о наказывал ее за то, что она победила, что заставила его проявить малодушие.
Впрочем, Хэзард прислушивался к голосу разума всего лишь несколько секунд. Он больше не мог ждать. Теперь им управляло только горячее, ослепляющее, неуправляемое желание; его как будто уносил поток собственной разбушевавшейся крови. Он отчаянно терзал губы Венеции, поглощал ее, пытаясь освободиться от ставшей ненужной одежды, и наконец овладел ею здесь же, у стены, стоя, не в силах ждать несколько секунд, чтобы отнести ее в постель или уложить на пол. И Венеция ответила ему с такой же страстью. Она обнимала его с такой силой, словно боялась, что он исчезнет.
Они вместе достигли пика наслаждения. Легкими поцелуями Хэзард осыпал ее щеки, глаза, губы, шептал ей что-то на своем языке, согревая дыханием ее лицо. Ему казалось, что он оказался в раю. Пальцы Венеции зарылись в его волосы, она горела в огне, который мог разжечь в ней только этот великолепный черноволосый мужчина.
Несколько мгновений Хэзард стоял не шевелясь, прижавшись губами к нежной ложбинке на ее шее. Их сердца бились в такт, гулко, как африканские тамтамы. Потом Хэзард поднял голову, отнес Венецию на шкуры бизона и в течение следующего часа доставлял ей удовольствие всеми известными ему способами.
В очередной раз достигнув разрядки, Венеция неожиданно расхохоталась.
— Никогда бы не подумала, что можно и так… — пробормотала она.
— В этом вся радость: каждый раз ты совершаешь открытие, — прошептал Хэзард, щекоча ей волосами щеку. «И с каждой новой женщиной», — добавил он про себя и улыбнулся, глядя в ее сияющее лицо.
— Я хочу еще!
— Ты всегда хочешь еще, — Хэзард снова поцеловал ее. — Избалованный ребенок! Стремишься насладиться всеми радостями жизни?
— Гммм… — она вздохнула и притянула его к себе.
У нее были сильные руки, и это в который раз удивило Хэзарда.
— Это означает — «да»? — поинтересовался он. Венеция принялась целовать его — нежно, легко, чуть касаясь губами. Она целовала улыбающиеся губы, глаза, в которых мелькали искорки смеха, твердую линию подбородка. И Хэзард целовал ее в ответ, наслаждаясь мягкостью губ, свежей кожей щек, шелковистыми бровями. Венеция перевернула его на спину, ее теплые губы прижались к его груди и начали прокладывать путь вниз. Когда они достигли живота, Хэзард вздрогнул и остановил ее.
— Ты вовсе не обязана это делать, — спокойно сказал он.
Чуть повернув голову, Венеция посмотрела ему прямо в глаза; ее взгляд был горячим от страсти.
— Но я хочу этого! — прошептала она, и ее голова снова опустилась.
Хэзард тяжело задышал в такт быстрым движениям ее языка. Спустя несколько секунд его напряжение достигло предела и начало причинять боль.
— Тебе нравится? — как ни в чем не бывало спросила Венеция и лизнула его возбужденную плоть, словно леденец.
Хэзард медленно открыл глаза при звуке ее голоса и заставил себя очнуться. Длинные черные ресницы затрепетали.
— Гммм… — промычал он, не в силах произнести ни слова.
— Это означает — «да»? — спросила Венеция, улыбнувшись.
Теперь средоточие его мужского естества оказалось между ее губами, и Хэзард застонал, инстинктивно прижав к себе ее голову.
Венеция наслаждалась своей властью над ним, радовалась, что дарит ему наслаждение, — тому, что Хэзард сдался на ее милость. Но неожиданно он схватил ее за плечи и резко перевернул на спину. Ему хотелось оказаться внутри нее, видеть ее лицо, когда он кончит. Ему вдруг стало необходимым прикоснуться к ней. И когда он наконец вошел в нее, ему почудилось, что он оказался дома…
Хэзарда охватило сложное чувство. Никогда раньше он не ощущал так остро потребности обладать какой-то одной, конкретной женщиной. И если бы он мог думать в эти мгновения, это ему вряд ли бы понравилось.
Венеция отвечала ему со страстью, каждый раз удивлявшей его. Она жадно устремлялась ему навстречу, чтобы ощутить его как можно глубже в себе, цеплялась за него дрожащими пальцами, чтобы удержать хоть на долю секунды дольше. В эти мгновения мир принадлежал им.
Не было ни вина, ни роз, ни подарков, ни драгоценностей, ни страстных поэтических строк, ни нежной любовной игры. Только чувственность, обнаженная, горячая страсть между мужчиной и женщиной. У них не было ничего общего, но они жаждали друг друга с такой силой, что их тела становились единым целым. Это произошло с ними обоими, сразу, без предупреждения. Отметая все ненужное прочь, страсть как ураган обрушилась на них в маленькой, освещенной огнем очага хижине на склоне покрытой соснами горы.
— Я люблю тебя! — прошептал Хэзард на своем наречии, уткнувшись лицом в золотисто-рыжие кудри. — Я люблю тебя.
Они лежали обнявшись на шкурах бизона в золотистых отсветах огня. Хэзард растянулся на спине и прижимал к себе Венецию.
— Что ты говорил мне? Это очень трудно повторить… Венеция все еще слегка задыхалась, но попыталась произнести те слова, которые он шептал ей.
Глаза Хэзарда широко раскрылись от удивления. Даже в произношении Венеции он узнал фразу: «Я люблю тебя», но абсолютно не помнил, чтобы говорил ей такое. Однако нужно было что-то ответить, и он небрежно пожал плечами.
— Это просто нежные, ласковые слова.
Венеция не видела его глаз. Она только ощутила это равнодушное пожатие плеч.
— Я понимаю, но ведь их можно как-то перевести?
Венеция оперлась подбородком о его грудь и упрямо не сводила с Хэзарда глаз. Когда она на него так смотрела, то всегда напоминала ему любопытного десятилетнего ребенка.
— Такие слова нравятся всем женщинам, — уклонился он от прямого ответа, — но они всякий раз что-то теряют при переводе. Ну, например «биа-кара» означает «дорогая». А ты, моя маленькая рыжая лисичка, самая дорогая из дорогих. — Хэзард снова ощутил под ногами твердую почву и решил отвлечь Венецию от ненужных вопросов, на которые он не желал отвечать. — Как ты думаешь, не могли бы мы воспользоваться этой ванной?
— Мне лень, — отозвалась Венеция. — И потом, — она вздохнула и потерлась о его грудь, — вода уже наверняка остыла.
— Я согрею воду, биа-кара, и отнесу тебя в ванну. — Хэзард нагнул голову и поцеловал рыжие завитки у нее на виске. — Это тебя не слишком утомит.
Венеция улыбнулась медленной, чувственной улыбкой. Она отказывалась не из каприза или упрямства. Просто она ощущала себя восхитительно удовлетворенной, и ей не хотелось терять это ощущение…
Хэзард легко поцеловал ее и встал. Она не сводила с него глаз, наслаждаясь его великолепной наготой, совершенством мускулистого стройного тела. Почувствовав ее взгляд, Хэзард обернулся с лукавой улыбкой.
— Ты даришь мне счастье, биа-кара, несмотря на то, что ты самая ленивая женщина на свете.
— Ничего подобного, — Венеция швырнула в него подушкой, но он легко отбил ее в сторону. — Я целый час тебя развлекала, а до того готовила для тебя ужин…
Хэзард застонал.
— Не напоминай мне об ужине! Я полагаю, ты не захочешь, чтобы я пригласил сюда какую-нибудь женщину из моего клана, чтобы она готовила?
Венеция сразу помрачнела.
— Ты правильно полагаешь.
Хэзард рассмеялся, довольный ее ревностью.
— Хотелось бы знать, биа-кара, что произойдет раньше — или мы умрем с голоду, или ты научишься готовить.
— Хэзард Блэк! — Венеция на самом деле была возмущена: ведь она так старалась с этим ужином. — Я могу научиться готовить! Достань мне поваренную книгу — и я тебе это докажу.
— Договорились, котенок.
Хэзард вылил воду из котла в ванну, снова наполнил его, поставил на плиту и развел огонь. Если бы кто-нибудь увидел его за такой работой, то не поверил бы своим глазам. Воины из племени абсароков не ухаживают за женщинами, хотя в любви они, разумеется, ничем не отличались от остальных мужчин. И Джон Хэзард Блэк никогда не заботился ни об одной женщине. Венеция стала первой, но он этого даже не заметил.
Венеция лежала на шкурах — разгоряченная, счастливая, довольная, без памяти влюбленная в мужчину, за которым она наблюдала. А Хэзард порылся на полке, нашел кожаный мешочек, вынул оттуда пригоршню сухой травы и бросил в котел.
— Это лимонная трава, — объяснил он Венеции в ответ на ее вопросительный взгляд. — Надеюсь, тебе понравится.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я же здесь вырос, биа. Я знаю каждый дюйм отсюда до Винд-ривер, каждую птицу, каждое животное, каждое дерево. Я знаю каждое пастбище, каждый горный пик и каждый ручей. Это моя земля.
Его слова прозвучали как поэма, и Венеция задумалась, удастся ли ей когда-нибудь понять такое единение с природой. Она умела только приобретать. А Хэзард знал землю, на которой они жили, и воспринимал природу как продолжение самого себя.
— Что ты делал, когда был маленьким? — Венеции захотелось поближе узнать мужчину, которого она любила, ей хотелось понять его культуру, его народ.
Хэзард далеко унесся в своих мыслях, а когда вернулся к реальности, посмотрел на Венецию так, словно видел впервые. Ее волосы должны были бы быть не золотистыми и кудрявыми, а черными и гладкими, а кожа — более смуглой. Почему эта белая женщина лежит на шкурах бизона? Пришлось напомнить себе, что мисс Венеция Брэддок — его страховка от смерти. Во всяком случае, на какое-то время. Благодаря ей он пока еще владеет своими участками, хотя ему следовало бы ее ненавидеть, как он ненавидел все, что она собой воплощала, — привилегии богатства, пустые разговоры, жажду наживы.
Однако Венеция лежала на шкурах совершенно естественно, словно провела так всю жизнь, — одна рука под головой, другая вытянута вдоль тела, одна нога чуть согнута в колене.
— Так что ты делал, когда был маленьким? — повторила она свой вопрос, решив, что Хэзард ее не слышал, — настолько он выглядел отстраненным и чужим.
— То же, что и все дети.
Хэзарду вдруг стало грустно. Было что-то нестерпимо знакомое в том, как лежала Венеция. Хэзард вспомнил другую женщину, лежавшую так же в его вигваме на одном из горных пастбищ много лет тому назад… Но он не хотел, чтобы Венеция Брэддок стала еще одним неотвязным воспоминанием. Она и так заняла слишком много места в его настоящем. Она — его заложница, гарантия того, что он увидит утро следующего дня, а теперь еще и любовница… Хэзард понимал, что, раз уступив, он не сможет больше противиться собственному желанию. Но если так, нужно пользоваться тем, что посла