– Ричард… Я тебя люблю. Но тут уж от меня ничего не зависит. Ты говоришь, чтобы я переселилась во дворец – хорошо. Только давай мы туда же переселим и остальных. И мы будем спокойно заниматься своими платьями восемнадцати оттенков желтого. Или ты думаешь, если мы рассядемся по своим комнатам во дворце и будем смиренно ждать, кто победит, то нас не тронут?!
Ричард гневно молчал. Пашка подумал-подумал и высказался… раздраженно-восхищенно:
– Ой, мама! Ну вот чего ты такая упрямая!
– Лучше расскажите, что с Рэмом.
– Мне удалось его вытащить, – ответил Ричард. – Я почувствовал, что он в опасности, и пренебрег политикой невмешательства в дела этого… герцогства. Мы с бойцами успели в последний момент. Рэм держал магическую защиту – нападавшие так и не смогли ее пробить. И одновременно отбивался. Шпага. Рана глубокая, но его жизни ничто не угрожает. Магическому потенциалу – тоже.
Еще вчера я бы возмутилась – как можно думать о «магическом потенциале», когда ребенок при смерти? Еще вчера я дулась и обижалась на Ричарда: как можно не хотеть ребенка только потому, что не соблюдены какие-то там формальности? Еще вчера. Но теперь я на многие вещи смотрела по-другому. Поэтому лишь понимающе кивнула и спросила:
– Я могу его видеть?
Ричард с Феликсом переглянулись.
– Ирвин и я… мы… погрузили Рэма в состояние глубокого сна на несколько дней. Надо срастить сосуды, и лучше делать это в состоянии полного покоя.
Феликс говорил тихо, медленно, глядя мне прямо в глаза. Видимо, он использовал гипноз, чтобы полученная информация не привела к истерике. У него получилось, я была спокойна, потому что точно знала: с Рэмом все будет в порядке…
– А герцогиня? – спросила я Ричарда.
– Мы не смогли ничего поделать. Мы не знаем даже, жива она или нет. К тому же я не мог позволить себе задержаться – империю могли обвинить в том, что именно мы напали на герцогство. Прости, я не могу себе этого позволить.
– Понятно…
Его слова придавили меня, оставляя тоску и горечь.
– Прости, – опустил голову Ричард. – Я не всесилен.
Глава 18
Нас доставили во дворец, выдали по кувшину успокоительного, расселили по покоям, оставили одних.
Я переоделась, одежда пахла тем самым сладковатым запахом, что чуть не свел меня с ума. Легла. Закрыла глаза. В темноте вспыхнул белый огонь, бледное лицо Джулианы, испуганное – Луизы и невозмутимое, как у каменной статуи, – герцогини Борнмут. Зазвучали голоса:
– Ничего не выходит!
– Сюда бы мага воды… Жаль, что вы обе – воздух…
– А вы?
– Огонь… Слабенький совсем. И тот мне не подчиняется…
Мой собственный отчаянный шепот:
– Пожалуйста! Помоги мне, пожалуйста! Я не знаю, кто ты такой, я не знаю, что ты такое, но здесь больше некому мне помочь… Пожалуйста!
– Помогите! Пожалуйста… помогите!
Визг тормозов, полицейская сирена, огни «Скорой помощи», голоса… Лицо герцогини Рэймской, ее длинные, тонкие пальцы. Боль, которая отступает, Пашкин крик…
– Зачем вам такой мужчина?
Холодно… Серый туман становится голубым, затем темно-синим. Красиво. Кто-то берет меня за руку – я чувствую холод…
Пламя! Белое пламя лижет мне руку – больно… Горячо и нестерпимо больно. Сладковатый запах. Портрет, который написала Джулиана. Смуглая кожа, темные глаза и синий камень в перстне на руке…
– Ричард! – заорала я и проснулась.
Рядом никого не было. И я поняла, что не могу. Не могу оставаться одна. Не в этот вечер.
Встретились мы все в коридоре в одно и то же время. Я и мама, Наташа и Джулиана. Луиза и герцогиня Борнмут. Посмотрели друг на друга. И пошли ко мне в гостиную.
Наташа уселась возле камина и мрачно уставилась на огонь. На коленях бесформенной желтой кучкой лежало забытое вязание. Джулиана что-то рисовала углем в блокноте, с которым не расставалась, кажется, никогда.
– Может, напьемся? – предложила мама.
– Хотя бы успокоительных, – покачала головой беременная писательница. – Мне нельзя. Но очень, очень хочется…
– Значит, и нам нельзя. Из солидарности, – покачала головой я.
– Почему нет? – удивленно посмотрела на меня Наташа. – И я бы полглотка вина сделала. Какого-нибудь хорошего, красного.
– Жаль, что я в местных винах ничего не понимаю, – вздохнула я. – Можно было бы проконсультироваться у милорда Милфорда, но беспокоить его не хочется.
– Можно спросить у меня, – робко предложила Джулиана.
– В вас масса талантов, – улыбнулась ей мама.
– Именно так, – решительно кивнула знаток местных вин.
Я вызвала господина Хормса, который изо всех сил старался общаться исключительно с герцогиней Борнмут. Видимо, счел ее достойной. Я, как обычно, не обращала внимания на его пренебрежение, скрытое неискренним почтением. Просто распорядилась принести ужин, а Джулиана вступила с ним в увлекательнейшую для них двоих дискуссию по поводу винной карты.
– Сразу видно настоящую леди из Южной провинции! – с искренним восторгом поклонился Джулиане распорядитель и удалился.
Ну, наконец-то управителю хоть кто-то понравился!
Художница грустно улыбнулась:
– Иной раз я думаю, что излишние таланты для женщины – многие скорби. Хорошенькие дурочки живут и беззаботнее, и счастливее.
– Увы! – рассмеялась и Наташа. – Я тоже порой так думаю.
– Ой, девочки! Бросьте стенать. Молодые, красивые – счастье вас еще найдет. Главное – от него не отбиваться. – И маменька выразительно посмотрела на меня.
– Мама… – скривилась я.
Наконец нам доставили вино и закуску.
– Итак, теперь мы все будем обитать во дворце, пока его величество не посчитает, что угроза миновала, – объявила я.
– Мне надо предупредить дочь. Ей всего девять, – проговорила герцогиня как бы про себя, ни к кому особенно не обращаясь.
Я удивилась. Герцогиня всегда владела собой, демонстрировала изящность манер и осознанность действий. Видимо, случившееся выбило ее из колеи. Еще бы…
– Может, и ее перевезти в столицу? – предложила я.
– Благодарю вас, – склонила голову герцогиня, мгновенно взяв себя в руки после, казалось, минутной слабости, – я подумаю.
Первый бокал мы выпили, помянув несчастную Веронику. Я осушила его жадным глотком – сразу, до дна. Не чувствуя вкуса и слегка жалея о том, что это вино. А не что-нибудь покрепче. Наташа похвалила букет и перешла на сок. А мы продолжили.
– Луиза, – спросила я, – а что ты знаешь о молодом Троубридже?
– Достаточно, чтобы можно было с уверенностью сказать: никто и предположить не мог, что он может посмотреть в сторону прислуги.
– Слишком спесив и высокомерен, – кивнула я.
– Я бы не сказала, что слишком, – как-то скептически улыбнулась Луиза.
– Если сравнивать с некоторыми… Мальчик очень мил с окружающими и прост в общении, – пропела герцогиня, изящно обводя пальчиком край бокала.
– Если сравнивать с моим покойным мужем… Да мало ли еще с кем, – подтвердила ее слова Луиза. – Троубриджи не так спесивы. Но они несут свое имя гордо. Род очень расчетлив. Особенно в вопросах потомства.
– Уверена, – проговорила герцогиня, – что его мать ничего не знала об этой любовной истории.
Мы выпили, потом повторили. Потом еще.
И я вдруг поняла, что отпускает.
– Не думала, что так бывает, – прошептала Джулиана.
– Такая любовь? – спросила у нее мама.
Девушка кивнула.
– Женщин отбирают для заключения брака по показателям линии разведения. Как племенных кобыл, – голос Луизы чуть дрогнул.
– Главное, – горько продолжила художница, – получить магически одаренное потомство. Любовь – роскошь, доступная лишь безродным, лишенным магии беднякам. Так что, кто богат в нашей империи – вопрос.
– Вы думаете, Троубридж и Ника… Они смогли бы быть счастливыми? – спросила я тихо.
– Нет, – хором сказали Луиза и герцогиня.
– Девочку у матери забрали бы в любом случае. Сразу, как только бы стало известно, что способности к водной магии ей передались, – добавила Луиза.
– Максимум – содержанка для отца ребенка. Это не приветствуется, но и не порицается. Если мужчина женат, супруга этого не замечает, – просветила меня герцогиня.
– Не замечает? – Мой голос почему-то охрип.
– Конечно. При условии, что она хорошо воспитана, – уточнила Борнмут.
– Как у вас… интересно. – Мы обратили внимание на Наташу. Судя по ее загоревшимся глазам, ей в голову пришла какая-то мысль, и в ближайшее время мы прочитаем ее воплощение в книжке.
И мы выпили. Кто – вина. И много. Кто – как наша беременная писательница – успокоительного. Тоже немало.
Так нас и застали его величество Фредерик с наследником – очень грустных и не очень трезвых.
– Неплохо, – пророкотал император, разглядывая наши посиделки.
– Выпьем с горя, где же кружка… – пробормотала Наталья.
– Сердцу будет веселей! – продемонстрировала и я знание русской классики.
– Выпьем. – Представители августейшей фамилии плотоядно поглядывали на остатки нашего ужина.
– Вы опять голодные?! – возмутилась я. – Весь штат прислуги разогнать надо. Разрешите мне распорядиться?
– Не гневайтесь, миледи – улыбнулся император. – Некогда было. Допросы. – Его лицо стало серьезным и усталым.
– Сейчас я распоряжусь, и вам накроют, – поднялась я. – Что из алкоголя?
– По глотку вашего вина, – распорядился император. – Не больше.
– Голова должна быть холодной, сердце горячим, а мозг – трезвым, – перефразировала я слова Дзержинского о требованиях, выдвигаемых к настоящим чекистам.
– Именно так, – серьезно кивнул император, сегодня не оценивший моего юмора.
Брэндон сразу отправился смотреть, что рисовала Джулиана. Художница попыталась убрать блокнот, но не успела, и я тоже случайно увидела рисунок. Свет, обволакивающий нежную фигуру, тонкие черты лица. Счастливая улыбка. Ребенок на руках…
– Какая красивая девушка… – сказал наследник, кивнув на набросок.
– К сожалению, мертвая, – глухо ответила ему художница и быстро убрала блокнот.