Разумеется, в том было мало нового. Искусство это лежало в основе большинства религий. В каждом городе имелись заводчики и советники в любовных делах. Подобное знание, истинное или ложное, ценили в любой культуре. Древорезчик пересмотрел сам подход, стараясь, впрочем, не отрываться от традиций. Он начал осторожные эксперименты на самом себе и остальных художниках маленькой колонии. Результаты указывали путь к новым экспериментам. Он ставил опыт выше веры.
По любым меркам его века, от занятий Древорезчика несло ересью, извращением или попросту безумием. В ранние годы короля Древорезчика ненавидели почти так же, как тремя столетиями позже – Шкуродера. Но суровые зимы продолжали сковывать дальний север, и народы юга были ограничены в мобильности войск. Однажды попробовали прорваться – и потерпели сокрушительное поражение. Древорезчику хватило мудрости не пытаться подчинить южан. Не напрямую. Поселение его, однако, все разрасталось, а правитель стал знаменит уже не столько произведениями искусства и утвари, сколь иными достоинствами. Стая, постаревшая сердцами, являлась туда обрести не только молодость, но также мудрость и счастье. От города во все края распространялись идеи швейных станков, ветряных мельниц, механических передач. Там создавали новое. Но дело было даже не в изобретениях. Древорезчик помог явиться на свет новому народу и новому мировоззрению.
Викврэкшрам и Джакерамафан прибыли к древорезчикам под вечер. Весь день лило, но потом облака разошлись, и небо засияло яркой синевой, особенно прекрасной после череды ненастных деньков.
Домен Древорезчика Страннику казался раем. Он так устал в бесстайной глуши. Он так устал тревожиться за чужака.
Последние несколько миль их лодку настороженно сопровождали другие катамараны. Их экипажи были при оружии, а Странник с Грамотеем прибыли, так сказать, с наименее правильной стороны. Зато в одиночестве и без явных враждебных намерений. Глашатаи затрубили, передавая вперед их рассказ. Когда показалась гавань, их встретили как героев: две стаи похитили (неназываемое) сокровище прямо из лап северных злодеев. Их катамаран обогнул волнолом, возведенный за время отсутствия Странника, и пришвартовался.
На пристани кишели солдаты и фургоны. До самых стен города яблоку негде было упасть от зевак. Почти свора, но ясность мысли еще сохраняется. Грамотей выскочил из лодки и пробежался по берегу. Приветственные вопли доставляли ему нескрываемое наслаждение.
– Быстро! Нам нужно поговорить с Древорезчиком.
Викврэкшрам подцепил парусиновую котомку, в которой лежал картиночный ящик чужака, и осторожно вылез на берег. Чужак его так отделал, что до сих пор подташнивало. Существо рассекло Шраму переднюю мембрану. Странник на миг потерял себя: причал был какой-то странный – вроде каменный, но отделан черным губчатым материалом, которого Странник с Южных морей не видывал. Здесь он раскрошиться бы должен… Где это я? Я должен чему-то радоваться, какой-то победе… Он передохнул, перегруппировался. Мгновение – боль обострилась, а с нею мысли. Так будет еще несколько дней, не меньше. Надо помочь чужаку. Надо его вытащить на берег.
Камергер Древорезчика был изрядный толстяк и щеголь. Странник и не думал, что у древорезчиков эдакие водятся. Но, услышав про чужака, стая тут же пришла на помощь: позвала врача, чтоб тот осмотрел Двуногого, а заодно и самого Странника. За последние два дня чужак немного набрался сил, но нападать больше не пробовал. Они без сопротивления вытащили существо на берег. Чужак обернул к Страннику плоское лицо: в его выражении Странник уже научился узнавать бессильную ярость. Он задумчиво потрогал лапой голову Шрама… Двуногий только и ждет задать ему трепку покруче.
Через несколько минут путников посадили в запряженные керхогами повозки и повезли по вымощенной булыжниками улице к городским стенам. Солдаты разгоняли зевак, освобождая дорогу. Грамотей Джакерамафан, изображая из себя героя, приветственно махал на все четыре стороны. Странник уже понимал, что в душе Грамотея гнездится болезненная застенчивость. Вероятно, эти минуты – апофеоз всей его жизни.
Сам Викврэкшрам, даже пожелай он того, не сумел бы так разойтись. У Шрама пострадала одна мембрана, и резкие жесты мешали мыслить. Он опустился на скамью повозки и посмотрел во все стороны. За исключением очертаний внешней гавани, место ничем не напоминало то, которое он посетил пятьдесят лет назад. В остальном мире за пятьдесят лет изменилось немногое. Странник, возвращаясь после стольких лет отсутствия, мог бы даже заскучать от постоянства. А здесь… здесь и ужаснуться недолго.
Например, высокого волнолома раньше не было. Пристаней стало вдвое больше, а такого количества катамаранов, увенчанных флагами, он в этой части света никогда раньше не видал. Дорога уже существовала, но была у́же, а ответвлений – втрое меньше. Прежде городские стены скорей помогали удержать внутри керхогов и лягушкуриц, чем захватчиков – снаружи. Сейчас они выросли до десятифутовой высоты: куда ни глянь, из черного камня. В прошлом солдат можно было по когтям пересчитать, а теперь они везде сновали. Недобрый знак. У Шрама судорогой свело кишки: солдаты и битвы ему не нравились.
Миновав городские ворота, они проехали рынок: настоящий лабиринт, который раскинулся на целые акры. Проходы, шириной и так лишь пятьдесят футов, сужались в местах, где торговали тканями, выставляли мебель и раскладывали горы фруктов. Воздух был напоен ароматами фруктов, пряностей и лаков. Давка стояла такая, что это уже походило на оргию, и бедный Странник чуть не лишился чувств. Потом они выехали на еще более узкую улочку, зигзагами петлявшую среди полубревенчатых домов. За крышами вздымались мощные укрепления. Через десять минут въехали во двор замка.
Они спешились, и камергер приказал переложить Двуногого на носилки.
– А Древорезчик нас сейчас примет? – уточнил Грамотей.
Бюрократ прыснул:
– Она примет. Древорезчик сменил пол больше десяти лет назад.
Странник покрутил головами в изумлении. Что он имеет в виду? Многие стаи меняют пол с возрастом, но он никогда не слышал, чтобы о Древорезчике говорили иначе, как в мужском роде. Он чуть не упустил следующие слова камергера.
– Но так даже лучше. Весь ее совет в сборе и… должен увидеть вашу находку. Пройдемте.
Он жестом отпустил гвардейцев. Они проследовали в вестибюль, где хватало места разойтись двум стаям. Камергер шел первым, за ним путешественники и врач с чужаком на носилках. Высокие стены украшены посеребренной обивкой. Замок выглядел куда роскошнее, чем прежде, и это тоже тревожило. Скульптур стало очень мало, а те, что сохранились, уходили в глубину веков.
Зато появились картины. Он замер, увидев первую из них, а за его спиной у Грамотея аж дух захватило. Странник обошел весь мир и повидал разные виды искусства. Стаесворы тропиков предпочитали абстрактную мазню, психоделические наплывы цвета. Островитяне Южных морей так и не додумались до перспективы; на акварелях удаленные объекты попросту помещали в верхней половине рисунка. В Длинноозерной Республике предпочтительным стал стиль репрезентационизма; особо ценили там цельностайные мультиптихи.
Но ничего подобного Странник раньше не встречал. Картины были мозаичные, сложенные из керамических плиточек, каждая стороной примерно в четверть дюйма. Выполнены без цвета, лишь в четырех оттенках серого. С расстояния нескольких футов зернистость терялась и возникали лучшие пейзажи из когда-либо виденных Странником. Все картины представляли виды с холмов вокруг города древорезчиков. Если пренебречь отсутствием цвета, их легко было принять за окошки. По низу каждой шла прямоугольная рамка, но верхние края были рваные – мозаики просто обрывались на горизонте. Вместо неба – изукрашенная стена зала.
– Эй, парень, давай сюда! Я думал, тебе Древорезчицу не терпится увидеть… – Эта реплика предназначалась Грамотею. Джакерамафан разбежался вдоль пейзажей, усадив по элементу рядом с разными картинами зала. Повернув голову в сторону камергера, он ответил ошеломленно:
– Чтоб моей душе… Я себя чувствую богом! Будто у меня по элементу на каждом холме, и я вижу все одновременно!
Но он поднялся и рысцой догнал их.
Коридор вел в один из самых крупных залов совещаний, какие Страннику доводилось видеть.
– Здесь так же просторно, как в залах Республики, – с неподдельным восхищением сказал Грамотей, глядя вверх на три яруса балконов. Они стояли внизу одни, если не считать чужака.
– Гм…
Помимо камергера и врача, в зале уже собралось пятеро других стай. Под их взглядами появлялись новые. Большинство одеты как нотабли Республики – в меха и драгоценности. Некоторые облачились в скромные куртки, которые Странник помнил по прошлому визиту. Ох-хох. Маленький поселок Древорезчика вырос в город, а город разросся до государства. Странник задумался, осталась ли у того – той – реальная власть.
Нацелив одну голову точно на Грамотея, он сказал на высокой речи:
– Про ящик с картинками пока молчок.
Вид Джакерамафан имел одновременно растерянный и заговорщицкий. Он ответил тоже на высокой речи:
– Ага, хорошо. Наш козырь?
– Типа того.
Глаза Странника метались по балконам взад-вперед. Большинство стай излучали самоуверенную важность. Он улыбнулся своим мыслям. Один взгляд на дно амфитеатра, и апломб с них слетает. Воздух над его головами наполнился оживленным жужжанием разговоров. На Древорезчицу ни одна стая не походила. Впрочем, он немногих ее нынешних элементов видел в прошлом; если и узнает, то лишь по манерам и убранству. Неважно. У него выпадали связи более долгие, чем время жизни любого элемента. А бывало, напротив, что друг менялся всего за десятилетие, точки зрения его смещались, привязанность сменялась враждебностью. Он полагал, что Древорезчица осталась в основном такой же. Ну-ка…
Коротко протрубили фанфары: призыв к вниманию. На нижнем балконе разошлись двери, и вошла пятерка. Странника охватил ужас. Да, эта стая была Древорезчиком, но… у нее явные проблемы. Один элемент так стар, что другим приходится ему помогать. Двое совсем щенки, у одного то и дело слюна из пасти капает. У самого крупного бельма на глазах. Такое чаще можно встретить в приречных трущобах… Или в последних поколениях инцестной стаи.