Иван тщательно готовился в путь, мыл лицо и руки, стирал грязь с сапог и комбинезона. Потом сел на поваленную ель, достал чистые портянки и начал переобуваться.
- А ты? - вскинул Яровой глаза на Николая, который уже нетерпеливо переступал с ноги на ногу. - Ноги-то тоже сырые.
- По жаре это даже приятнее.
Иван неодобрительно нахмурился:
- В нашем деле ноги не последнее дело.
- Да у меня и портянок запасных нет.
- Почему?
- Никогда не беру.
- Учти - это в последний раз, буду проверять.
Иван подошел к Николаю, тщательно проверил
снаряжение. В цепких и сильных руках, которые уверенно поворачивали его, Николай чувствовал себя маленьким.
- А теперь пошли, - сказал Иван.
У Ивана была быстрая, упругая походка, он нырял под ветки, низко висевшие над землей, проскальзывал между тесно стоящими стволами, легко переступал через сгнившие деревья. Не чувствовалось, что за спиной у него около тридцати килограммов груза. Николай еле успевал следом. Лес, который словно расступался перед Яровым, снова вставал стеной перед молодым парашютистом. Ветки били его по лицу, он проваливался в труху прогнивших стволов. А спускаясь в глубокий овраг, повис на распустившихся стропах парашюта. Пришлось Ивану взбираться наверх, чтобы освободить незадачливого товарища.
Идти Николаю с каждой минутой становилось тяжелее. Груз давил на плечи, руки от лямок затекли. Вдобавок ко всему каждый шаг отдавался острой болью в пятках - ноги были уже смозолены. Николай поджимал пальцы ног, чтобы пятки не касались сапог, но это мало помогало. Старался думать о том, что такова уж судьба парашютиста. Сначала прыжок в неизвестность, потом тяжелый переход. Не знаешь даже, что трудней - добраться до пожара или потушить его. Сколько раз случалось, что огонь они побеждали за несколько часов, даже устать по-настоящему не успевали. Зато как трудно было попасть на эти пожары!
Но и эти мысли не облегчали боли. Только самолюбие не позволяло ему окликнуть Ярового, признаться, что он устал, взмолиться о помощи. Но и самолюбие кончалось. Он уже совсем было хотел сдаться, когда Иван вдруг остановился.
- Шабаш, - сказал он. - Надо передохнуть и поесть в спокойной обстановке. Самолет и тот без заправки не летает.
Николай, не снимая снаряжения, повалился на землю.
- Я думал, ты вообще не устаешь…
Иван засмеялся, показывая ровные белые зубы.
- Почему не устаю? Устаю. Только тогда я песни пою. Про себя. Здорово помогает. Сам, наверное, помнишь, как в армии строем ходили.
Он сел и начал стягивать сапоги.
- Вот и за ногами следить - тоже армейская привычка. И ты разувайся, пусть ноги подышат.
Николай потянул сапог и даже вскрикнул от боли. Только теперь, после небольшой передышки, он почувствовал, как горят мозоли. Встревоженный Иван долго рассматривал кровавую мозоль на его правой ноге и большой желтоватый волдырь на левой. Потом вдруг торопливо обулся, приказал Николаю готовить поесть.
- А ты куда?
- Тут недалеко. Когда шли, видел одно растеньице. Старики говорят, боль от ожогов и мозолей облегчает.
Вернулся Иван минут через пятнадцать, неся в пригоршне какое-то растение с большими и широкими листьями.
- Еле нашел.
Он осторожно перебинтовал ноги Николаю. После этого оба с аппетитом принялись за хлеб, галеты, консервы и вареную картошку. После перевязки к Николаю снова вернулось бодрое настроение.
- Чем хороша наша профессия, - посмеиваясь, говорил он, старательно работая челюстями, - природа близко. Спрыгнул - и готово. А главное - каждый раз на новом месте.
- Ты бы еще в новые места хотя бы старые запасные портянки не забывал брать. С мозолями и новые места не в радость.
Николай поморщился:
- Нет в тебе, Иван, никакой романтики. Не можешь ты о нашем деле красиво говорить.
- По мне так, - задумчиво сказал Иван, - если ты пользу от своей работы на ощупь потрогать можешь - это и есть романтика. Посмотреть на нашу работу - ничего приятного. И опасно, и трудно. Прыгаем неизвестно куда. Поклажу таскаем. В ожогах постоянно. Мозоли. А ведь никого из нас с этой работы палкой не выгонишь. Потому что сами видим пользу от нее. Ну да хватит об этом… Готов? Пошли.
И снова карабкались, прыгали, сползали, перелезали, подлезали…
Часа через два Иван неожиданно остановился.
- Чуешь? - спросил он, раздувая ноздри большого с горбинкой носа.
Николай принюхался. Пахло смолой, свежестью, хвоей. Лишь с трудом улавливался слабый запах гари. Если бы не предупреждение Ивана, никогда не обратил бы на него внимания.
НЕРАВНАЯ БОРЬБА
Вышли они в тыл пожара. Ветер гнал огонь в противоположную сторону, но пламя, тесно прижавшись к земле, ползло и навстречу ветру.
Парашютисты торопливо зашагали вдоль фланга пожара к его фронту, где и предстояло сражение с огнем. Чем дальше они шли, тем мрачнее становился Иван. Ниже опускались лохматые брови, а большие глаза с надвинутыми, чуть вспухшими верхними веками все больше темнели.
Оправдались его худшие опасения: пожар захватил большую площадь. Пламя, подталкиваемое ветром, двигалось вперед быстро. Оно то прижималось к земле, то взлетало вверх, стараясь зацепиться за ветки, то растекалось узенькими ручейками, то вдруг сливалось в один широкий, буйный поток. Серый дым стлался по земле, потом, поднимаясь вверх, плотно окутывал стволы деревьев. Продравшись сквозь густые ветки, дым торжествующе плыл в небо.
- Да, такой ветками не захлещешь, - вздохнул Николай, когда они вышли на фронт огня.
- И думать нечего.
Николай скинул ношу, взял в руки лопату, поплевал на ладони и сказал с готовностью:
- Не думать так не думать. Будем рыть заградительную полосу. Начнем?
Он вопросительно посмотрел на Ивана. Тот усмехнулся.
- Хочешь еще и на руках мозоли поскорее натереть?
- На то я и пожарный.
- Уж если натирать, так с пользой. Считать-то ты умеешь?
- На бухгалтера не учился.
- А надо бы. Из тыла мы голову пожара не видели. Значит, он уже захватил не меньше четырех гектаров. Четыре гектара это двести на двести. Значит, нам нужно вырыть двести метров по фронту да еще по сто метров на флангах. Это четыреста метров заградительной полосы. Сколько же один боец может за день вырыть?
Николай огорченно вздохнул:
- Сто.
- Так сколько же нам нужно времени, чтобы вырыть такую полосу? Считай, пожарный, не учившийся бухгалтерии.
Николай промолчал. Вот ведь в теории все изучал, а на практике применить не можешь. Словно ученик, который выучил все правила грамматики, а пишет с ошибками.
- Будем искать готовый, барьер? - спросил он наконец.
- Да.
Оставив пожар, оба углубились в лес.
Тропа, которую они нашли, была узкой, превратить такую в заградительную полосу нелегко. Но другой не было.
- Будем рыть, - сказал Иван.
Они аккуратно сложили снаряжение и, поплевав на ладони, вонзили лопаты в мягкую лесную подстилку. В сторону полетели перепревшая хвоя, шуршащие шишки, ломкие ветки. Из-под лесной подстилки показалась сероватая почва, тот самый подзол, в котором огонь не может найти себе пищи, подзол, наткнувшись на который должен был остановиться пожар. Это был союзник парашютистов. Но как трудно было вскрыть его на широкой полосе.
Николаю казалось, что в жизни не было ничего другого, кроме этого: нагнуться, вонзить лопату в лесную подстилку, отбросить ее в сторону, снова нагнуться и снова вонзить лопату… Нагнуться… Вонзить… Отбросить… Нагнуться… И так до бесконечности.
В голове гудело, смозоленные пятки горели, густые черные волосы лезли в глаза, и Николай со злостью откидывал их назад.
Иногда молодой боец разгибался, чтобы дать хоть секундную передышку спине, и с завистью думал о том, что где-нибудь летит над пожаром самолет, выпуская на него длинный шлейф специальной жидкости, в которой задыхается пламя, где-нибудь тракторы опахивают огонь плугом. А им с Иваном достался старый способ борьбы - рукопашная. Но другого в таких условиях не придумаешь. И оба рыли, рыли, рыли…
А пожар уже подходил. Он давал о себе знать яркими вспышками пламени в зарослях вереска и кучах сухого валежника, стремительными рывками огня. Попадая в густые ковры мхов, пламя бежало вперед, огненными блюдцами растекалось возле оснований стволов.
Закончив полосу, Николай и Иван вышли навстречу пожару, чтобы ослабить его перед решительным сражением.
Со стороны это походило на забавную игру. Стоило показаться хоть маленькому огоньку, как оба парашютиста бросались к нему и начинали захлестывать длинными ветками. Язычки пламени прятались, чтобы тут же показаться в другом месте.
Николай горячился, несколько раз попадал в окружение и с трудом прорывался сквозь сплошной фронт огня. На лице у молодого бойца было написано ожесточение.
Иван работал спокойно, осмотрительно, успевая при случае помогать товарищу.
Когда они расходились далеко друг от друга, то по временам перекликались. «Держись, Николай!» - «Держись, Иван!» - «Держусь!» Голоса, охрипшие от дыма, вплетались в треск и шум пожара.
Пожар скоро оттеснил бойцов к заградительной полосе. Языки пламени озверело наскакивали на серую полосу подзола и замирали перед ней, лишенные пищи. Но огонь и не думал сдаваться. Через заградительную полосу летели угольки, горящие ветки; в тех местах, где они падали, поднимались струйки дыма. Чем ближе подходили главные силы пожара, тем труднее было держаться. Наткнувшись на сопротивление в центре, огонь начал обходить заградительную линию с флангов. Теперь все чаще неслось:
- Держись!
- Держу-у-усь!
С начала этого неравного боя прошло несколько часов. Но оба парашютиста уже потеряли счет времени. И только по тому, что стих ветер и огонь с меньшей яростью стал набрасываться на полосу, они поняли - наступает вечер. Это прибавило сил - значит, скоро подойдет подкрепление, ночью пожар ослабнет, справиться с ним будет легче.