На неё смотрела миловидная девушка, с правильным носом, искусанными губами, рассечённой, но аккуратно зашитой левой бровью и совершенно красными глазами. Казалось, что все до одного капилляры полопались и теперь пульсировали в такт биению сердца, словно желая прорвать хрупкую роговицу.
От увиденного Дезире бросило в дрожь. С почти непреодолимой силой захотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и замереть, чтобы никто не видел, никто не трогал. Дезире почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Провела руками по щекам — сухо. Видимо, повреждёнными оказались ещё и слёзные железы, что неудивительно.
Девушка сжала кулачки и часто, прерывисто задышала. Ещё один мимолётный взгляд в ставшее ненавистным зеркало. Удар. По гладкой поверхности побежали трещины, искажая отражение. Из центра сверкающей паутины вниз скользнули алые струйки крови. Дезире будто очнулась, с удивлением взглянув на пораненную руку.
В это время дверь позади неё скрипнула и пропустила кого-то в комнату. Мягкие шаги замерли рядом, но девушка даже не удосужилась обернуться.
— Как ты себя чувствуешь? — голос Марны был деловым, без каких-либо намёков на жалость.
— Я ослепну, — без прелюдий ответила Дезире и повернулась к собеседнице. — Ты же видишь.
— Я ничего не вижу, — резко оборвала её Марна и чуть ли не силой усадила на стул. — Не жмурься, я должна осмотреть тебя.
— Да, пожалуйста, — обречённо произнесла девушка.
Действия Марны были быстрыми и болезненными. Пару раз она умудрилась довольно грубо пройтись по раздражённой роговице, снимая специальной палочкой мазки со слизистой. Дезире чуть не выла и продолжала кусать многострадальные губы. Через несколько минут всё было закончено.
Марна поместила только что взятый образец между двумя тонкими полупрозрачными пластинками и отправила их в утыканный проводами прибор. После этого, подойдя к монитору стоявшего тут же компьютера, быстро забегала пальцами по клавиатуре. Индикация на приборе ожила, послышалось еле заметное жужжание.
— Программе анализа потребуется некоторое время. Давай-ка пока взглянем на тебя поближе.
Протянув Дезире кусок смоченного в антисептике бинта, Марна выразительно кивнула в сторону пораненной руки. Потом взяла с полки напоминающий приплюснутый перископ прибор. Он был снабжён несколькими поворотными кольцами и подвижной лампочкой с отражателем.
— Это всё, что у меня есть, — произнесла она, будто извиняясь. — Но всё лучше, чем ничего. Постарайся не щуриться и не шевелиться, я быстро.
Марна поднесла прибор к глазам пациентки и включила подсветку. Тонкий луч заставил Дезире вскрикнуть и зажмуриться. Повинуясь строгому окрику, она всё же открыла глаза. Марна колдовала с кольцами фокусировки, добиваясь наилучшей видимости. Всё это время Дезире мужественно терпела свет, причиняющий ей боль. Наконец экзекуция закончилась, подсветка погасла, прибор отправился на своё место.
Не произнося ни слова, Марна вернулась к компьютеру. Анализ уже завершился.
— Я не могу вынести диагноз с полной уверенностью, скажу лишь первые результаты обследования, — произнесла Марна без тени жалости. Она констатировала сухие факты. Делала это самым обыденным тоном, словно речь шла о пломбировании зуба. — Роговица повреждена больше чем на половину, и это ещё не предел. На ней заметны инородные вкрапления. Но мне нечем их удалить. А жаль — это бы очень помогло. И самое главное — начался процесс перфорации…
Дезире молчала. Не каждый день узнаёшь, что в твоих глазах образуются микроскопические отверстия, и количество их увеличивается с каждым часом.
— Сколько у меня времени? — она почувствовала, как по коже побежали мурашки.
— Два… может быть, три дня, и всё это время зрение будет ухудшаться — но это в самом неблагоприятном случае. Может быть, всё останется, как сейчас. Мы не можем знать точно.
— Спасибо, — тихо проговорила девушка, уставившись куда-то в бесконечность. — А что ты сказала про удаление вкраплений? Чем это делается? Это может помочь?
— Да, это определённо бы замедлило процесс разрушения. Сможет ли его остановить полностью? Не знаю.
Дезире на минуту зажмурилась, давая глазам отдохнуть.
«Что делать? Где взять нужные препараты?»
Внезапно Марна, до того спокойно смотрящая на пациентку, бросилась к столу и схватила с него первый попавшийся клочок бумаги.
— Что случилось? — спросила Дезире.
— Здесь рядом есть законсервированный исследовательский институт. Завтра рано утром в него отправляют экспедицию. Возможно, там найдётся то, что нам нужно. Нельзя упускать этот шанс. Я напишу всё, что может тебе помочь, и отдам список Кэру, он тоже идёт. Этот невоспитанный грубиян умеет быть редкостной сволочью, но он образован и умён. Этого у него не отнять. Я уверена, он сможет достать лекарство, если оно там есть.
Дезире подскочила на стуле.
— Я бы ему не доверила туалет чистить! — прошипела она. — Это мои глаза, и я сама должна за них бороться. Я пойду с ними!
Марна взглянула на неё, как на сумасшедшую.
Кэр хорошо подготовился к разговору со старостой. Пока длилось собрание, эрсати в одиночестве шатался по плохо освещённым коридорам завода. Он осознанно накручивал себя, перебирал в голове услышанное недавно, взвешивал все плюсы и минусы предстоящей экспедиции. Минусов оказалось больше. И дело было не в простом нежелании идти — повседневные заботы его убивали — Кэра преследовало необъяснимое чувство беспокойства. Ему казалось, что там, в недрах института, есть что-то такое, чего не стоит видеть, касаться и вообще знать о нём. Какая-то смутная тревога — ничего больше. Никогда ранее с ним такого не случалось, а подобных вылазок за годы скитаний набралось немало.
В конце концов, эрсати извёл себя до такой степени, что в обжитых коридорах завода ему начали видеться тени и слышаться звуки, которых там не могло быть.
— Всё, приехали, — почесав затылок, вслух произнёс Кэр.
Скопившийся негатив требовал выхода, но, как назло, никто на пути эрсати не попался до самого кабинета старейшины. Пинать стены и всякий мусор было не интересно и не могло принести успокоения.
Он злился на старосту с его постоянными наставлениями и поучениями. Злился на жителей общины — всех без исключения. Они напоминали ему копошащихся муравьёв. Но не трудолюбием и дисциплиной, а неимением собственного голоса и достойных желаний. Их предел — поплотнее набить живот, поудобнее поспать да по-быстрому перепихнуться. Даже такое понятие, как любовь, — стало крайне редким. Каждодневные заботы и труд отнимали все силы, почти ничего не оставляя на чувства. А ведь когда-то даже человеческая раса, приходилось отдать ей должное, далеко продвинулась не только в технических областях, но и духовных. Многие произведения искусства восхитили даже эрсати, известных своей утончённостью. А что теперь? Вырождающийся сброд, мало помнящий о своём прошлом.
Озлобленный и готовый разорвать любого, кого встретит на пути, Кэр приблизился к комнате старосты. Он даже не посчитал нужным замедлить шаг, без лишних церемоний толкнул ногой дверь. Та со скрипом отлетела в сторону и врезалась в стену. Раздался грохот, послышался шелест падающей штукатурки. Дверь тут же начала путь обратно, повинуясь натяжению ржавой пружины. Но эрсати уже вошёл.
До войны комната служила местом отдыха работников завода, а теперь одновременно была и жилым помещением, и рабочим кабинетом. Небольшой круглый стол в центре, несколько стульев, покрытый залатанным покрывалом узкий диван, пара вместительных шкафов — вот и вся нехитрая обстановка. Теперь здесь проводились совещания, в которых принимало участие всего несколько человек. Каждый из них отвечал за строго определённую сферу деятельности общины, как то: за обеспечение питанием, за оборону, медицину и другие. Здесь принималось большинство животрепещущих решений, которые потом доводились до рядовых жителей.
— Потрудись впредь быть осторожнее с тем, к чему ты с пользой и пальцем не прикоснулся, — произнёс староста и медленно оторвал взгляд от окна. — Садись.
Кэра всегда смешила эта привычка людей — часами рассматривать за окном останки собственного мира. Хотя, можно сказать, — уже чужого. Ещё каких-то двести лет назад — да, это был исконный мир человека, семимильными шагами движущегося к своему триумфу над законами бытия. И вот каким этот триумф оказался на вкус…
Горечь от содеянного, наверное, ещё очень нескоро покинет сознание прежних хозяев планеты. Даже пришлым расам, когда те подняли взгляд на изуродованную после бомбёжек и затухания всё уничтожающих заклинаний Землю, стало нестерпимо больно. Для многих из них этот новый мир успел стать родным домом. И практически в одночасье дом превратился в кучку жалких догорающих обломков — заражённых и искорёженных.
«Бред! Попахивает каким-то некрофилизмом, — думал эрсати. Для него это было сродни тому, что мать смотрит на труп недавно рождённого ею ребёнка и хмурится, натужно сопит, пытается найти в этом зрелище скрытый смысл. Да ещё и тычет окружающим, старательно навязывая своё мнение о том, что малыш не умер, а спит. Цепляются за мёртвое, изгнившее прошлое. Что может быть противнее?»
— Я не на посиделки с чаем пришёл! — рявкнул Кэр, вцепившись в столешницу. От натуги тонкие пальцы побелели, а ногти жалобно царапнули по дереву.
— Нет? — староста удивлённо вскинул брови. — А я уже было приготовил тебе зелёный чай с эклерами.
— Ёрничаешь… — в тоне Кэра звучали нотки, исключающие продолжение диалога в шутливой форме.
— Немного, — староста продолжал хранить спокойствие удава, чем ещё больше подогревал в парне и без того клокочущую ярость.
— С огнём играешь, Закэри, — процедил Кэр.
Староста сложил руки за спиной, вопросительно посмотрел на наглого эрсати. Опыт общения с Кэром был, мягко говоря, не самым приятным и начался он задолго до того, как ему самому выпала доля стать главой общины. Сейчас это играло злую службу, потому что Кэр, по всей видимости, забыл о чувстве субординации и видел перед собой человека, который когда-то подкручивал болты и гайки. Пора было проучить этого умника, поставить его на место и постараться укоротить непомерно высокое мнение о собственной персоне. Ноша не из лёгких, но что поделать.