Через несколько минут пропуска были изготовлены, и несколько товарищей направились разными путями на Рудницкую к Иосефу на квартиру. Мы торопимся и взбегаем по лестнице. Полиция еще не заявилась. Уносим все — оружие, приемник, документы. Квартира — в порядке, но как с нашей поклажей пройти по улицам?
Спускаюсь вниз. Тихо и пусто, ни души, кроме полицейских, расхаживающих взад-вперед. Сначала — полицейская станция. Надо спокойно пройти мимо. Прошла. Тащу оттягивающий мне руки мешок с завернутой в него взрывчаткой в железном ящике на герметическом запоре.
Наскакиваю на полицейских «Стой, «пассиршейн»!» — гавкают они издали. Надо подойти вразвалочку, помахать бумажкой и скороговоркой выложить какую-нибудь липу, оправдывающую мое хождение по ночным улицам. «А может, Глазмана видала?!» — кричит один из полицейских. «Я? Глазмана?» — разыгрываю большое удивление.
Прошла. Еще одна улица впереди. Внезапно меня освещает сноп электрического света. Только у одного человека в гетто есть подобный фонарь — Деслер! Мне ясно, кто меня освещает, хотя сама еще не вижу его. Зато я у него — как на ладони. Иду, не убыстряя шага. Деслер проходит мимо, не задерживаясь.
За полчаса все приведено в порядок. Все вещи перекочевали в надежное место. В соответствии с решением командования Иосеф возвращается на свою квартиру, и там его арестовывают и отправляют в местную тюрьму. Это уже сенсация.
Как объяснить людям, что Генс арестовал Глазмана? И начинается усиленная агитация. Власти делают все, чтобы по-своему разъяснить положение вещей. Штаб ЭФПЕО решает усилить нажим на полицию и вынудить ее освободить Иосефа. К Генсу отправляются начальник организации Ицик Виттенберг и Хина Боровская. Глава гетто знает этих людей. Ему известно, что они — из числа коммунистических вожаков и, по различным соображениям (потому что хочет обеспечить себе безопасность в будущем, при советском строе), он считается с их мнением. Но сейчас эти переговоры весьма рискованны.
До сих пор коммунисты неоднократно заверяли, что они не поддерживают никаких контактов с другими партиями и тем более не предпринимают никаких действий, которые могли бы повредить гетто. Теперь эти люди пришли, чтобы вмешаться в дело, вроде бы не касающееся их, да еще выступают заступниками человека, который является их политическим противником. Генс мог догадаться, что между партиями существует и контакт, и координация действий. Поэтому наши ходатаи мотивируют свое вмешательство тем, что защищают Иосефа в общих интересах, расценив его арест как начало борьбы против всех общественников. При этом они заявляют Генсу, что «номер» не пройдет, ибо гетто не разделяет его позиции.
Администрация гетто все-таки начала догадываться, что между партиями существует какой-то контакт. Но никогда не узнать бы ей этого доподлинно, если бы не предательство.
В тот день никто из нас не предполагал, что Эстер Яффе, интимная подруга Иосефа, активистка ЭФПЕО и член штаба ревизионистов, станет подлым провокатором. Но организация охвачена напряженностью, все начеку. Трудно поверить, что Деслер, заклятый враг Иосефа, так быстро откажется от своих планов, а Генс допустит, чтобы гетто пришло к выводу, будто есть тут более сильный и непреклонный человек, чем он сам.
Через несколько дней после освобождения Иосефа по гетто прошел слух, что полиция снова вломилась к нему на квартиру и арестовала по приказу властей. Иосеф оказал сопротивление. Прохожие видели, как Иосеф боролся с вцепившимися в него полицейскими, а они с побоями тащили его в полицию.
Организация потрясена. Штаб немедленно привел в готовность несколько рот.
Гетто взбудоражено. К Генсу снова отправляется делегация. Генс отвечает, что вся эта история уже дошла до ушей немцев и Иосефу следует уйти из гетто в собственных интересах, учитывая опасность, которая ему здесь грозит
Штаб постановил не допустить увоза Иосефа, даже если придется прибегнуть к силе.
Отмобилизованные роты разделили на боевые отделения. Им приказано собраться на Рудницкой. На этой улице в доме № 6, в здании полиции сидит под арестом Иосеф. Полиция тщательно стережет его за ним незаметно следят и члены ЭФПЕО расположившиеся в укромных местах вокруг здания.
В полдень полицейские остановили движение в гетто. Жителям запрещено выходить на улицу. Все семь переулков находятся сейчас под наблюдением властей. Особенно строго охраняется Рудницкая. Дворникам строго настрого ведено держать подъезды на запоре, чтобы никто не вошел и не вышел.
Товарищи стоят наготове за запертыми воротами дворов. Лишь бы не опоздать.
На улице пусто и тихо. Внезапно раздается грохот повозки. В ней — Иосеф в наручниках. Вокруг — сильный полицейский конвой. Полицейский понукает лошадей. От Рудницкой 6 до Рудницкой 18 расстояние небольшое. А там — ворота. Вдруг слышен топот бегущих ног, крики, подъезды распахиваются, оттуда выскакивают наши бойцы. В мгновение ока они настигли повозку. Кучера полицейскою свалили с облучка. Кто и прыгает на повозку, другой держась за Иосефа дерется с полицейским. Дорога каждая минута. Только бы убраться отсюда. Ведь всего пять домов отделяют место схватки от ворот с охраной и литовцами.
Иосеф — на земле окружен бойцами. Один пытается снять с него наручники — напрасно. Так скованным его уводят в глубь гетто. На мостовой валяются несколько полицейских. Их товарищи стоят в растерянности не зная что предпринять. Иные присоединяются к нам. Они увлечены случившимся и с изумленным почтением взирают на наших храбрых ребят.
Из домов высыпали люди. Все подъезды настежь растворены. По улицам валят толпы. И вот они видят как Глазман спокойно проходит со скованными руками окруженный десятками парней, по Рудницкой и Шавельской на Страшунь.
Люди присоединяются к группе, выражая свой восторг, удивление и явную враждебность к властям. Полицейских на улицах еще не видно.
Переулки, на которых собрались члены ЭФПЕО и где помещается штаб, сейчас в наших руках. Жители гетто с удивлением смотрят на парней и девушек, выстроившихся цепью и не пропускающих никого, кто не знает их пароля. Даже высокопоставленные чины администрации гетто не могут сюда пройти и вынуждены подчиниться приказу девчонки. И кого же она не пропустила. Начальника арбейтсамта» собственной персоной — господина Бройде. Стало быть, есть подпольная организованная сила — размышляет еврей на улице. И это не только члены одной партии, потому что я своими глазами видел среди тех, кто освободил Глазмана, ревизионистов, хашомеровцев, коммунистов и членов «Ханоар хациони».
Власти гетто созвали представителей партий на «обсуждение положения и мер по восстановлению порядка». Впервые с ними встретились все члены штаба (кроме Иосефа) На этом заседании представители ЭФПЕО заявили, что попытке властей применить против них насилие будет противопоставлена сила.
«Нас не запугает никакая демагогия, мы не согласимся с лживой и пустой «национальной политикой» Да будет вам известно, что в гетто есть сила, и вам придется считаться с нею».
Наши карты открыты
В те дни исполнился год со времени основания «шитуфа» Он служил центром движения и организации ЭФПЕО Ежедневно через наши тесные комнатки проходили десятки товарищей — от юнцов «Хашомер хацаир» и «Бней мидбар»[25] до командиров ЭФПЕО и членов штаба Квартира эта, которая олицетворяла для нас и дом, и кибуц, и движение, привлекала всех своих сердечной и простой атмосферой и тем, что росло и крепло в ее стенах
В этих трех комнатах сконцентрировано отражается наша жизнь. Здесь проходят собрания пятерок (в этом случае комната запирается на ключ, и все набиваются в нее). Здесь на тайных занятиях инструкторы обучают обращению с оружием. Здесь ежедневно размножают бюллетени ЭФПЕО, встречаются члены штаба, прячут оружие, сюда прежде всего поступают известия из внешнего мира. И здесь в урочный час прозвучит пароль мобилизации. Оглядываясь назад, можно сказать, что наш «шитуф» представлял собой отмобилизованную группу бойцов, находившихся в постоянной боевой готовности. Эта отмобилизованность и напряжение ощущаются тут не только в чрезвычайные моменты, но и в серые будничные дни.
Мы жили щедрой, до краев наполненной жизнью. Изо дня в день, когда мы возвращались в гетто, обычно усталые, подавленные и голодные, нас утешала и ободряла мысль о доме, о «шитуфе». И стоило переступить его порог, как мы окунались в атмосферу близости, общности, почти семейной, и в ней растворялось накопившееся за день утомление и душное ощущение рабства, преследовавшее нас в течение двенадцати часов. Лишь здесь начинался для нас настоящий день.
Не успевал, бывало, Яшка Раф сбросить с себя грязную рабочую одежду, как уже куда-то бежал. Никому из нас ни разу не доводилось видеть, чтобы Яшка в этот час не торопился, не спешил и не был занят сверх всякой меры. Ребята по этому поводу пошучивали, а он, только тряхнув своими светлыми кудрями, ветром слетал по лестнице. Никто тогда еще не знал, что Яшке, помимо его давних обязанностей инструктора, поручена должность командира отделения, и работа поглощает его целиком. Ей он отдает все свое время и энергию. Бетти Зивкович, возвращающаяся позднее всех, никогда не успевает проглотить свою порцию гороховой похлебки, нашей постоянной еды, — она спешит на встречи, заседания, раздачу бюллетеней в ее роте, где она — на роли связной.
Хайка Тикочинская влетает в квартиру на несколько минут, передает известия, договаривается о времени занятий и исчезает. Она работает в деревообделочных мастерских секретаршей и имеет ключи от помещений. Мы пользуемся мастерскими для занятий.
Шломка Канторович возвращается с работы рано. Oн никогда не торопится. Не спеша, с аппетитом ест, немного отдыхает, затем заготавливает дрова для кухни. Глядя на него, на основательные неторопливые движения и румяное лицо, начинает казаться, что, кроме этих занятий, очень тщательно выполняемых, нет у него других интересов в жизни.