Город секретов.
За четыре года, прошедших с тех пор, как Кэнсин в последний раз был в ее стенах, столица изменилась.
Она явно стала больше. Окраины Инако теперь упирались в поля и леса, окружавшие его границы в прошлом. Через центр города петляла медленно текущая река, усеянная увядшими цветами. Ее розовые от лепестков во́ды казались нарисованными одним мазком и разделяли черепичные крыши на два берега – волна серо-голубой глины, поднимающейся, как море, гонимое штормом.
Мать Кэнсина однажды сказала, что всю историю имперского города можно рассказать только по черепице его крыш. Изогнутая глина отмечала места, где самые величественные районы Инако переходили в более бедные улицы. В его укромные переулки. Где округлая черепица и блестящие углы погружались в пыльную ветхость. Где они исчезали в тех частях города, которые Кэнсин никогда не посещал.
Количество потрескавшихся и изломанных крыш за последние четыре года стало еще более шатким и тесным. Удивительно, как – независимо от достатка или обстоятельств – все жители города использовали одну и ту же черепицу. Один и тот же цвет. Одну и ту же форму.
Странный союз хаоса и соответствия.
В то же время Инако также казался ему меньше. Несмотря на свой очевидный рост.
Кэнсин обдумывал это, пока въезжал со своими людьми в город через главные ворота. Торговцы толпились по обе стороны длинной грязной улицы, продавая аккуратно сложенные стопкой фрукты и свежевымытые продукты. Несколько детей продавали маленькие конопляные мешочки с хрустящими рисовыми крекерами, их лица и руки были чистыми, несмотря на рваную одежду. Идеальные ряды сладкого дайфуку[49] на прилавке привлекли внимание Кэнсина, когда он проезжал мимо. Он улыбнулся, вспомнив, как сильно Марико любила есть эти воздушные рисовые лепешки, наполненные сладкой бобовой пастой. Как они постоянно ссорились из-за последнего дайфуку, когда отец привозил домой коробку из Инако.
В детстве Кэнсин и Марико довольно часто грызлись между собой, и их ссоры стали легендарными. Такими же эпическими, как войны, про которые им рассказывали на уроках истории, – полные различными уловками и элегантными маневрами. Кэнсин всегда пытался превзойти ее физически, в то время как Марико всегда боролась за то, чтобы одолеть его умом.
Его сестра выигрывала гораздо чаще, чем был готов признать Кэнсин.
Он улыбнулся про себя этому потоку воспоминаний.
Марико не умерла. Она просто вела войну иного рода. И хотя Кэнсин до сих пор не понял ее цель, он верил в свою младшую сестру. Поддерживал ее.
Поскольку, как он знал, она верила и поддерживала его.
Они всегда будут друг у друга. Что бы ни случилось.
Небольшой отряд Кэнсина остановился перед бесконечной вереницей повозок и усталых путников, въезжающих в Инако, которых проверяла императорская гвардия.
Как только герб Хаттори заметили, он и его люди направились мимо очереди. Кэнсин решил взять с собой в столицу только пятнадцать своих лучших солдат. Пять самураев и десять асигару. До отъезда из дома на рассвете Кэнсин осознал, что большой отряд воинов вызовет больше перешептываний. Спровоцирует больше предположений.
Он не хотел, чтобы кто-нибудь заподозрил правду о том, зачем он приехал в Инако. Хотя это было маловероятно, все же оставался небольшой шанс, что не все при дворе знали о событиях, произошедших с его сестрой в лесу Дзюкай. Когда он вернулся домой, несколько советников его отца сообщили ему, что, возможно, в разграблении процессии Марико и поджоге ее норимоно виноват Черный клан. Эта печально известная банда воров, как все знали, обитала в этой части леса. Изначально Кэнсин подумывал их разыскать. Рассредоточить своих солдат по холмам и выследить их.
Но приняв это решение без колебаний, он осознал, что это выглядит… слишком просто. Черный клан обычно не нападал на конвои с женщинами и детьми. То, как быстро их обвинили, казалось заранее подготовленным. Как будто кто-то все это время ждал, чтобы Кэнсин разделил свои силы и потерял опору под ногами за относительно короткое время. Подобное предположение выглядело как такой же элегантный маневр, к которому он привык во время сражений с сестрой.
За исключением того, что на этот раз битва была не за сладкое. А за жизнь.
Если Кэнсин и мог быть в чем-то уверен, так это в одном: подобные махинации были и всегда будут прерогативой власть имущих.
Для начала он собирался послушать, о чем говорит знать в столице. Он надеялся, что сплетни про Черный клан не распространились слишком далеко. Надеялся, что они останутся во внутренних кругах Инако и так надолго, как только смогут. По крайней мере до того момента, пока Кэнсин не сможет вернуть Марико в целости и сохранности. И до того, как молва о несчастье их семьи распространится по всей империи и разрушит имя Хаттори без возможности восстановления.
Тревога охватила Кэнсина, пока он ехал по извилистым улочкам имперского города с прямой спиной и непроницаемым лицом. Позади него аккуратным строем ехали конные самураи и шагали пехотинцы со знаменами, украшенными гербом Хаттори.
Запах свежей воды и кружащейся пыли наполнил воздух, когда их конвой приблизился к глубокому рву, окружавшему замок Хэйан. Кэнсин оставил десять своих асигару и трех самураев в чистой казарме сразу за изогнутой каменной стеной на краю рва. Затем он и два оставшихся самурая пересекли деревянный подъемный мост, остановившись перед первыми возвышающимися черными воротами у входа в замок. Позолоченные петли и ручки с круглыми кольцами блестели в лучах послеполуденного солнца, пока Кэнсин и его люди ждали, чтобы поговорить с императорскими войсками на сторожевой башне. Когда двое солдат вышли вперед, чтобы официально поприветствовать Кэнсина, он заметил шелковые знамена, развевающиеся по обеим сторонам блестящих черных ворот. Даже заклепки были покрыты золотом.
Никакие средства не жалели на то, чтобы превратить замок Хэйан в достойную резиденцию великого владыки империи.
Императорские гвардейцы застыли, осматривая все оружие, которое Кэнсин и его люди желали пронести с собой. Как самураю, Кэнсину и его людям было разрешено войти в замок с двумя обычными мечами – катаной и более коротким вакидзаси. Спрятанное оружие считалось бесчестьем. Как и акт обнажения клинка в присутствии императора.
Непосредственно перед второй парой ворот Кэнсину и его самураям было приказано оставить своих лошадей с конюхом, который ждал неподалеку. Затем они начали подъем по огромной каменной лестнице, ведущей в императорские владения. Вес брони и жар раннего летнего солнца замедлили шаг Кэнсина. Но это также дало ему возможность насладиться великолепием императорского замка, возвышающегося перед ним: каждый из его семи остроконечных этажей и позолоченных крыш сверкал, ловил и отражал бесконечные лучи света.
Когда в поле зрения показался первый из восьми концентрических дворов, Кэнсин остановился. Этот ряд мару[50] был известен даже за пределами империи. Поговаривали, что внутреннее устройство замка зачаровано. На него было наложено заклятье вечности. Первый и самый большой мару имел пруд и извилистые дорожки, вымощенные белым камнем. Рисунок его спиралевидных дорожек служил двум целям: красоте и запутыванию. Он был создан, чтобы сбивать с толку, потому что входы и выходы не располагались в логичных местах. Во все часы дня и ночи концентрические круги двигались в разные стороны, с разной скоростью, как шестеренки, вращающиеся друг за другом. В отсутствие знающего сопровождения гость мог заблудиться в замке Хэйан, даже не особо пытаясь.
А злоумышленник?
Никогда бы не выбрался отсюда живым.
Кэнсин замер, прежде чем наконец сделать шаг на подстриженную траву первого мару.
Это был первый раз, когда он был в Инако без отца. Без своей семьи. Сегодня первый раз, когда он, и только он один, будет представлять свой клан перед их императором.
Кэнсин не ожидал, что осознание этого заставит его почувствовать себя так неуютно.
Но он этого не показал. И никогда не покажет.
Вместо этого он сделал последний шаг, стараясь оставаться спокойным. Чтобы насладиться этими краткими мгновениями для себя.
Пока он еще мог.
Вопреки ожиданиям Кэнсина, ему не было приказано предстать перед императором сразу по прибытии.
Факт, который заставил его задуматься.
Вместо этого Кэнсину и его людям велели подождать некоторое время в зачарованном мару. Они пересекли идеально ухоженную лужайку, остановившись лишь для того, чтобы посмотреть, как столетний карп и его компания оранжево-белых кои плещутся в водах лазурного пруда. Затем один из слуг императора низко поклонился Кэнсину, со спокойным лицом ведя его к другому мару, мимо еще одной серии внутренних ворот. Пока они шли через арочный вход, Кэнсин почувствовал, как земля под ним сдвинулась. Ощутил, как она медленно поворачивается, чтобы скрыть их путь и отрезать его и его людей от чужого взгляда. Они быстро прошли через второй двор и спустились по лестнице, ведущей к травянистому полю, окруженному толпой богато одетых зевак.
Вскоре Кэнсин понял, зачем его и его людей привели сюда, а не на официальную аудиенцию к императору.
Они прибыли в замок Хэйан в разгар веселья.
Под восьмиугольным шелковым балдахином, на многоуровневом возвышении на своем черном лакированном троне восседал император Минамото Масару. Балюстрады по обе стороны от него были выкрашены в ярко-красный цвет. На каждом столбе было по восемь серебряных фениксов. Между этими столбами висели сверкающие зеркала и занавеси из шелковых нитей, в центре которых был изображен императорский герб клана Минамото.
Странно, что император решил изобразить феникса рядом со своим гербом. Герб Минамото представлял собой цветы горечавки и листья бамбука – герб, который символизировал процветание и дарил своему носителю защиту от зла. Феникс же всегда ассоциировался с кланом Такэда – длинной родословной