Тем временем Гитлер продолжал прощупывать мнения полевых командиров, через Шмундта и его адъютантский штаб. Выявилось одно удивительное исключение из того единодушия, которое, по словам Цейцлера, якобы сложилось. Модель, который должен был командовать 9-й армией под началом Клюге, доложил, что у него очень большие сомнения относительно перспектив операции. Воздушная разведка и дозоры показывали, русские не сомневаются в том, где и как немцы нанесут удар, и что они энергично готовятся встретить его. На это сторонники Цейцлера отвечали изменением аргумента. Если русские действительно собираются дать бой, то разве это не признание того, что выбранное место имеет огромное значение, и разве оно не притянет к себе основную часть русских танковых сил?
Тем временем уходили недели, и накопление русских сил неминуемо изменяло первоначальную концепцию «Цитадели» как короткого резкого удара, который должен расстроить советские планы наступления. Теперь эта операция превращалась в лобовое столкновение сил, от которого будет зависеть весь ход летней кампании. В начале мая Гитлер все еще не решил, давать директиву или нет, и 3 мая в Мюнхене было созвано совещание командующих армиями и группами армий для обсуждения перспектив. На этом совещании, которое длилось два дня, только Гудериан убедительно выступил против наступления в любой форме (хотя его поддержал Шпеер в своей справке о производстве вооружения). Цейцлер и Клюге с энтузиазмом были за наступление, а Манштейн, «когда бывал лицом к лицу с Гитлером, часто находился не в лучшей форме». Командующий группой армий «Юг» только мог сказать, что шансы на успех «были бы прекрасны в апреле», но что сейчас ему трудно прийти к определенному мнению. Собственно, лучшим аргументом против операции, по-видимому, было выступление самого Гитлера, который открыл обсуждение, приведя резюме к докладу Моделя и заключив словами: «Модель сделал правильные выводы… а именно: что противник рассчитывает на то, что мы начнем это наступление, и что для достижения успеха нам следует принять свежий тактический подход».
Однако Гитлер все еще не принял определенного решения и возвратился к вопросу «пантер». Изучение показало, что только около 130 этих танков действительно готовы и что на фронт доставлено менее 100 машин. Первоначальный график производства предусматривал, что к концу мая будет произведено 250 машин. Шпеер объяснил, что начальные трудности сейчас преодолены, что уровень в 250 танков теперь может быть легко превышен и что к 31 мая будет готово 324 танка. Это означало, что если «пантеры» будут применяться широко, то наступление придется отложить до июня. Была назначена ориентировочная дата – 13 июня, вокруг которой будет вестись планирование, вплоть до окончательного решения.
Эти цифры обсуждались на отдельном совещании по производству танков, которое состоялось в рейхсканцелярии через неделю после мюнхенского обсуждения 10 мая. Именно в конце этого совещания Гудериан подошел к Гитлеру и между ними произошел знаменитый обмен репликами, в котором Гитлер признался, что от одной мысли об операции «Цитадель» «его тошнит». Сильно взволнованный, Гудериан спросил Гитлера, почему же он вообще хочет вести наступление на Востоке в 1943 году. Вмешался Кейтель и сказал: «Мы должны наступать из политических соображений». На что Гудериан ответил: «Сколько человек, по-вашему, вообще знают о том, где этот Курск? Всему миру совершенно все равно, удерживаем мы Курск или нет…» На это Гитлер, признавшись в собственных опасениях, сказал, что он «пока еще никоим образом не связал себя решением».
Если бы генералы, выступавшие за операцию «Цитадель», знали правду о подготовке русских, они едва ли были бы такими энтузиастами. Первая оценка германских планов была сделана Ватутиным еще в апреле и с замечательной верностью предсказала конечную форму операции. В последующие два месяца русские продолжали укреплять фланги выступа орудиями и танками в гораздо более высоком темпе, чем находившееся напротив сосредоточение немецких войск.
Для согласования действий трех участвующих фронтов и выработки плана контрнаступления, которое должно было начаться, как только немецкий темп начнет слабеть, Ставка прислала Жукова и Василевского в Курск в конце апреля. Они рассчитали, что главный удар в наступлении придется на Воронежский фронт Ватутина, против Белгорода, и там были дислоцированы две армии – ветераны сталинградских боев 21-я и 64-я (теперь получившие обозначение 6-й и 7-й гвардейских армий) и очень сильная танковая группировка (1-я танковая армия). Основную площадь выступа, включая его северный угол, напротив Моделя, занимал Центральный фронт Рокоссовского, который непрерывно усиливался артиллерией до тех пор, пока в конце июня не стал содержать больше артиллерийских, чем стрелковых полков, с невероятно высоким показателем более чем 20 тысяч орудий, из которых 6 тысяч были 76,2-мм противотанковыми пушками, а 920 – многоствольными реактивными установками «катюша». Противотанковые и противопехотные мины устанавливались с плотностью более 4 тысяч на милю. Все оборонявшиеся части прошли усиленную подготовку к ожидавшемуся немецкому наступлению. Капитан Красной армии описывает, как его бригада «выявила пять возможных мест, где они [немцы] могут нанести удар, и в каждом из них мы знали, кто будет по бокам у нас, где будут наши огневые точки и командные пункты. Бригада располагается в тылу, но на линии фронта уже готовы наши окопы и укрытия, и уже размечены пути нашего подхода. Мы провели топографическую съемку нашего участка и оставили на местности вехи. Нам были известны глубина бродов и допустимые нагрузки на мосты. Вдвое увеличены средства связи взаимодействия с дивизией, обговорены коды и сигналы. Дневные и ночные учебные тревоги подготовили бойцов к выполнению своих задач в любых условиях…».
Эта готовность и уверенность во всем, что касалось их ролей и целей, была одинаково велика и у командования фронта, и у самых малых полевых подразделений. После завершения укрепления выступа стали усиливать Западный и Брянский фронты Попова и Соколовского, которые должны были находиться в готовности к нанесению удара против левого фланга Моделя на Орловском выступе, когда Жуков решит, что момент настал. Был создан новый резервный фронт под командованием Конева, получивший название Степного, в качестве резерва свежих частей, которые можно будет направлять в критические точки после начала сражения и для развития успеха, который – как знали Жуков и Василевский – непременно последует после того, как истощатся силы немцев. Большая часть русских танков участвовала в обороне в роли тесной поддержки, но одна очень сильная группировка, 5-я танковая армия, находилась позади фронта Конева для маневренного действия против немецких танков в случае их прорыва. Действительно, со времен катастрофического «наступления Нивелля» в апреле 1917 года[98]было мало крупных операций, предугаданных так задолго и так тщательно подготовленных, как действия русских против германских войск на Курском выступе в 1943 году. Итоги новой атмосферы в Красной армии подвел один капитан-танкист, сказавший: «В начале войны все делалось в спешке и всегда не было времени. Теперь мы спокойно идем в бой».
Парадоксально, что, пока подготовка русских шла с такой энергией и предусмотрительностью, немцы страдали от бесконечных задержек и слухов об изменении или отмене планов. Наступил июнь, и план по производству «пантер» был в точности выполнен. Но сообщения о подготовке русских были настолько тревожны, что было решено дождаться еще трехнедельной квоты поставки танков, что позволит направить дополнительно два батальона «пантер» в дивизии Моделя на севере, кроме тех, что уже были в 11-й танковой дивизии, «Великой Германии» и трех дивизиях танкового корпуса СС Хауссера. Это означало, что день решающего сражения снова откладывается со второй недели июня на начало июля. Манштейн теперь вышел в открытую с протестом, что операция стала еще более неосуществимой и от нее следует отказаться, но было уже слишком поздно. Сплоченная позиция ортодоксальных военачальников из Генерального штаба – Кейтеля, Цейцлера, Клюге – смогла убедить фюрера, который, приняв решение, никогда не изменял его. Час «Ч» был назначен на 4 июля – «День независимости Америки, – мрачно заметил начальник штаба 48-го танкового корпуса, – и начала конца Германии».
Учитывая прежние опасения Гитлера, придется предположить, что, соглашаясь дать приказ на «Цитадель», он руководствовался не чисто тактическими соображениями. Некоторые наблюдатели, в частности Варлимон, считают, что Цейцлер, утверждая, что это единственный выход, использовал патологическое отвращение Гитлера к отходам. Аргументы Йодля, касавшиеся опасностей, угрожающих Средиземноморскому театру, и слухи о ненадежности Муссолини в Италии заставили Гитлера считать, что самым важным является необходимость остановить любое русское приближение к Балканам, каким бы отдаленным оно ни было. Но имелось также и то месмерическое притяжение, которое оказывает перспектива большой битвы на всех, кто занимается ее планированием. Генералы доказывали, и с основанием, что им всегда удавалось прорвать позиции русских с первого удара; это только потом, когда темп танкового наступления выдохся на бесконечных равнинах и в степях, начались трудности. На этот раз они ограничили свою цель – всего лишь 70 миль, менее 40 миль для каждой стороны клещей! Уж такое расстояние, конечно, в пределах возможности войск, которые проделывали сотни миль в одном броске вперед в предшествовавших кампаниях. Огневая мощь и подвижность атакующих войск будут больше, чем в 1941-м или 1942 году, их степень сосредоточения гораздо выше, их цели несравненно скромнее. Разве это не тот случай, когда ни одна сила на земле не сможет устоять против первого удара германской армии в большом наступлении?
Конечно, по любым стандартам (кроме противостоявших им советских соединений), боевое расписание германской армии, окончательно принявшее форму в последние дни июля 1943 года, выглядело устрашающе. Количество танковых дивизий было увеличено с первоначально намеченных 10 до 17, за счет безжалостного лишения остальных частей фронта танков в оборонительной роли. В 9-й армии Модель имел не менее трех танковых корпусов и два армейских корпуса поддерживающей пехоты. Южная часть клещей, 4-я танковая армия Гота, была сильнейшей группировкой, когда-либо находившейся под командованием одного человека. На фронте наступления, ограниченном на флангах тремя армейскими пехотными корпусами, у него были, с запада на восток, – 3-я танковая, «Великая Германия», 11-я танковая, СС «Лейбштандарте», СС «Рейх», СС «Мертвая голова», 6-я танковая, 19-я танковая, 7-я танковая дивизии, – девять из лучших дивизий германской армии, которые, стоя плечом к плечу, занимали менее 30 миль по фронту.