на шаг-два, и она никак не могла догнать его, заглянуть в лицо. Они шли по полю, позади, в борозде, которую они оставляли в травах, пробирался фосс и возмущенно фыркал, когда не примятые полностью стебли били его по морде. Тоби прогулка не слишком нравилась.
– Очень долго я думал, что все погибли, – сказал наконец Дьюла. – Потом, когда ты вернулась из лагеря и рассказала о Шандоре, я все понял. Понял, как темники смогли пройти сквозь Кольцо Магуса. Как всегда, обман и предательство, их любимое оружие. Шандор пронес маяк, который дал им возможность выйти точно к нашему цирку. Не важно, на что он надеялся. Его предательство погубило весь мой Магус.
– Наверное, он погиб. Когда меня спасал…
– Значит, хоть немного искупил свое предательство, – жестко сказал Дьюла. – Хватит гулять. На первый раз довольно.
– Елег[10]? – неловко улыбнулась Джи, и мужчина порывисто обернулся к ней. Приблизился, хмурое его лицо озарилось светом быстрой улыбки, и Джи вдруг поняла, что этот человек умеет смеяться так, что его смех лишает веса все предметы вокруг в радиусе циркового манежа.
– Елег! – радостно согласился он. – Пойдем домой?
– Домой… – повторила Джи и побрела следом за ним, как судно за ледоколом – сквозь море трав.
Позади фыркал Тоби.
Когда они уже шли по улице и фосс радостно прыгал по камням – никакой травы, никаких дурацких муравьев и букашек, лезущих в глаза и забирающихся в шерсть, – Джи почувствовала чей-то взгляд. Это было странно, потому что на нее глазели все кому не лень, но рыжеволосая девушка, развешивающая белье на распахнутых ставнях, смотрела так, как никто. Словно Джи подошла к зеркалу, а оттуда на нее взглянуло чужое лицо, которое было непостижимым образом связано с ней. Джи пошла быстрее, нагнала Дьюлу:
– Кто все эти люди?
– Вольный Магус, – обронил тот, но, встретив полнейшее непонимание, пояснил: – Цыгане. Роджер спас их, и они присягнули тебе на верность.
– Цыгане? Присягнули? Мне?
– Мануш умеют платить долги, – сказал Дьюла. – А Родж их из могилы вытащил. Еще немного – и их бы всех перевертыши порвали.
Все эти люди присягнули ей. Они готовы защищать ее. Все это следовало переварить.
«Может быть, мне стоит согласиться на предложение Агриппы? – подумала она. – Может быть, стоит вспомнить то, что я забыла? Что же могло случиться такого, что я отказалась от самой себя?»
Глава тридцать седьмая
– Значит, ты отступишь? Великий Мирддин отступит?
Облака – тяжелые, как мокрая мешковина – нависают над головой, прижимают к земле. Оставайся там, в плотных слоях Дороги Снов, не ходи выше, Властный. Не время сейчас ступать на Дорогу Снов, ткань ее может разойтись под стопой – и кто тогда подхватит тебя в твоем падении?
– Почему ты так хочешь, чтобы я разбудил эту девочку, Нимуэ? Она же Видящая. Такая же, как та, что изгнала твоих родичей в Скрытые земли. Другие первые связывают свои надежды вовсе не с ней.
Легкий смех выстилает его воздушный путь жемчужным пухом. Снег, это падает снег. Снег на Дороге Снов. Снежинка ложится на ладонь и вспыхивает искрой. Каждая из них – летучий сон кого-то из людей, зверей, растений. Сейчас тяжелые времена, пусть им снятся легкие сны.
– Наверное, потому, что полюбила чародея. А связаться с темником могли лишь туата Луга – я знаю их род, их надменную жестокость. Они стоят друг друга, Мирддин. Нет, я Дева Озера, я не знаю, но предугадываю. Мое озеро может показать многое.
– И что же оно показывает?
Облака встречают его неласково, обволакивают холодным липким серым туманом. Он замедляет, он сковывает руки и ноги, и пальцы покрываются тончайшей ледяной коркой.
Нелюбезна Дорога Снов нынче даже к давним своим знакомым.
– Впереди много боли, много смертей. И без этой девочки не обойтись, все нити сходятся на ней.
– Я тоже так думаю.
– Так куда же ты бежишь?
– Я заглянул в ее сердце и попробовал разжечь его огонь – но пламя ее жизни дремлет, оно словно свернулось само в себя. Едва я к нему прикоснулся – мне ответила боль, удесятеряющая ее силы. Я мог бы остаться, но она не была готова услышать правду, она бы противилась до последнего. Плод ее будущего еще не созрел.
Облака нехотя расступаются, цепляются белыми клочьями за края плаща, тянут вниз, но вот наконец разрываются, и в глаза бьет солнце – яростное солнце Дороги Снов.
– И ты решил…
– Есть только один человек, способный утишить эту боль, Нимуэ. Ты знаешь его…
– Я помню его! Помню юношу с темными волосами, не ведающего своей судьбы, и помню юношу с волосами золотыми – два разных человека, две разные судьбы, но одна жизнь! Это один из самых удивительных завитков Унгора, зачем Великий свил такой узор?
– К чему ты спрашиваешь, если ответа мы не доищемся? Я знаю лишь то, что они оба еще спят, еще не воплотились полностью в этом мире. Я не смог пробудить Дженни, но возможно, сумею вернуть Артура из блаженного забвения Дороги Снов. Прости, Нимуэ, я уже слишком далеко, мне тяжело говорить…
– Легкой дороги тебе, любимый! Найди Спящего Короля, расскажи, что его Гвинерва плачет о нем – пусть и сама не желает об этом знать.
Солнце слепит глаза, воздух холоден как лед, он дробится на тончайшие слои, оттенки прозрачной синевы, по которым струятся потоки золотых искр – это мысли, желания, послания людей и иных существ: вот летят пестрокрылые бабочки – посланницы кого-то из Магуса,