20 августа оба фронта Малиновского и Толбухина двинулись на румынские дивизии, находившиеся против них и через несколько часов уже оказались в открытых нетронутых полях Бессарабии. Большинство румын попросту сложили оружие и растворились среди деревень. Другие присоединились к наступавшим колоннам (включавшим прокоммунистически настроенную дивизию имени Тудора Владимиреску, состоявшую из бывших военнопленных, подход которой был предупреждением королю Ми-хаю, какого тигра он пытается оседлать). Вскоре они уже обменивались выстрелами с немцами. Через 48 часов основная масса 6-й армии была окружена, а ее остатки, которым удалось выскользнуть, сломя голову бежали от венгерской границы. Антонеску был посажен под арест вместе с генералом Ганзеном, главой германской военной миссии.
Теперь вся германская позиция в Южной Европе была на грани развала. И ее восстановление было практически невозможно из-за парализующей нехватки войск. Во всей Румынии к югу от Трансильванских Альп оставалось только 4 дивизии, и одна из них, 5-я противовоздушная, имела очень мало транспорта и была прикована к Плоешти усилиями местных румынских сил, которые пытались ее «интернировать». Но даже если бы и было больше сил, их развертыванию помешало бы то, что командная сеть ОКХ, до сих пор безоговорочно распоряжавшаяся делами на Восточном фронте, была отодвинута так далеко назад, что стала перекрывать районы под юрисдикцией ОКВ и группы армий «F» под командованием Вейхса, ответственных за Югославию и Фракию.
Послать дополнительные войска в балканский кипящий котел было явно невозможно, хотя ОКВ сделало небольшую рефлекторную попытку обратиться к формуле 1941 года, когда переворот в Югославии, сделанный еще одним молодым королем, Петром, нарушил германское расписание, вызвав гнев фюрера. 24-го и 25 августа люфтваффе совершило налет на Бухарест, и три батальона Бранденбургской дивизии были доставлены на самолетах из Вены, чтобы припугнуть население. Но теперь люфтваффе уже не могло осуществлять ковровые бомбардировки, как в былые времена. Несколько «хейнкелей» сбросили свои бомбы куда попало, часть их угодила под огонь патрулировавших русских истребителей, другие вынужденно сели на румынские аэродромы, и их экипажи попали в плен. Бранденбуржцы увидели перед собой 53-ю армию Манагарова, наступавшую со скоростью 30 миль в день. Они реквизировали весь подвернувшийся транспорт и пустились на юг к болгарской границе.
Там Вейхс пытался разоружить болгарскую армию, «общее поведение которой вызывало сомнения в надежности».
В начале августа, наперекор ожесточенным протестам Гудериана, ОКВ отправило значительное количество танков – 88 Т IV и 50 самоходных орудий – болгарам, считая, что они являются самыми верными союзниками на Балканах в силу их ненависти к грекам и страха перед турками (вступление которых в войну на стороне союзников теперь считалось неизбежным). Но полковник фон Юнгенфельдт, военный советник болгар, был непосредственно подчинен Гудериану как генерал-инспектору, но не Вейхсу или ОКВ. Оценка положения Юнгенфельдтом была настолько мрачной, что Гудериан приказал возвратить технику в Белград, где ее следовало передать 4-й танковой дивизии СС – практически единственной подвижной части, оставшейся на Балканах, которая, занимаясь поджогами югославских деревень в течение шести месяцев, находилась в относительно свежем состоянии. Однако Йодль (все вмешательства которого на Востоке неизбежно имели бедственный результат) услышал об этом приказе и отменил его в последнюю минуту. Только 25 августа Вейхс по собственной инициативе начал принимать «некоторые меры предосторожности».
Однако теперь события стали развиваться слишком быстро, для того чтобы их можно было исправить действиями отдельных командующих. 25 августа новое правительство Михая объявило войну Германии, и части румынской армии были приданы Малиновскому и Петрову, чтобы провести их через отроги Карпат. Через два дня Болгария начала эвакуировать Фракию, и Вейхсу официально предложили покинуть страну. В силу продемонстрированной таким образом «доброй воли» болгарские эмиссары начали в Каире срочные переговоры с британцами (с которыми они были в состоянии войны со времен Греческой кампании 1941 года), в надежде добиться заключения какого-нибудь соглашения, прежде чем русские (против которых они предусмотрительно никогда не объявляли войны) не овладеют их страной. Но время работало на Сталина. Танки Толбухина пересекли границу Болгарии 5 сентября под аккомпанемент официального объявления войны, и на следующий день Черноморский флот высадил русскую морскую пехоту в Варне и Бургасе. 9 сентября было учреждено правительство Народного фронта с большим преобладанием коммунистов, которое немедленно начало переговоры с Москвой, объявив перемирие через два дня, 11 сентября.
Для группы армий Вейхса начался долгий и мучительный отход на север. Железные дороги были для них недоступны, а драгоценные танки Юнгенфельдта остались позади – многие все еще на платформах, загнанных в тупики товарной станции Софии. Отступавшие немцы с трудом пробивались домой по пыльным проселкам, извивающимся через бесконечные овраги в бесплодных горах Сербии и Черногории под постоянными налетами партизан.
«Отступление наше было ужасно. Иногда дороги на перевалах были заминированы на протяжении 20–30 километров подряд, и после первой недели пути мы потеряли большую часть нашего транспорта. Многие из нас полностью сносили обувь и бросили все, кроме винтовок. Ночью приходилось ставить в караул до половины роты, потому что партизаны не давали нам покоя. Каждая деревня, через которую мы проходили, подтверждала невероятную свирепость этой партизанской войны…»
Тем временем силы Толбухина разделились, и его правое крыло повернуло на северо-запад, параллельно Дунаю, стремясь как можно скорее соединиться с Тито в Белграде и расчленить надвое обтрепанную колонну Вейхса. Захватив 9 сентября Турну Северин, они были задержаны 4-й дивизией СС, которая заняла позицию в 40 милях к югу от югославской столицы на перешейке между Дунаем и Трансильванскими Альпами. Но спустя три дня русские перешли через горы далее к северу и спустились в долину Мароша, а 19 сентября овладели Темешваром и через два дня Арадом. Теперь вся Венгрия была открыта для русского наступления.
В конце августа Гудериан, в навязанной им Гитлером роли дипломата, прибыл в Будапешт с письмом для адмирала Хорти и инструкцией обсудить с ним дела, «как солдат с солдатом», и «составить представление о его [Хорти] позиции». В течение всей встречи царила атмосфера официальной любезности, но как только они остались наедине, Хорти отбросил все церемонии и, поближе придвинувшись к Гудериану, сказал: «Друг мой, послушайте, в политике нужно держать на огне сразу несколько утюгов…» Оба солдата продолжали беседовать еще несколько часов, но из этой первой фразы, как Гудериан записал в дневнике, «я уже знал все».
В конце сентября положение немцев на Балканах было так же близко к полной катастрофе, как во Франции в прошлом месяце. Фронт попросту развалился; боевое расписание войск состояло из сборища разнородных частей, понесших тяжелые потери, рассеянных по площади в несколько тысяч квадратных миль во враждебных странах и объединяемых только решимостью успеть добраться до границ рейха, пока разъяренное гражданское население не перешло к личному сведению счетов с ними. В самом деле, произойди эти две катастрофы одновременно, и тогда, вероятно, война закончилась бы в 1944 году, и союзникам вообще не пришлось бы сражаться в самой Германии, даже несмотря на (возможное) нежелание русских ускорить конец войны. Во всяком случае, к тому времени, когда Малиновский и Толбухин достигли границы Венгрии, кризис на Западе кончился, союзники были разбиты под Арнемом, и Варшавское восстание было раздавлено. Войскам Фриснера на Карпатах удалось задержать Петрова, и хотя его правый фланг был загнут назад, его разношерстным немногочисленным силам становилось все легче сдерживать наступление русских, потому что к концу сентября головные элементы Малиновского и Толбухина ушли более чем на 200 миль от своих исходных рубежей.
Как ни невероятно, но «предательство» союзников и взрывы ненависти и мести, которые стали происходить на оккупированных территориях при ослаблении немецкой администрации, явились шоком для вермахта и даже для СС. Следовавшие до сих пор с безмятежной уверенностью макиавеллиевскому завету «Пусть лучше тебя боятся, чем любят», немцы тем не менее верили, что поскольку они – нация господ, никому, кроме большевиков и евреев, не придет в голову противостоять им. Теперь перед ними распахнулась пугающая перспектива. По мере приближения пылающей полосы боевых действий все ближе к фатерланду все больше сжимался не только вермахт, но и весь аппарат террора в границах рейха. Четыре миллиона иностранных рабочих, текучий контингент концентрационных лагерей – около полутора миллиона, целая коллекция «национальных» легионов всех видов (даже «индийская бригада»), причем многие вооружены – а что, если искра с фронта воспламенит эту массу горючего материала? Не требуется особого умения делать логические выводы, чтобы видеть – если румыны питали столь сильную неприязнь к немцам и так мгновенно воспользовались их слабостью, то от порабощенных иммигрантов рейха не придется ждать милосердия.
Столь изобретательные в организации управления, где это сулило возможности расширения собственной власти, СС теперь сделали резкий поворот кругом (да с таким креном, что могло затошнить даже самого «национального вождя») к провласовской политике. Власов, в просветах между периодами пьянства, продолжал оставаться твердым орешком. Перекидываемый от одного ведомства к другому, унижаемый, опять посаженный в тюрьму, снова освобожденный, выслушивавший возражения, он все время сохранял свое достоинство и не отступал от своей линии. Он отказывался поддерживать германскую политику и продолжал доказывать, что его цель – спасти Россию от Сталина и «восстановить» русское государство. Он читал лекции германским офицерам на тему, как правильно обращаться с русским народом, и вся аудитория (Гиммлер встревожился, когда увидел это) «повесила головы от стыда». К октябрю 1944 года один из отделов СС, руководимый Гюнтером д'Алькеном, одним из интеллектуалов нацистского движения, разработал операцию «Скорпион», в соответствии с которой Власову должны были быть подчинены все пленные русские, включая все еще находившихся в тюремных лагерях и трудившихся, как рабы, в промышленности, из которых он мог бы сформировать боевые дивизии. «Национальный вождь», к своему нескрываемому неудовольствию, был вынужден дать интервью Власову «на равных», в ходе которого советский генерал-отступник добился всего, о чем просил. (Именно после того, как Гиммлер согласился на встречу с Власовым, он произнес свою известную фразу, обращаясь к д'Алькену: «Кто заставит нас сдерживать обещания, которые мы даем?»)