Пламя — страница 3 из 11

большая типография Янга сгорели в результате немецкой бомбежки во время Первой мировой войны.

В этой редкой книге белых стихов отчетливо чувствуются нотки атеизма, социальной революции и бедственного положения рабочего класса. Присутствуют в ней и две антивоенные поэмы, возможно, свидетельствуя о том, что книга была издана уже после начала войны, и наверняка указывая на то, что пацифизм Стэплдона не проистекал (как предполагалось) из его собственного военного опыта, приобретенного позднее. Мы находим здесь также материал, поразительно схожий с темой его последней работы, «Открытия глаз». В первом стихотворении «Новых псалмов», которое называется «Город», Стэплдон говорит: «Я поехал в город посмотреть, есть ли там Бог». Он видит растерянных, обезумевших от горя людей, среди которых встречаются и совершенно истощенные, осознающие возможность своей погибели. «Мужчины и женщины казались отвратительными, так как забыли любовь». Он продолжает: «И сказал я гордо: «Если Бог действительно существует, мне такой Бог не нужен. Я пойду своим путем и буду поступать так, как велит мне душа». Затем, уже в следующем стихотворении, под названием «Дух», он видит дрожащие огни города, красоту небес, слышит «приглушенный шум голосов, звучащий, словно музыка». Некий дух внутри него якобы говорит, что Бог есть. «Но я посмотрел вверх, над городом, и безутешно промолвил: «Наверно, ты есть лишь тот Бог, что живет в моем сердце. И ты управляешь звездами».

«Открытие глаз», изданное сорок лет спустя, показывает Стэплдона ломающим голову над той же дилеммой.


Быть может, в этом и заключается изысканная утонченность ада — когда тебя постоянно преследует призрак Бога, в существование которого ты не веришь?

Нет! Потому что есть еще более страшный ад, полный не лишений, но нынешнего ужаса. Сам вакуум — это и есть ад, неприятное и бессловесное присутствие абсолютного небытия, полнейшего ничто. Оно окружает нас со всех сторон. Вползает нам в душу. Облизывает, расшатывает, растворяет самые прочные ткани души…

Я решаюсь после долгого копания в самом себе — долгого, но тщетного, так как ты, моя божественная галлюцинация, умолкаешь в моем сердце. Так что в конечном счете я делаю выбор, просто пожимая плечами.

Он, этот выбор, невелик: либо я мчусь вперед в мнимости твоего существования и совершаю поступок уже более значительный, чреватый уже гораздо более серьезными и тяжелыми последствиями; либо я выбираю свободу, отбрасываю мою иллюзию о тебе и, крадучись, возвращаюсь в свою берлогу, безопасную, но одинокую…

А вернуться — значит предать одну только иллюзию.

И однако же я даю полный вперед. [Но лишь «в мнимости твоего существования»]


Поэзия как творчество интересовала Стэплдона на протяжении всей его жизни, хотя, похоже, с годами все меньше и меньше. Поэзию можно обнаружить во всех его работах, и она сильно их облагораживает. Написанные Стэплдоном стихотворения появлялись в целом ряде изданий, включая «Поэзию», «Журнал стихов», «Комментарий и критика». Редактором этого британского журнала (последнего из приведенных выше), выпускавшегося с 1917 по 1930, был другой мастер научной фантастики, С. Фаулер Райт. (Уже сам факт знакомства Стэплдона с Райтом наводит на мысль, что эти двое интересовались научно-фантастическим творчеством друг друга.) Райт включал стихотворения Стэплдона в две из своих антологий: «Поэты Мерсисайда» (1923) и «Голоса ветра» (1924). Множество неопубликованных стихов Стэплдона также сохранилось.

16 июля 1919 года Олаф Стэплдон женился на Агнес Зине Миллер, своей двоюродной сестре из Австралии.

Церемония бракосочетания проходила в Доме «Общества Друзей» квакерского поселения в Рейгейте (графство Суррей). Агнес, родившаяся в Новой Зеландии 25 мая 1894 года, была старшей из четырех детей Фрэнка Эдварда и Маргарет Барнард Миллер. Фрэнк был братом матери Олафа, Маргарет — дочерью Чарльза Барнарда, директора квакерской школы в Йоркшире. Оба родителя являлись британскими эмигрантами.

Фрэнк Миллер работал на «Бут энд Ко.», сиднейскую фирму, экспортировавшую из Австралии в Англию шкуры животных. По делам фирмы ему приходилось бывать в Англии каждые несколько лет, а жена и семья, как правило, сопровождали его во время этих визитов. Агнес совершила четыре подобных поездки; третью из них — в 1902 году, когда её было всего восемь лет. Тогда-то она и познакомилась с Олафом, шестнадцатилетним на тот момент юношей. В ту их встречу он запомнился ей главным образом своей поразительной добротой. Несмотря на тот факт, что разница в возрасте оставляла им мало общего, он приложил все усилия для того, чтобы пребывание в чужой стране оказалось для нее приятным, и проводил с ней массу времени, знакомя с окрестностями и повсюду ее сопровождая. В следующий раз она посетила Англию уже в четырнадцатилетнем возрасте и нашла Олафа таким же внимательным и заботливым, как и предыдущий визит.

Незадолго до Первой мировой войны семья послала ее в Европу для изучения французского и немецкого языков и обучения музыке. Эти предметы считались в то время подходящими для образования молодой женщины, но Агнес впоследствии сожалела, что не прошла более серьезный курс теоретической подготовке где-нибудь вроде Сиднейского университета. Она находилась во Франции, когда разразилась война, вследствие чего сочла благоразумным незамедлительно вернуться в Австралию в компании новозеландской кузины. Будучи в Европе, она имела возможность — на сей раз уже как юная леди семнадцати и восемнадцати лет соответственно — несколько раз видеться с Олафа. Как нетрудно догадаться, теперь уже его внимание из благосклонного сделалось несколько иным.

О помолвке и собственно свадьбе договорились посредством переписки — с гармоничного согласия всех заинтересованных лиц. После свадьбы молодожены начали было жить с родителями Стэплдона, у которых в Калди имелся просторный и красивый дом, но снова дал о себе знать собственнический инстинкт матери Олафа, и они перебрались в расположенное неподалеку съемное жилище. Отец Олафа разрешил эту проблему, купив им дом в Западном Кёрби — номер седьмой по Гросвенор-авеню, в котором супруги жили с 1920 по 1940 год.

Олаф согласился на несколько продолжительных лекционных туров для Образовательной ассоциации рабочих, остававшейся основным источником дохода, в связи с чем ему пришлось изрядно поколесить по близлежащим городам и поселкам. 31 мая 1920 года родилась девочка, Мэри Сидни Стэплдон; 6 ноября 1923 года на свет появился мальчик, Джон Дэвид Стэплдон. Как и ожидалось, Олаф оказался чудесным отцом. С ним было легко всем; покладистый и уживчивый, он всегда был готов помочь детям с задачками, а позднее — и научными работами. Обладая очень ловкими руками и живо интересуясь всем, что имело отношение к морскому делу, он пристрастился к судомоделированию, причем убеждал себя, что изготавливает модели кораблей исключительно для того, чтобы порадовать детишек. Он был быстрый едок и мог проглотить пищу не разжевывая, отставить в сторону тарелку и начать собирать эти модели судов прямо за столом, пока все еще кушают. Все были счастливы, и никому не было скучно. Пользу из этого морского мастерства извлекали даже соседские дети.

В 1920-е годы он прочитал сотни лекций по психологии и индустриальной истории, провел множество курсов повышения квалификации, начал писать статьи по социологии, психологии и философии для целого ряда газет. Серьезных книг на его полках становилось все больше, и он принялся составлять свои собственные философские теории. К концу 1928 года он так поднаторел в этом, что решил бросить вызов одному из ведущих философов того времени, Альфреду Норту Уайт-хеду, на тот момент профессору Гарвардского университета.

В своем эссе «Расположение физических предметов» Стэплдон предложил интерпретацию, а затем — опровержение одной из теорий Уайтхеда.



...Профессор Уайтхед утверждает, что природа есть то, что мы ощущаем посредством чувственного восприятия. Все, что любой из нас ощущает посредством чувственного восприятия, заключается в физической природе — так или иначе. И хотя из нашего чувственного восприятия мы можем сделать вывод о невоспринятых и даже о невоспринимаемых чертах природы, эти черты должны всегда быть из того же материала, как и те, которые мы воспринимаем. О том, что находится «за завесой восприятия», мы ничего не знаем. Фактически, относиться к нашему ощущаемому полю как к завесе, скрывающей нечто иное, нежели саму себя, — все равно, что выдвинуть нереальную проблему.


Представив свои комментарии, Стэплдон заявил, что труды Уайтхеда, возможно, «были скорее содержательными, нежели ясными и последовательными». В этой статье он и сам допустил ту же ошибку. Помимо трудности следования за нитью собственных аргументов Стэплдона, иногда почти невозможно определить, что он приписывает Уайтхеду, а что — себе, или даже понять, с чем именно из позиции Уайтхеда он согласен, а с чем — готов поспорить. Похоже, Стэплдон хочет сказать, что всё есть не то, чем кажется, что даже самые определенные предметы могут оказаться субъектом иллюзии. Предмет, к примеру, может не быть твердым только потому, что сопротивляется давлению. Он может не быть круглым потому, что он круглый лишь по нашим ощущениям. Он не находится в определенном месте, потому что физическая «улика», как нам кажется, определяет его туда. Он делает вывод:


Событие, если понимать его как всего лишь положение или объем в пространственно-временной системе, локализуется просто. Но такая локальность в высшей степени абстрактна. Если иметь в виду фактор в реально существующей активности, каковая и есть природа, имеющий продолжительность, привносящий во вселенную совокупность неких характеристик и сохраняющий их, то такое событие локализировать непросто. Его локальность и форма — лишь отвлеченное понятие, абстракция.


«Журнал философских исследований» был хорошим форумом, так как с ним сотрудничали такие всемирно известные личности, как Джулиан Хаксли, Бертран Рассел и Гарольд Ласки. Тем не менее Олафу Стэплдону не было предначертано проводить много времени в спорах с другими философами. Вскоре после выхода следующей книги, «Современной теории этики» («Метуэн», 1929), которая была выпущена очень маленьким тиражом и осталась практически незамеченной, он нашел новую область выражения. Ею оказалась беллетристика. Результатом стали «Последние и первые люди», изданные «М