— На кой хрен ты эту дрянь здесь развела?
«Это любовь. Никита такой хороший… — донесся тихий ответ.
— И какого Никиту, по твоему мнению, я должна любить: выдуманного или живого?
— Какая разница?
Тата вздрогнула и открыла глаза. Вопрос пришел извне.
О, Боже! Пока она спала, в закрытую на замок квартиру каким-то образом проникла молодая женщина. Ее точная копия!
— Я — Татуся, — представилась гостья. — Оживленная тобой Никитина мечта.
— А я…
Тата стремительно обернулась на новый голос и от изумления раскрыла рот. Хотя напротив любимого зеркала никого не было, в полированном серебряном стекле отражалась женщина. Еще один двойник!
Победоносно улыбнувшись, довольная произведенным эффектом, дама переступила пределы резной рамы и, оказавшись в комнате, завершила фразу:
— …Татьяна! Твой идеал!
— О, Господи… — ахнула Тата и рухнула в обморок.
Глава 3. Растроение
Сознание вернулось с тихим шепотом Внутреннего Голоса:
— Надо было меня слушаться. Не надо было себя делить. Видишь, к чему привела твоя самодеятельность?
«Не вижу, — буркнула Тата. — Я еще в обмороке».
Однако упрек был справедливым. «Цельная натура — это боевая колесница, где дерзким сердцем правит трезвая голова». Она же пренебрегла цельностью и выпустила в мир два полуфабриката. Прагматичная часть личности решала вопросы во внешней среде. Эмоциональная отсиживалась в «санатории тюремного типа». Что и привело, видимо, к столь неожиданным последствиям. На которые, кстати, и намекал друг-советчик, когда говорил, что здоровая душа не станет мириться с неудобным ей положением вещей.
Тата горестно вздохнула: вот, беда.
Вспомнилось, как каждое утро, уходя на работу, она примеряла на себя личину бизнес-леди, делала непроницаемое лицо, корректировала выражение глаз и интонации голоса. Как одевалась в ненавистные строгие безликие костюмы, поступала вопреки желаниям, коммуницировала, а не разговаривала, рассуждала, а не придумывала, рассчитывала, торговалась, добивалась, терпела, делала вид, обманывала, лицемерила, втирала очки и втиралась в доверие, играя далекую от своей истинной сути роль и живя не свою жизнь.
«Я корчила из себя невесть кого, какую-то гипотетическую Татьяну, которую сама же выдумала, — разоблачила себя Тата. — Татусю я тоже сама создала. Шальные порывы, толкающие меня к Линеву и его подружке, возникли не сами по себе. Это выздоравливающая душа в жажде свершений искала применения своих возросших сил. Ах, если бы я исполнила обещание и вернула душу в команду, она бы не своевольничала. А мне бы не пришлось расхлебывать этот кошмар».
Оставалось только удивляться тому, что внутренний конфликт обрел такую странную форму. Впрочем, бабушка предупреждала: для колдуньи личная гармония — вещь архиважная. И все же материализация внутренних состояний — это было как-то слишком.
— Алле, гараж, хватит изображать бревно, — посоветовал Внутренний Голос.
«Отстань!»
— Не дождешься.
«Тогда хоть помолчи немного».
— В другой раз. Сейчас я с полной ответственностью заявляю: будь осторожна, твои копии — серьезные, я бы даже сказал, опасные штучки.
«Чем они могут мне угрожать?»
— Многим.
«Но почему? Я же здесь главная».
— Это еще как поглядеть.
«Не пугай, мне и так не по себе!» — попросила Тата и, собравшись с силами, вырвалась из теплой тупой безмятежной созерцательности, встала во весь рост.
— Эй, вы, — обратилась к копиям. — Давайте, сразу расставим точки над «i». — Я здесь номер первый! Как скажу, так и будет!
Татьяна надменно пожала плечами:
— С какой стати? Весь год ты верно и преданно обслуживала исключительно мои интересы.
Татуся пренебрежительно хмыкнула:
— Вот еще! У меня тоже есть бессмертное начало, поэтому я никого не боюсь. К тому ж, я вообще не твоя, а Никитина.
Тата нахмурилась:
— Девочки, вы что-то путаете. Ты, Татьяна, — всего лишь придуманный образ, который всегда можно заменить другим. Ты, Татуся, не больше, не меньше, как воодушевленный плод чужого воображения! В тебе бессмертия с гулькин нос. Я пролила море слезы над судьбами литературных и киногероев, а теперь не помню, как кого и звали. Поэтому, повторяю: либо вы подчиняетесь, либо … — не желая тратить понапрасну время, Тата швырнула в девиц комок энергии.
Ноги немного дрожали. Стоять было трудно. Но мятежным вассалам надлежало подчиниться и признать власть сюзерена!
Тата чувствовала, что может убить строптивиц. И убила. Почти!
У бетонной стены в оспинках винтовочных выстрелов замерли два силуэта. Раскатистой дробью ударили барабаны. Усатый капрал зачитал приговор и скомандовал расстрельной команде:
— Товсь!
Солдаты щелкнули затворами. Одна из фигур упала на колени. У другой между ног полилось.
— По моей команде…Пли!
Тени замерли в ужасе. Увидели пули. Каждая свою. Почувствовали разрыв кожи, всплеск нестерпимой боли от проникающего ранения, понадеялись, что выживут, что второй раз не казнят. И, только укрепившись в вере об избавлении, умерли.
Зеленоглазая королева, с балкона наблюдавшая за казнью, махнула платочком.
— Благодарю за службу, любезные.
Тихий шепот, слетевший с нежных губ: «Так и надо! Знай, место!» — предназначался поверженным врагиням.
Видение, заполонившее комнату, рассеялось.
— Есть вопросы? — любезно поинтересовалась Тата у трупов.
— Нет, — жалобно провыл один.
— Нет, — сквозь зубы процедил другой.
В глазах Татуси дрожали слезы. Татьяна была спокойна, но следы потрясения еще блуждали по ее лицу. Тата же, хоть стояла, гордо подняв голову, и взирала на побежденных высокомерно, трепетала от страха. Акция не возымела действия. Колдовской дар уже доложил: слезы и потрясения — всего лишь дань вежливости. Барышни неуязвимы и чихать хотели на всякие чары. Максимум, на что способно волшебство — это поставить защиту, дабы бы Разумница и Душенька (такие у барышень были имена), не могли читать мысли и управлять эмоциями.
— Я здесь — главная! — повторила Тата.
Не дождавшись ответа, она обратилась к Татьяне, как созданию здравомыслящему по определению:
— Давай, начистоту. Ты можешь объяснить, что происходит?
— Запросто, — готовно откликнулась та. — Тебе как коротко или с подробностями?
— Как угодно, только б я поняла.
— Тогда сначала суть: ты попала в другое измерение.
— Не может быть! — ахнула Тата.
— Для волшебницы ты реагируешь слишком бурно. Ничего экстраординарного. Прежде ты обитала одновременно в двух реальностях: обычной и колдовской. Нынче оказалась в третьей, где способности, ощущения, восприятия, воздействия, осознания, переживания, понимания, впечатления и прочие свойства личности существуют сами по себе, отдельно от человека.
— Так вот почему я вас вижу, — протянула задумчиво Тата. — А где же другие …сограждане?
— Тебе мало нас двоих?
— И все же?
— Из соображений безопасности тебя поместили в трансцендентальный изолятор.
— Транс…цен…тальный — это как?
— Трансцендентальный — означает: переступающий границы возможного опыта. Колдунья должна знать этот термин.
— А сколько я буду находиться в вашем дурацком изоляторе?
— Пока не покинешь наши пределы.
— А когда я их покину?
— Лучше спроси: как.
— То есть?
— Совершенно не понятно, как ты к нам попала. Поэтому неизвестно, как выдворить тебя из наших пределов.
— Значит, не исключено, что я у вас останусь навсегда?
— Это вряд ли. Твое пребывание у нас настолько экстраординарно, что ситуация обязательно как-то разовьется сама и по себе.
— А что мне сейчас делать? — пришла в уныние Тата.
— Ждать.
— Ждать и глазеть на ваши рожи? И думать: кто вы такие и не рехнулась ли я?
Татьяна величаво улыбнулась:
— Не волнуйся. Ты в здравом уме и трезвой памяти.
«Трудно поверить».
— Но придется. Еще есть вопросы?
«Конечно. Расскажи про себя и Татусю».
— Это долгий разговор. Если в двух словах, то я — твой идеал. Душенька недавно еще была обычной эротической блажью, забавляющей Линев в свободное время. Но с твоей помощью наша секс-бомбочка изменила статус и превратилась…Ах, если б знать в кого Татуся превратилась, можно было бы все исправить. Но пока ничего не ясно, поэтому остается только надеяться на лучшее. То есть на то, что мы обойдемся без жертв и разрушений.
— С чьей стороны?
Не желая уточнять, Татьяна пожала плечами.
— Хорошо, ну а пластмассовая роза на моей душе-полянке зачем появилась?
— Это мое отношение к Никите, — сообщила Душенька.
— Я-то тут причем? Между прочим, это уродище питается моим зеленым потоком.
— Плевать на все. Я посадила цветочек на своей территории.
— Это моя душа!
— Была твоя, стала наша!
Татьяна хлопнула в ладоши:
— Хватит пререкаться. Сделанного не воротишь. Бонапарт сказал: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Могу перевести для особо непонятливых: тот, кто не хочет вкладывать душу в свою реальность, должен быть готов, что душа увлечется какими-то химерами.
— Сама ты химера! — возмутилось фантазия. И получила в ответ:
— Ну, уж нет. Я — критерий истины и четко соответствую реальности, — отрезала Разумница. — А ты — примитивная и бессмысленная эротическая мужская фантазия, воодушевленная сумасбродкой бабой!
— Сама дура! Компьютер ходячий! Арифмометр!
Теперь Тата оборвала перепалку:
— Хватит! — прихлопнула ладонью по столу. В установившейся тишине она внимательным взглядом смерила своих двойников и еще раз удивилась одновременному сходству и различиям, отпечатанным на лицах. Татьяна казалась старше. Глаза выдавали опыт, твердость характера, собранность, напряженность, постоянную готовность к отпору. Татуся воплощала собой мягкость, томность, сонную леность звезды-гарема. Роднило барышень одно: опасность, которую излучали обе. — Заткнитесь. И вообще: держите себя в руках. Мне ваши свары побоку. У меня забот полон рот. И с вами, и с фирмой. Кстати, вы со мной в офис попретесь или будете только в отчем доме глаза мозолить?