На сей раз мощность луча составляла менее десяти килоджоулей в секунду, даже воздух не засветился. Но, отраженный облачком снаружи, луч станет виден за тысячи кликов. Его увидят и на «Внеполосном-II», по ту сторону хабитата.
Наездники снова смыкали кольцо. Проклятье. Фам не мог поставить сообщение в очередь на передачу; импровизированный передатчик был ему нужен сейчас позарез. Фам перелетал из долинки в долинку, держась за тележкой наездника, который оторвался от остальных. Он был один против троих (четверых?). Он превосходил их в огневой мощи и доступе к информации, но если не повезет, его срежут одним выстрелом. Он выбрал следующую цель. «Спокойно, осторожно…»
По руке Фама ударил световой хлыст, да так, что броня вспыхнула цветами побежалости. Человек дернулся, брызнули белые раскаленные капли металла. Он рванул между холмиков, поливая огнем наездников внизу. Лучи сходились на нем, но он уже вылетел под прикрытие. Враги работали чертовски быстро, словно у них имелась система автонаведения. А может, так оно и было. Тележки.
Тут пришла боль. Фам сложился в три погибели, задыхаясь. Если рана вроде тех, какие ему припоминались, значит плоть прожжена до кости. Из глаз потекли слезы, накатила тошнота. На миг он отключился, но тут же пришел в себя. Еще секунда-две – и он не очнется. Наездники приближались, но от последней жертвы его лучемета остались только обломки тележки в медленно остывающем кратере. Автоматика скафандра затянула дыру в броне. Фам почувствовал холодок: броня вколола ему обезболивающее. Боль утихла. Он облетел вокруг пригорка, стараясь держаться так, чтобы никто из троицы врагов его не заметил. Они уже догадались про мошкамеры: каждые несколько секунд сверкала вспышка и вершина очередного холмика превращалась в раскаленный шлак. Они стреляли из пушек по воробьям, но мошкамер становилось все меньше. Выбивают его главный козырь.
Где этот Синепанцирь? Фам попереключал картинки с уцелевших мошкамер, потом вернулся к обзору из скафандра. Мерзавец все еще летал высоко над полем битвы, и дружбаны-наездники его не трогали.
«Он им докладывает, что я делаю. – Фам сменил позу, неуклюже выцеливая лучеметом крохотную фигурку. Поколебался. – Раскис ты, Нювен».
Синепанцирь вдруг полетел вниз, взмахнув грузовым шарфом. Очевидно, включил двигатели на полную. Фоновые взрывы от лучевых ударов и бульканье кипящего металла заглушали его полет. Он пикировал прямо на ближайшего наездника засадного отряда.
Не долетая до земли тридцати метров, Синепанцирь выпустил что-то длинное, угловатое. Этот предмет отделился от его тележки, а сам Синепанцирь нырнул вбок и скрылся за холмами. Одновременно и куда ближе к Фаму что-то хлопнуло и заскрежетало. Фам выслал одну из немногих уцелевших мошкамер осмотреть склон. Он углядел силуэт тележки и ветки, бессильно распластанные по раздавленному стволу. Вспышка света. Мошкамера сдохла.
Значит, остались только два врага, в том числе Зеленожка.
Секунд десять никто не стрелял, но тишина не восстановилась. Пузырился и трескался, остывая, сияющий металл на предплечье скафандра. Высоко наверху со свистом уносился в дыру воздух. На уровне земли шелестели вихри, не позволяя удерживаться на месте: приходилось все время маневрировать газовыми движками. Фам помедлил, позволяя вихрю тихо вынести себя прочь из неглубокой долины. Вон там. Тихое шипение – это не его двигатели. Вот снова. Два наездника брали его в «вилку» с разных сторон. Они явно не знали его точной позиции, но координировали свои действия.
Боль накатывала и опадала, а с нею и связность мысли. Короткими импульсами набегали тьма и агония. С анестетиками Фам связываться больше не рисковал. Он увидел, как над ближним холмом высунул кончики ветвей какой-то наездник. Замерев, Фам пригляделся. Наверное, наездник может видеть ровно столько, чтобы отслеживать движения… Две секунды. Последняя мошкамера Фама показала, как сбоку тихо подлетает еще один враг. В любую секунду двое могут соединиться и броситься на него. Фам бы сейчас что угодно отдал за боевую мошкамеру. Он столько корпел над самопальным оружием, а до такого не додумался. Ну и ладно. Он выжидал, пока сознание более-менее прояснится, чтобы вознестись над противником и выстрелить.
Громкий треск ветвей – тут кто-то есть! Мошкамера Фама показала Синепанциря: наездник ехал под сходящимися стенами в сотне метров от них. Он менял укрытия, но оставался ближе к Зеленожке, чем к другому. А что за треск? Мольба? Проведя с наездниками пять месяцев, Фам все равно почти не понимал их языка. Зеленожка – неизменно тихая, застенчивая Зеленожка – ничего не ответила, но, повернув свой лучемет, окатила наклонные стены струей огня. Третий наездник чуть высунулся из-за холма, тоже собираясь выстрелить туда. Он бы уложил Синепанциря на месте, если бы этим движением не подставился под выстрел Фама Нювена.
И Фам выстрелил точно в тот миг, когда наездник показался из укрытия. Теперь остается только один шанс. Если развернуться и выпалить в Зеленожку, пока та не расправилась с Синепанцирем… Маневр несложный, перевернуться вверх тормашками, зависнуть вниз головой, прямо над Зеленожкой и позади нее. Но для Фама в его нынешнем состоянии простых маневров не существовало; он завертелся слишком быстро, ландшафт замелькал и стал удаляться. Впрочем, вот же Зеленожка, выцеливает его своим оружием, порядок…
Тут возник Синепанцирь: мчится к ним на полной скорости меж колонн, все еще сверкавших от залпа Зеленожки. Он громко закричал Фаму:
– Молю, не убивайте ее, не убивайте!..
Зеленожка поколебалась, потом навела оружие на Синепанциря. Фам нажал на спуск, не переставая вращаться. Луч дергался, бил по земле. Сознание ускользало. «Целься! Целься же!» Он пропахал землю сверкающей расплавленной стрелой, и та уткнулась во что-то темное, горбастое. Крохотная фигурка Синепанциря продолжала катиться через поле боя навстречу Зеленожке. Потом Фам слишком резко повернулся, а припомнить, как меняется угол обзора, не сумел. Перед глазами медленно проплыло небо. Голубоватая луна, рассеченная посередке резкой тенью. Совсем близко – корабль с перистыми шипами, похожий на огромную мокрицу. «Во имя Чжэн Хэ… где это я?..» И он отключился.
Глава 29
Он видел сны. Его снова разжаловали из капитанов и отрядили в корабельную теплицу, ухаживать за растениями в горшках. Эх, грусть-печаль. В обязанности Фама входило поливать растения и следить, чтобы они вовремя расцветали. Но затем он заметил, что у горшков есть колеса; растения заезжали ему за спину, чего-то выжидали, переговаривались трескучим шелестом. Раньше они казались ему красивыми, а теперь стали зловещими. Фаму прежде нравилось кормить и поливать растения: они ему всегда были симпатичны.
А теперь он один на всем корабле знал, что они – враги всего живого.
Фам Нювен не единожды просыпался в окружении медицинского оборудования. Тесные гробообразные баки, скучные зеленые стены, проводки и трубки – со всем этим он почти свыкся. На сей раз все было иначе; он не сразу сообразил, где находится. Над ним склонялись гибкие тонкие деревца, слегка колыхаясь на теплом ветру. Ему казалось, что он лежит на мягчайшем мху посреди небольшой полянки над прудом. В воздухе над гладью пруда висело жаркое летнее марево. Очень приятное местечко, вот только листья какие-то шерстистые, а подобный оттенок зеленого Фаму еще не встречался. Он был дома, но дом этот принадлежал кому-то другому. Фам потянулся коснуться ближайшей ветки, но рука его уткнулась в незримую преграду сантиметрах в пятидесяти от лица. Выгнутая стенка. Как бы ни были замысловаты картинки, автохирург мало отличался от прочих на его памяти.
Где-то по ту сторону головы прозвучал щелчок; идиллия растаяла, теплый ветерок утих. Кто-то – Равна – парил над его цилиндрической капсулой.
– Привет, Фам.
Она просунула руку внутрь автохирурга, сжала его ладонь. Нерешительно поцеловала. Вид у девушки был измученный, словно она недавно много плакала.
– Привет и тебе, – ответил он.
Память возвращалась рывками. Он попытался оттолкнуться от постели и обнаружил еще одно сходство с автохирургами Чжэн Хэ: его пристегнули.
Равна вымученно рассмеялась:
– Хирург, отстегни его.
Спустя миг Фам воспарил над ложем.
– Он меня все еще держит за руку.
– Нет, это лубок. Твоя левая рука еще долго будет отрастать, Фам. Ее почти полностью сожгли.
– Ах вот оно что.
Он опустил взгляд и увидел, что левая рука притянута к боку белым коконом. Он вспомнил перестрелку и догадался, что сны его были отчасти порождены кошмарной реальностью.
– Сколько я тут провалялся?
В голосе его звучала тревога.
– Около тридцати часов. Мы уже удалились от Гармоничного Покоя более чем на шестьдесят световых лет. Все отлично, только вот такое впечатление, что все на свете за нами гонятся.
Сон. Он стиснул кисть Равны здоровой рукой:
– Наездники! Где они?
«О Флот, только бы не на борту».
– Т-то, что осталось от Зеленожки, в другом хирурге. Синепанцирь…
«Почему он оставил меня в живых?» – подумал Фам, оглядывая каюту. Они были в медотсеке. Отсюда метров двадцать до любого оружия. Так. Есть кое-что поважнее оружия: командные права консоли управления «Внеполосным-II»… если еще не поздно. Фам вытолкнул себя из хирурга и полетел прочь.
Равна последовала за ним.
– Фам, полегче. Ты же только что из хирурга.
– Что они тебе рассказали про ту перестрелку?
– Бедная Зеленожка не в состоянии говорить, Фам. Синепанцирь рассказал, в общем, то же самое, что и ты: Зеленожку похитили вымогатели-наездники, заманили вас в ловушку.
– Гм, гмм, – бессодержательно промычал Фам.
Может, еще есть шанс. Возможно, Синепанцирь еще не переметнулся на сторону врага. Фам торопливо перемещался вдоль оси корабля, отталкиваясь одной рукой. Через минуту он добрался до мостика. Равна следом.